Сашка, конечно, молодец. Делал вид, что все в порядке и разговоров на тему моего состояния избегал, а сам, в то же время, бульона похлебать принесет, или яблоко погрызть. Больше я ничем почти и не питался. Зеленым стал, наверное, как лягушка…
Таким образом, перипетии нашего перехода до Датч-Харбора практически прошли мимо меня. И только твердая земля, на которой я вновь очутился после почти недельного расставания, вдруг оказала на меня чудесное целительное воздействие.
На американскую базу мы прибыли 1 октября. Всех сводили помыться в американские душевые, которые одновременно поразили и разочаровали. С одной стороны, даже в солдатских казармах все отделано красивой плиткой, выдают душистое мыло, воды горячей лей, сколько хочешь – но нет ни тебе парной, ни даже сауны. Многих это сильно расстроило. Потом матросам выдали немного долларов (командир их нарочно получал перед отходом) и отпустили в местные магазины. Правда, особенно покупать там было нечего, да и денег не бог весть сколько. Самыми популярными покупками были маленькие плоские бутылочки виски, сигареты "Кэмел" и "Честерфилд", ножи из хорошей стали в красивых ножнах из кожзаменителя.
Я, как только сошел на берег, вдруг почувствовал прилив сил. Словно болезнь не решилась спуститься за мной по трапу, и осталась на лодке. Захотелось вздохнуть полной грудью, расправить плечи пошире, да крикнуть что-то такое молодецкое… Кричать я, конечно, не стал. Смешно, но Вершинин наоборот, пожаловался мне, что его, дескать, качает. Он даже подумал сначала, не землетрясение ли – говорят, бывают здесь небольшие толчки. Значит, на лодке с ним все в порядке было, а тут не по себе? Я дружески ему посоветовал бросать геологию и срочно в матросы вербоваться, ибо ясное дело – человек он не сухопутный. Качает… ну да, качает – как будто после долгой поездки на поезде. Я помню, похоже чувствовал себя, когда мы из Москвы в Томск несколько дней добирались. Однако все это не идет совершенно ни в какое сравнение, как погано я себя чувствовал все предыдущие дни.
Фельдшер Григоренко попросил Гусарова устроить мне жилье на берегу, чтобы я мог очухаться. Командир, как всегда, неодобрительно на меня косясь, все же пообещал переговорить с американцами. Они с Комаровым отправились на встречу с командованием базы, там все и решили. Поселили меня в каком-то опрятном маленьком домике с несколькими комнатушками. Как я понял, там должны были жить командиры с кораблей, которые в гавани стоят, но сейчас их в Датч-Харборе было мало, и домик пустовал. С одной стороны, стыдно было вот так сдаваться и отделяться от остальной команды, с другой стороны, я не мог с собой ничего сделать. Хотелось хоть немного пожить на суше.
За это, правда, пришлось расплачиваться. По собственной дурости я признался, что понимаю по-английски, и ко мне один за другим приходили постоянно жующие жвачку американцы. Сигарет надарили – целый мешок, но и разговорами замучили. Спрашивали, что характерно, одно и то же. Кто построил нашу лодку, где мы спрятали иностранных инструкторов, как поживает товарищ Сталин. В конце концов я был счастлив любому поводу уйти от этих назойливых визитеров. Вечером на банкет, днем на лодку – Гусаров вдруг заявил, что наш груз мы положили неправильно и надо все переложить по-новому. Дескать, все это влияет на дифферент, ухудшает маневренность в подводном положении и ходовые качества. Врал, наверное, чтобы над нами поиздеваться, хотя лицо было, ничего не скажешь, непроницаемое. Пришлось перекладывать, да еще при этом стараться, чтобы никто не проведал о характере груза. Сначала спланировали операцию, а потом, под покровом ранних октябрьских сумерек, быстренько провели ее. Кажется, получилось довольно удачно.
В качестве культурной программы нас возили по острову: смотреть местные поселения и устроить "загородный пикник". Так как почти все были заняты, поехали только мы с Вершининым, комиссар Смышляков, да инженер Глушко, который все обязанности ловко переложил на своего второго номера, Крылова, и несколько человек с "Л-15", которых я не знал. Честно говоря, кто не поехал – не много потерял. Все довольно уныло на этих островах, домишки стоят заурядные, причем похожи на наши, сибирские. Вершинину же наоборот, похоже, экскурсия сильно понравилась. Он постоянно говорил с Яковом Михайловым, который был у нас за гида. Интересная личность: русский, сын эмигранта, и при этом офицер американского ВМФ. По-русски говорил неплохо, но все равно, чувствовалось по выговору, что он уже американец, а не наш. Иногда слова долго выбирает, иногда произносит их так странно, что просто диву даешься.
С ним еще был связан небольшой конфуз, про который мне Смышляков рассказал. В походе старшим был назначен Гусаров, и Михайлов, который, кроме прочего, был офицером связи US NAVY, собирался выйти из Датч-Харбора на нашей лодке. С большим трудом удалось добиться его перевода на "Л-15", причем тут косвенно помогли мы с Сашкой. Гусаров сказал, что "пассажирские места" у него заняты, а у Комарова – нет.
На последнюю ночь перед выходом я вернулся на лодку. Пора было заново привыкать к тесной каюте, и начать это лучше было, пока лодка стояла в порту, а не штормовала в открытом море.
На следующее утро мы ушли. Это было пятое октября 1942 года.
* * *
На сей раз лодки задержались в гавани, чтобы провести удифферентовку (что бы это ни значило), а через полчаса начался собственно второй этап перехода. Почти сразу мы попали в пролив Акутан, где лодки сильно било волнами, образующимися у берега из-за приливно-отливных течений. Из пролива вышли только через семь часов: острова остались позади и с тех пор вокруг не было ничего, кроме океанских волн. До вечера нас вел за собой американский фрегат, полвосьмого он просемафорил "Желаю счастливого плавания!" и отправился назад, в Датч-Харбор.
Лодки шли одна за другой: наша первой, в километре позади ее "подружка". На корме у каждой развевался советский военно-морской флаг. Видимость была хорошей, несмотря на пасмурную погоду, на море стояла крупная зыбь… Я не переставал удивлялся самому себе, потому что все мои болезни как рукой сняло! Мысленно я несколько раз похвалил себя за то, что в гостях у американцев строго ограничил себя в выпивке. Так, рюмку-другую, за братство по оружию, чисто символически. Зато теперь я мог, наконец, почувствовать себя человеком даже здесь, на этой посудине, которую раскачивала каждая мало-мальская волна.
Это для меня, по сути, и стало настоящим началом путешествия. Теперь я по нескольку раз в день, пользуясь своей командирской привилегией, выползал покурить, благо, что курева было запасено, наверное, на все путешествие. Я стоял на мостике вместе со всеми, обозревая горизонты (так положено – если ты на мостике, работай сигнальщиком, то есть гляди по сторонам во все глаза). Правда, наверху при малейшей волне тоже плескало будь здоров. Как оказалось, один из минусов лодки типа "Ленинец" – слишком низкая рубка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
