Надо было вмешаться. Вот она подхватывает девочку на руки, выбегает из «Меррион-центра». Сажает ее в машину (если вспомнит, как завести), увозит в коттедж «Синий колокольчик», кормит несчастную малютку болтуньей и этими анжуйскими грушами, которые купила ей Падма, они вкусные. Тилли даже яиц взболтать не умеет. У матери был маленький веничек. Красивый. «Болтунья» — замечательное слово. Болтать по душам. Если б у Тилли была маленькая девочка, Тилли с ней болтала бы. Или с кроликом, бедным бархатным крольчонком, что убегает от лисы или от ружья. Беги, кролик, беги.[108]
Ее размышления грубо прервал настойчивый стук в дверь.
Кто еще явился в такой час? Тилли опасливо приоткрыла дверь. За дверью стояла молодая женщина — вроде знакомая. Тяжело дышит, грудка ходит ходуном. Тонна макияжа. В конце концов под макияжем Тилли распознала Саскию. Та грубо протиснулась в дверь и спросила:
— А Винс дома? — как будто это вопрос жизни и смерти.
— Винс? — сказала Тилли. — Здесь нет никакого Винса, милая.
Надо думать, в коттедже «Синий колокольчик» перебывало много народу — это же для отпускников коттедж. Хотя неясно, с чего бы Саскии их искать. Тут Тилли заметила, что у девушки в руке пистолет.
— Батюшки-светы, — сказала Тилли, — а пистолет-то тебе зачем?
— Снято! — заорал кто-то.
Что снято? — удивилась Тилли. Откуда снято?
* * *
Надо забежать в супермаркет, пополнить запасы. Для начала Трейси загрузила в тележку бананов — удобная пища для маленьких детей. Они бродили по проходам, Трейси нервничала из-за видеокамер, а попутно размышляла, не застрянет ли Кортни в детском сиденье тележки, и если застрянет, что тогда делать; и тут она увидела, как к ним приближается знакомое лицо.
Жена Барри Крофорда. Барбара. Ч-черт. Спросит про Кортни. Из всех супермаркетов во всем мире…
Барбара Крофорд двигалась вдоль рядов овощных консервов, точно ступала по булавкам, а тележку толкала, словно первоклассную детскую коляску. Наштукатуренная зомби на шпильках. Что бы ни творилось внутри, Барбара всегда готова в последнюю минуту получить приглашение на обед у королевы. Безупречный маникюр, безупречный макияж. Шерстяное платье, позолоченная цепочка на поясе, тончайшие чулки, лакированные туфли, черные волосы залакированы сопоставимо. Если б Трейси была убита горем, она бы одевалась в тряпье, размазывала сажу и грязь по лицу, волосы бы свалялись в дреды. Ну, каждому свое. После замужества Барбара много лет работала на «Эйвон». Динь-дон. Может, тебе румяна, Трейси? Они бы чудо с тобой сотворили. Одних румян на чудо не хватит.
На лице у Барбары застыла улыбка — очевидно, приклеена с утра и не снимется ни перед кем ни за какие блага мира. Одно удовольствие оставить такую жену дома. Суровая, вся из правил и обязанностей, рабыня рутины замужем за человеком, в чьей работе рутиной и не пахнет. Это сводило ее с ума. А Барри уводило в пабы и к проституткам. «Долг любого мужика, если он жену любит, — говорил он. — Жена — для миссионерской позы, ты ж ее уважаешь, а шлюхи — забавляться по-всякому». Шлюхи одного хотят — денег, «объяснял» Барри. А жены заставляют платить кровью сердца. Трейси тогда порадовалась, что никому не жена. В основном она благодарила судьбу за то, что одинока: не нужно стареть с человеком, который равнодушно взирает на тебя поверх тоста с мармеладом, а ты гадаешь, о чем он думает на самом деле.
Эти денечки, впрочем, для Барри уже позади. Многое закончилось, когда погиб маленький Сэм.
— Ой блядь, — пробормотала Трейси, глядя, как приближается Барбара. На днях ведь годовщина? Два года. — Блядь, блядь, блядь.
Кортни взглянула на нее в тревоге, личико сморщилось.
— Все в порядке, лап, — сказала Трейси. — Я просто кое-что вспомнила… Барбара! Привет. — Трейси подстроила голос — побольше такта, побольше сочувствия, как полагается с теми, кто пережил утрату. — Как у тебя дела?
Трейси была рядом, когда Барри позвонили, — у него затряслись руки, он уронил телефон. Трейси подняла, сказала «алло», первой выслушала чужие дурные вести.
Барри Крофорд — несчастный старый мерзавец, был и будет, но они с Трейси ладили. Трейси помнит, как родилась Эми, как толпа полицейских пила за младенца в баре. Барри тогда уже детектив-констебль, Трейси еще в форме. (Ну естественно.) Вскоре после того, как поймали Потрошителя. «Женщины снова в безопасности», — сказал ей инспектор за пивом по поводу такого праздника, а Трейси была до того пьяна, что расхохоталась ему в лицо. Можно подумать, убери с улиц одного чокнутого злобного мужика — и все опасности для женщин позади.
