— Если вы не собираетесь драться, милорд, зачем приглашать оруженосца?
— Я здесь не ради того, чтобы дышать воздухом. Генрих велел сровнять с землей этот замок, а владелец замка, очевидно, против того, чтобы свершилась воля короля. Он не имел права строить этот замок, так как захватил эту землю у своего убитого соседа. Поэтому по закону эти земли принадлежат короне. Вряд ли нынешний хозяин замка примет свою незавидную судьбу покорно. Стефан избаловал баронов, но и Генрих предпочитает договариваться с ними. Только если иного пути восстановить справедливость нет, отдает приказ воевать. Так что мне предстоит либо убедить нечестивца освободить земли, либо разрушить замок с минимальными потерями со своей стороны. Ну что, удовлетворил я твое любопытство?
Даже если любопытство Эльвины не было удовлетворено полностью, для вопросов времени не оставалось, ибо в шатер вошел оруженосец. Филипп начал облачаться в доспехи: кожаную, подбитую конским волосом куртку со шнуровкой, кольчугу и шлем.
Увидев своего рыцаря в боевом облачении, Эльвина вздохнула: могучий и величественный, даже красивый, такой, каким она представляла его по рассказам леди Равенны, каким мечтала его увидеть. Увы, все, что делало Филиппа прекрасным воином: бесстрашие, решимость и суровость нрава, — создавало непреодолимые трудности в мирном общении с ним. Этот человек понимал только язык войны.
Он вышел из шатра, не удостоив Эльвину и взглядом. Никаких сентиментальных слов, никаких обещаний. Мужлан, не способный на нежные чувства. Эльвина, проводив Филиппа недовольным взглядом, встала и надела тунику, которую смастерила из его рубашки. Затем женщины принесли ей еду.
Хотя пожилой рыцарь в дверях не позволил Эльвине выйти из шатра, она наблюдала за происходящим, стоя в проходе. Ее взору открылась величественная панорама. Она легко отыскала взглядом штандарт Филиппа, возглавлявшего отряд всадников. Он был на голову выше других и значительно шире в плечах.
По ту сторону рва тоже собиралось войско. Ни одна из сторон не показывала своих истинных сил, но, судя по количеству шатров, воинов в лагере Филиппа было гораздо больше. Впрочем, зачем выводить все войско, если речь идет лишь о предложении сдаться в плен? Переговоры могли занять весь день, а могли быстро перейти в обмен любезностями в виде града стрел с той и другой стороны. Если бы все закончилось перестрелкой, в суматохе Эльвине было бы легче бежать. И все же в глубине души она не слишком хотела такого поворота событий.
Жара усиливалась. Люди и кони становились беспокойнее. Порыв ветра донес наконец до Эльвины шум голосов, но она не могла разобрать слов.
Пожилой седовласый страж проникся к ней симпатией, пожалел, велел принести ей перекусить и позволил присесть возле шатра. Он ел вместе с ней, но они почти не говорили. Все в лагере знали, что Эльвина здесь не по своей воле. Хотя никто не ведал о том, какое преступление она совершила, все считали, что Филипп поступил с ней справедливо.
День клонился к вечеру, когда Филипп дал сигнал своим воинам возвращаться в лагерь. Ему не удалось добиться капитуляции, предстояла осада замка.
Боевые машины готовились к бою: к стенам замка подкатывали тараны и катапульты. Бойцы чистили мечи и копья, чинили доспехи. Эльвине все это было знакомо с детства, поэтому она вернулась в шатер.
Филипп все не приходил. Впрочем, Эльвина и не рассчитывала, что он вернется немедленно после окончания переговоров. Как предводитель войска, он должен был руководить приготовлениями к битве. Теперь ему придется проводить больше времени со своими бойцами, а это даст ей возможность сбежать. Надо только все тщательно продумать.
Однако Эльвине ничего не приходило в голову. Она помнила, как волновалась мать накануне сражения, как тревожно вглядывалась в даль, как все валилось у нее из рук. Отчего же беспокойство не дает сосредоточиться и ей, Эльвине? У нее в этом лагере нет ни мужа, ни любимого, ей совершенно безразлична судьба любого из тех, кто готовился к бою. Все, что ей нужно, — это дождаться подходящего момента, улизнуть в лес и убраться отсюда как можно дальше.
Эльвина поужинала в одиночестве и, когда стемнело, легла в постель. Ни разу еще эта роскошная постель не принадлежала ей одной. После кишащей насекомыми соломенной подстилки это ложе казалось королевским.
Едва Филипп отдернул полог, Эльвина поняла, что спать он ей не даст. Должно быть, он снял кольчугу раньше, поскольку металлического звона она не слышала.
Ни слова не говоря, Филипп откинул покрывало, лег в постель и, повернувшись на бок, прижал Эльвину к себе не бережно и не грубо, просто как свою вещь. Она не сопротивлялась, когда он приник к ее губам, словно желал напиться из источника, дающего покой после трудного дня. Эльвина приказывала телу не отвечать на призыв Филиппа, но битву между сознанием и чувственностью сознание неизменно проигрывало. Так случилось и на сей раз.
Филипп казался довольным тем, что она не боролась с ним. Широкие ладони его нежно скользили по ее телу. Эльвине было очень уютно в его объятиях. Вот если бы он так и держал ее в объятиях всю ночь…
Но конечно, просто обнимать ее для него мало. Филипп прижал Эльвину спиной к подушкам, пытаясь добиться от нее ответного поцелуя, но, так ничего и не добившись, продолжил получать удовольствие. Накрыв ладонями ее грудь, он ласкал губами соски до тех пор, пока Эльвина не застонала. Затем Филипп раздвинул ее бедра и начал усердно трудиться, пока не добился того, что Эльвина мучительно пожелала его вторжения.
Когда он вошел в нее, она вскрикнула и сжала плечи Филиппа, привлекая его к себе. Он взял Эльвину, не спрашивая ее согласия, не заботясь о том, что она чувствует, она и сама ничего не сделала, чтобы предотвратить неизбежное. Обнимая его и позволяя использовать себя, Эльвина с трудом противостояла искушению дать ему больше. Спазмы разрядки сотрясали его тело, но она лежала в объятиях Филиппа холодная и безразличная.
Эльвина проснулась с рассветом, обнаружив, что все еще лежит в его объятиях. Зеленые глаза сверкнули веселым огоньком, когда он понял, что это дошло до ее сознания. Когда она попыталась откатиться в сторону, Филипп удержал ее, беззаботно поигрывая золотистыми прядями волос.
— Разве вам не надо готовиться к битве, милорд? — равнодушно осведомилась она.
— Не сегодня, моя чаровница, и не завтра. Это нарушает твои планы?
Эльвина нахмурилась, а Филипп улыбнулся.
— Тебя огорчает, что я буду рисковать жизнью не так скоро, как ты ожидала?
Руки его творили с ней такое, чего Эльвина не желала принимать. Она изнемогала от голода, не имеющего никакого отношения к пище. Кровь бежала по жилам жарким потоком. В раздражении Эльвина набросилась на Филиппа, но он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и продолжил свои манипуляции.
