– Ты же штатский.
– Но я строитель.
– Ты же болен. У тебя бюллетень.
– Это не имеет значения: болен, здоров. Приказ есть приказ.
– А почему ты мне ничего раньше не сказал?
– А я раньше и сам не знал.
– Я дам тебе с собой копченую колбасу и консервы.
Лена лезет на антресоли. Достает чемодан.
На пол падает пыльный Дед Мороз.
* * *
Алексей лежал на Нинкином диване и смотрел в потолок.
– Хочешь есть? – спросила Нинка.
– Хочу.
– А тебя что, дома не покормили?
– Покормили. Но я опять хочу.
– А что ты ел?
– Борщ, жаркое и компот.
– Вегетарианский? – уточнила Нинка.
– Компот – вегетарианский. А борщ – мясной.
– Почему же ты голодный?
– А тебе что, жалко?
– Мне не жалко, но странно... Ты ешь один раз в день: с утра до вечера. И все равно худой. Куда это все девается? Как в дырявый мешок.
– Странно, – проговорил Алексей. – Почему она так сказала?
– Кто? – не поняла Нинка.
– Врач. Она сказала, что я должен вымереть, как мамонт.
– Пошутила, наверное... А может, кадрила. Ты ей понравился.
Нинка принесла из кухни глубокую тарелку спагетти, заправленных сыром и томатным соусом.
Алексей начал есть.
– Вкусно? – спросила Нинка. – Я так люблю смотреть, как ты ешь. У тебя уши ходят. Какой ты милый...
– А жену мою зачем вызывала? Когда кадрят, жен не вызывают...
– Давай родим ребеночка. Мальчика. Я назову его Алеша и никому не отдам. Ты приходишь и уходишь, а он будет со мной всегда.
– И бюллетень дала на две недели. И какую-то бумажку с направлением. Чего она мне бюллетень на пятнадцать дней выписала?
– Перестань анализировать. Как сказала моя подруга Мара: «Судьба – она не глупее нас». Судьба хочет, чтобы мы с тобой две недели были вместе.
Алеша встал. Ходит из угла в угол.
Нинка включила телевизор.
– Орлова... – узнала Нинка. – Посмотри, какая современная красота. Ее тип и сейчас моден. Талантливые люди старыми не становятся. Это мое единственное утешение. Если я буду добрая и не озлоблюсь на жизнь, то с возрастом буду хорошеть.
– Нина, я сейчас вернусь. Я сбегаю в поликлинику. На пятнадцать минут. Пять минут туда, пять минут там и пять обратно.
– Иди. Я хотела сама тебе предложить. Ты же больше ни о чем думать не можешь.
– Ты не будешь скучать?
– Буду. Но это ничего. Я привыкла.
Алексей уходит.
Нинка вслед:
– Смотри! Чтобы тебя жена не засекла!
* * *
Поликлиника окончила работу. Алексей взял в регистратуре домашний адрес Киры Владимировны и поехал по адресу. Он спустился в метро, сел в вагон и все время боялся встретить кого-то из знакомых. Боялся, что его «засекут».
Алексей качался в вагоне и думал, чего бы он хотел на самом деле. Остаться у Нинки навсегда? Нет. Он любил свою жену, как это ни странно. У нее была масса достоинств, но одно труднопереносимое качество: когда плохо, она делала так, что становилось еще хуже. С ней хорошо тогда, когда все в порядке. Нинка – легкая и нежная. С ней можно обо всем забыть. Значит, ему нужны обе. Что же делать?
Белые города... Пусть их взорвут, и он готов умереть под развалинами, но пусть их сначала построят. Трехэтажные, аккуратные, как будто собранные из детского конструктора «Лего».
Коржиков ненавидел серые восемнадцатиэтажные сооружения Калининского проспекта. Это для самоубийц: выброситься с восемнадцатого этажа, долго лететь и подумать в дороге. А для жизни и счастья – максимум три этажа и широкие окна с отражающими стеклами. Автономный дом, ни от кого не зависишь и сам остаешься невидим. Автономная жизнь.
Городок из белых домов, как разрезанный на квадратики плоский торт.
В жизни, конечно, много радостей: аромат кофе, например, хорошая музыка, интеллектуальный труд, пусть даже невостребованный. Ночь с любимой женщиной, когда не надо унизительно торопиться, а переплестись руками, ногами, дыханием и всю ночь качаться в теплых волнах Мирового океана. Да мало ли чего еще есть в жизни... Однако ничего не радовало. Что-то подтаивало внутри, становилось меньше. Интересы сокращались, мерзли руки и ноги. Все время хотелось укрыться, закутаться и заснуть.
Алексей вылез на нужной станции. Заглядывая в бумажку, нашел адрес.
Из-за двери доносились оживленные голоса, сопутствующие застолью.
Алексей позвонил.
– Это Колька! – крикнула за дверью Кира Владимировна и распахнула дверь. И увидела Коржикова.