— За мою новорожденную дочь! — провозгласил Барри, высоко подняв стакан виски в общем направлении зала. Уже примерно шестой стакан.
— В следующий раз повезет, — сказал какой-то шутник на задах.
Когда у Эми родился Сэм, ее муж Иван был с ней в родильной палате, пропотел все роды с первой до последней минуты.
— Времена не те, — сардонически заметил Барри. — Теперь надо поддерживать. Нынче мужики должны быть как бабы. Спаси нас боже.
— Некоторые из нас становятся мужчинами, за которых мы хотели выйти замуж, — ответила Трейси.
— А?
— Глория Стайнем. Одна из первых феминисток.
— Ешкин кот, Трейси.
— Цитата дня в моем календаре с цитатами дня. Я просто так говорю.
Барри вздохнул и поднял стакан:
— За моего внука Сэма.
Они сидели в пабе в Бингли. Где родился Потрошитель. Надо мемориальную табличку повесить. Уже история Древнего мира. На сей раз за младенца пили только они двое — динозавры, уцелевшие с доисторических времен.
— Если не эволюционируешь, останешься в хвосте, — сказал Барри.
— Если не эволюционируешь — умрешь, — сказала Трейси.
Эми в детстве не крестили.
— Да мы не особо верующие, — сказал Барри.
Но крестили ее после катастрофы, когда она лежала на искусственном жизнеобеспечении. «На всякий случай», — сказал Барри. Цеплялись за соломинки. Эми выкарабкалась, а Сэм нет. Иван валялся в другой палате, мухой в паутине висел на растяжках. Барри и Барбара навестили его лишь однажды — поговорить о том, чтоб отключить красивые блестящие железки и предать Сэма вечности.
— Ты не понимаешь, — сказала Барбара Крофорд в крематории, когда Трейси подошла с соболезнованиями. — У тебя нет детей, нет внуков. Лучше бы на их месте была я.
А родители Трейси — они бы пожертвовали собой ради ее спасения? Большой вопрос. После смерти отца мать подзадержалась, и на излете создавалось впечатление, что без Трейси она не уйдет. У матери ДНК скорпиона, способна ядерную зиму пережить. Но рак в конце концов ее доконал. Никто не вечен, даже Дороти Уотерхаус. Она умерла, пускай бриллианты и тараканы наследуют землю себе на здоровье.
Конечно, Барбара Крофорд права. С Трейси ничего подобного не случалось. Никакой всепоглощающей, нутряной любви, за которую жизнь готова отдать. Может, один раз, с ребенком Кэрол Брейтуэйт в адской квартире в Лавелл-парке. И вот теперь, с этим осколочком человека, что сидит в тележке. Неясно, можно ли назвать это любовью, но, так или иначе, хочется рыдать, и не важно, живы твои дети или умерли.
Эми, дочь Барбары и Барри, не жива и не мертва, зависла посередке. В «учреждении». Часто Барбара к ней ездит? Каждый день? Раз в неделю? Со временем все реже?
Трейси однажды заезжала. В голове сплошной Дисней — Белоснежка, Спящая красавица. Идиотизм, а не система образов. Хотелось это все прекратить, сделать Барри с Барбарой подарок, какого они сами не могли себе позволить. Больше Трейси не ездила. До сих пор перед глазами Эми на свадьбе — танцует с отцом, гигантская юбка подвенечного платья плющится об его черные брюки, у него в петлице комический цветок. Эми замерла навсегда — спящей сказочной принцессой, и у сказки не будет конца, счастливого или же иного. Что там Барри говорил? Потом умираешь, а потом ничего. Хотя, конечно, для этого и умирать не обязательно.
А вот Сэм умер. Разодран на куски в автокатастрофе, за рулем был его отец Иван. Почти втрое превысил ограничение скорости, «гнал, как маньяк», по словам свидетеля. Оказался-таки Иваном Грозным. Зачем Эми с ним поехала, да еще с ребенком? Теперь и не узнаешь, слишком поздно. Ивана посадили ненадолго — судья учел тот факт, что Иван «уже заплатил слишком высокую цену за день, о котором будет жалеть до конца жизни».
— Херня, — высказался Барри.
Невыносимо было смотреть на Барри Крофорда, когда он шел по проходу в церкви, спотыкаясь под весом белого гробика.
— Тяжелый, — сказал он потом Трейси, — а внутри ведь такой малыш.
Глаза красные, омыты виски. Бедный ты ублюдок. Годом раньше по тому же проходу он вел дочь к жениху. Ивана скоро выпустят. Может, Барри его убьет, едва тот ступит в мир свободных людей. Порой Трейси подумывала убить Ивана самой, ради Барри. Секретная операция. Почти не сомневалась, что провернет идеальное убийство, если подопрет. У всех внутри убийца, ждет, когда выпустят на волю, просто одни терпеливее других.
