Свида повел Силослава в ужасную пещеру, которая при подошве другой горы находилась. Как только они в нее вошли, то превеличайший ужас объял Силослава и он не хотел далее следовать. Пещера сия была весьма пространна, наподобие какого-нибудь страшного храма; стены ее увешаны были чееными и разодранными сукнами, на которых висели пробитые стрелами щиты, изломанные оружия, поврежденные шлемы и кольчуги, которые все покрыты были запекшеюся кровию; освещена она была смоляными факелами, от которых копоти и дыма умножался пуще в оной мрак; посередине и во всех местах стояли раскрытые гробы, подле которых лежали и крышки; в них находились тела тех государей и полководцев, которые проливали в жизни своей всякий день неповинную кровь. Чудовище стерегло двери сего мрачного жилища, у которого истекала изо рта запекшаяся кусками кровь, из раздавленных глаз беспрестанно капали слезы, зубами повсеминутно скрежетало, с языка истекал у него смертоносный яд, платье на нем все было в крови, и около головы шипело премножество змей.
- Вот тут преддверие ада,- говорил Свида Силославу,- и это еще одно только его начало; по произволению богини должен я тебе показать его весть. Чрез сию пещеру невозможно тебе пройти, имев в себе бессмертие, итак, пойдем на гору, с которой ты будешь смотреть в сие ужасное обитание теней.
Потом вывел он его на поверхность горы и показал с оной все адские мучения.
Силослав как скоро взглянул в ту наполненную всякими мучениями бездну, то как ни храбр был, однако пришел от того в превеликий ужас. Как скоро обратил он глаза за гору, то открылось ему сие ужасное видение. Небо, земля и воздух столь были мрачны, как самая темная и пасмурная ночь; под низкими небесами ходили превеликие тучи, которые имели цвет наподобие зарева; на оных сидели огненные дьяволы разного и невоображаемого вида; по земле извивалась огненная река, в которой плавали мучающиеся люди; в нее впадала другая кровавая река, и от соединения их происходил великий шум; стенание людей и движение непорядочных стихий производили несносный слух ушам. За сими реками находилась весьма обширная пропасть, которая выбрасывала из себя премножество огня и который досягал до самых облаков. В сем огне вылетали на воздух люди, кои падали в огненную реку, которая влекла их опять в ту пещеру. Всякую минуту превеличайший и седой бес привозил к устью по кровавой реке по полной лодке беззаконников и выпрокидывал их в огненную реку; со всех сторон сгоняли бесы людей в огненную ту пропасть, и кипели люди, огонь и реки наподобие обуреваемого океана. Впрочем, ни огонь не мог нагреть воздуха, ни мороз преодолеть огня, а всякое находилось в великой силе. На открытых там полях, где стояли под вечным инеем деревья и где были страшные кладбища, обитала ужасная стужа, и люди некоторые бегали из огня в оную, но сносить ее ни одной минуты не могли и так возвращались опять в неугасимое пламя.
Свида говорил Силославу:
- Вот как жестоко наказуются злые люди; пойдем, я тебе покажу докончание сего ужасного видения.
Потом повел он его на другую гору, пришед в средину, ввел он его в самое ветхое и огромное здание, которое от давнишних веков сделалось все наподобие земляной и черной пещеры. Тут находилися все выдуманные на земле тиранами мучения и висели по стенам анатомические орудия.
Далее в последующей комнате, когда они вошли, то увидели человека, сидящего на камне и прикованного к двум столбам, стоящим подле оного, на которого сверху упадала растопленная и огненная смола. Он стенал и рвался столь отчаянно, что Силослав, смотря на него, прослезился.
Свида, увидя сожаление Силославово, говорил ему:
- Это тот, которого ты поразил пред городом Русом.
- Это Полкан!- вскричал Силослав с превеликим удивлением.
- Да, это он,- отвечал ему проводник, имевший уже на себе опять образ человека.- Я вижу,- продолжал он,- что мучение его тебя трогает, но переменить воли богов невозможно, ибо он достоин сего. Итак, выйдем вон, я тебя уведомлю о его судьбине.
Итак, вышедши в первое место, начал рассказывать Свида Силославу таким образом.
- Полкан, прежде называемый Аскалон, сын Азата, князя города Руса, брат Зинаидин, по возрасте своем влюбился в родную сестру свою и возжелал непременно иметь ее своею супругою, несмотря на благопристойность, на закон, ни на самую природу. Предложил он некогда отцу своему о такой чрезвычайности; но Азат в первый раз лишил его всей надежды, так, как долженствовало разумному и строгому отцу. Аскалон, пришед от сего в превеликое отчаяние, позволил умножиться в сердце своем безрассудной оной страсти, которая наконец сделала его злым и ненавистным к своему родителю. Он предприял лишить его живота и тем получить его царство и желаемую невесту, чего ради открыл он сие Горгону, первому министру, злому и ненасытному человеку, который давно уже предприял похитить руский престол.