Алексей понял, что он пришел некстати. Но он уже пришел.
– Извините... – проговорил Алексей.
– Ничего, проходите, – пригласила Кира Владимировна.
В коридор вышла Кирина мама.
– Кира, кто это? – громко спросила она.
– Мама, это больной.
– Тот самый, про которого ты говорила?
– Мама, иди к себе.
– Почему ты сказала, что он хорошо выглядит? Он и выглядит ужасно.
Кира подходит к маме, нежно, но решительно задвигает ее за дверь.
– Пойдемте на кухню, – предлагает Кира. – Правда, там черт ногу сломит.
– Ничего. Я здесь постою. Я на одну минуту.
Стоят в смущении. Никто не решается начать разговор.
– Может, хотите посидеть с нами?
– Нет, нет... Я действительно на минуту. Только один вопрос.
– Да, да...
Молчат.
– Вы очень далеко живете... Вернее, далеко работаете. Я добирался до вас больше часа, – сообщил Алексей непонятно зачем.
– А она на такси ездит, – высунулась старуха. – Зарабатывает пять рублей в день, а тратит шесть.
– Я только в один конец такси беру. В обратный.
Кира снова задвигает мамашу за дверь, тем самым прекращая давний спор.
Оборачивается к Коржикову:
– Вам, видимо, жена сказала...
– Да... Она сказала, что я должен вымереть.
– Есть две точки зрения на неизлечимые болезни: говорить и не говорить. На Западе считают, что больному надо говорить. И я так считаю. Человек должен жить с открытыми глазами.
Коржиков стоит, привалившись спиной к двери.
– Но вы не отчаивайтесь. Это совсем не обязательно кончится катастрофой. Болезнь иногда принимает обратный ход. Происходит самоизлечение. Надо только мобилизовать волю. Надо себе помочь. И ни в коем случае не доверяйте шарлатанам. Сейчас столько развелось этих... которые, как навозные мухи, наживаются на чужих несчастьях. Выберите себе врача, которому вы верите, – и верьте! Это самое главное. Без веры невозможно. Без веры и здоровый может умереть.
В глубине квартиры раздается телефонный звонок.
– Одну минуточку! – Кира уходит к телефону.
Коржиков стоит, по-прежнему привалившись к двери, – не меняет ни позы, ни лица. Внешне кажется, что он совершенно спокоен.
Появляется Кирина мама, которой скучно и хочется поговорить.
– Я только вчера ковры пропылесосила, – сообщает она. – А Кира нагнала полный кагал, никто туфли не снял, прямо с грязными ногами на чистый ковер. Я ей говорила, давай на стену повесим – слушать не хочет. Говорит, не модно. Вчера посылку получила, из Грузии: так сама не может съесть. Одной, говорит, неинтересно. Нагнала полный кагал. Сейчас съедят за один вечер. Она в Африке три года работала. Маски привезла из черного дерева. Рожи такие... Все раздала. Ни одной себе не оставила, даже на память... А люди, знаете, нахальные. Если дают – отчего же не брать. А ей, между прочим, никогда никто даже спичечного коробка не подарил. Даже одной спички...
Появляется Кира:
– Мама...
– А что «мама». Я правду говорю. Правду слушать не любишь. Я тебя собирала по капельке крови, а все растаскивают.
Уходит.
– Это наказание Господнее, – извиняется Кира.
– Цените это наказание, – сказал Алеша.
– Ну да... Конечно. Я понимаю. Простите, как вас зовут?
– Алексей Николаевич.
– Алексей Николаевич! Не думайте ни о чем плохом. Не погружайтесь в плохие мысли и не говорите их вслух. Потому что мысль, высказанная в слове, – это уже действие. Как говорят в народе: «Не накликайте беду». Вы меня поняли?
Алексей молчит.
– Вы должны зрительно представлять ваш совершенно здоровый образ. И старайтесь вызывать в памяти счастливые минуты вашей жизни. Скрупулезно воспроизводите каждую секунду. Надо помогать себе духом и разумом. И посмотрите: все будет хорошо. Я почему-то убеждена: все будет хорошо. У вас очень мощные защитные силы организма.
Звонок в дверь.
Алексей сторонится. Входит долгожданный Колька в прекрасном настроении.
Кира испытывает сложное чувство. Ее душа как бы мечется между собственной радостью и чужой болью.
– Я пойду, – попрощался Алексей.
– Мы скоро увидимся, – обещает Кира.
– К сожалению... – Алексей попытался улыбнуться.
Вышла старуха.
– До свидания, – попрощался Алексей. – Извините...
– Скажите, а ваша мама жива? – поинтересовалась старуха.
– Нет.
– Ну, слава Богу...
Алексей понимающе кивнул.
– У вас днем было затруднено движение, – вмешалась Кира. – А как сейчас?
– Сейчас не затруднено.