Горгон, видя к тому удобный случай, не упустил, чтоб не подать Аскалону совета, ибо он ведал: когда Аскалон умертвит своего отца, то народ не оставит его без отмщения и лишит наследного престола; а ближе к оному не было, как Горгон. Он предложил ему, чтоб вызвать Азата на охоту и быть с ним только им двоим и там без свидетелей лишить его жизни.
По предложении Азат на сие согласился, однако взял с собою одного из вернейших придворных, который никогда и нигде от него не отставал.
Ехавши до места охоты, заехали они в священную рощу, которая посвящена была великому Чернобогу, и тут на несколько времени остановились. Прекрасные места сей божественной рощи понудили Азата с своим наперсником пойти для рассмотрения оных, а Аскалон с Горгоном пошли в другую дорогу для учреждения своего предприятия.
Азат с своим наперсником, рассматривая прекрасные места, увидел на одном пригорке нагого юношу в венце, который сделан был из листьев платанового дерева. Он высекал поспешно из превеличайшего камня чашу, которая была почти уже совсем отделана.
Азат, подошедши к нему, весьма тому удивился и спросил юношу, на что такая преогромная чаша годится и кому он делает.
Юноша, обернувшись к нему, отвечал так:
- Я делаю ее гражданам руским, а годится она к тому, чтоб собирать в оную со всего города и его окрестностей кровь и слезы. Азат, их князь, убит будет от родного своего сына Аскалона. Произойдут от того великие замешательства, слезы и кровопролития; а поспешаю я для того, что это сего дня исполниться должно.
Азат, как скоро сие услышал, то ноги его подогнулись, сердце окаменело и не мог больше сказать ни одного слова. Юноша тот исчез, а наперсник привез его бесчувственного во дворец.
Продолжение повести об Аскалоне Аскалон и Горгон идучи располагали свое предприятие. Сердца, наполненные злостью, никакой прекрасный предмет тронуть не может, чего ради не рассматривали они украшения природные.
Потом увидели вдали прекрасную девушку, которая спала подле весьма тихо журчащего источника на мягкой и зеленой траве; не красота ее, а единственно одно любопытство повело к ней сих двух злобных человеков. Они уже были очень близко подле нее, как увидели с великим стремлением бежащего к ней престрашного вепря, который в великой ярости хотел растерзать ее на части. Аскалон и Горгон, вооружась, пресекли его стремление и положили тут мертвого.
Аскалон, когда распорол ему саблею чрево, то кабан испустил преужасный рев и разбудил спящую подле ручья девицу. Она, открыв глаза, благодарила Аскалона за его избавление и обещала ему служить всем тем, чем только она может.
- Конечно бы ты, сударыня, умерла,- говорил ей Аскалон, вкладывая свой меч,- ежели бы мы не ускорили нашей помощию.
- Я за это обязана вам служить,- ответствовала девушка,- хотя в этот день и не предписано мне умереть, так, как и Азату, твоему отцу; не все по неистовому нашему желанию исполняется; и хотя я избавлена руками убийцы, однако должно, чтобы ты получил от меня награждение; прими его, вот что я тебе даю.
Потом подняла она руку и опустила ее на правое плечо к Аскалону и сама исчезла. Правая его рука отнялась и не мог уже он ею больше действовать; мысли его затмились, и превеликое забвение лишило его употребления разума. Сколько злость ни владела его сердцем, однако превеличайший страх и раскаяние о богопротивном умышлении не дали ей больше в оном места; он стоял, долго смотря на Горгона, и не мог выговорить ни одного слова. Горгон смутился и сам не меньше его, и для того с час не могли они оба выйти из сего изумления.
Наконец когда Аскалон пришел сам в себя, то и раскаялся в своем намерении; но Горгон подкреплял его как возможно.
- Ты, который так твердо предприял воцариться на твоем престоле и низложить недостойного теперь нами обладателя, веришь предсказанию обойденной разумом твари; представь себе все те сладости, которые ты, получа престол, вкусить можешь; ты не должен будешь тогда повиноваться никакому закону, но будешь давать людям оный сам. Знаешь, что престол есть часть божества, и так безрассудно от подобных себе верить предсказаниям.
