– Отпусти меня немедленно, бескрылый убийца! – крикнул Лабастьер, пытаясь вырваться. Несмотря на высокий регистр, голос его звучал повелительно и по-настоящему угрожающе.
– От убийцы слышу, – отозвался Грег и вновь перехватил Лабастьера – так, чтобы удерживать его руки прижатыми к телу. В ответ маака, извернувшись, укусил его за палец. Ойкнув, Грег немного изменил хватку – так, чтобы тот больше не смог до него дотянуться зубами.
При этом Грег стоял спиной к двери и подпрыгнул от неожиданности, когда сзади раздался приглушенный голос Миам:
– Бескрылый! Мы пропали! Я не смогла удержать их. Убиты все воплощения…
– Не все, не все, успокойся, – отозвался Грег, оборачиваясь и демонстрируя ей зажатого в кулаке Лабастьера. – Вот он, голубчик.
Неожиданно тот бросил что-то самке на певучем языке махаонов. Пораженно его выслушав, Миам перевела:
– Он сказал, чтобы мы не надеялись. Что он скорее покончит с собой, чем приведет нас на Безмятежную.
Искоса глянув на Грега с такой яростью, что у астронавта мурашки пробежали по коже, Лабастьер проскрипел по-английски:
– Я был прав. Земля гнусна и достойна гибели.
Грег моментально понял в чем дело:
– Он отался один, и теперь его сознание во власти того, кто летит к Солнцу! Вы его называли «думателем». Быстро собери в рубке всех, кто остался! – не выпуская из рук Лабастьера, сам он уже бежал туда. – Я запрограммирую гиперпрыжок куда попало, лишь бы нас не зацепило взрывом сверхновой, а сам залягу в анабиоз. – Миам летела рядом, ловя его слова, как манну небесную. – Когда мы вынырнем из гиперпространства, думатель уже погибнет, к тому же мы будем достаточно далеко, и Лабастьер снова станет собой. Он укажет нам путь к Безмятежной, это в его интересах… Ваша задача сейчас – связать его и беречь, как зеницу ока!
…В живых осталось четыре самки, и Грег с радостью увидел среди них Лиит. А вот Дипт-Дейен уже не было… К моменту бунта, после того, как Лабастьер застрелил Наиль, самок было восемь. Как им удалось разделаться с девятью воплощениями императора, потеряв лишь половину своего состава?.. Но сейчас было не до расспросов.
Связанный по рукам и ногам, с ртом, заклеенным куском липкой ленты из-под ошейника Грега, последний Лабастьер лежал на сиденье кресла второго пилота. Если он не врал, превращение Солнца в сверхновую случится менее, чем через час. На то, чтобы уйти в анабиоз, Грегу понадобится двадцать пять минут. Заканчивая программирование такого гиперпрыжка в неизвестность через тридцать минут, на который уйдет треть корабельных запасов полония, Грег наставлял порхавших вокруг препуганных самок:
– Лучше не разлепляйте ему рот. Миам, переведи это остальным. Он обязательно придумает новую хитрость и попытается убедить вас помогать ему. Прошу вас, не поддавайтесь на его уговоры. Не препятствуйте моему пробуждению. Вы уже убедились: мы можем поладить. И спастись мы можем только вместе… Да… И уберите трупы в холодильник.
Грег положил ладонь на пусковой планшет. Звездолет опознал в нем члена экипажа, и приборы указали на то, что отсчет времени начат.
– Миам, – Грег не отрывал взгляд от дисплея. – Скажи Лиит: «Если бы ты была бескрылой, я бы сказал, что влюблен в тебя…» Это я так, на всякий случай. Пусть знает. Если что стрясется… – произнеся это, он кинулся в анабиозный отсек и установил свой саркофаг на автоматическое выведение из анабиоза сразу по выходу корабля из гиперпространства.
Забираясь внутрь и напяливая кислородную маску, Грег подумал: «Черт! А есть-то как хочется! На корабле море провизии… Земляничный джем… Лягушачьи лапки… И, – бог ты мой! – пиво нескольких сортов… Но времени, времени нет совсем…»
Часть вторая.
Модель
1
Гелиотроп и кот ведут неспешный спор.
– Что жизнь твоя? Пустое прозябанье, –
Так укоряет кот.
Гелиотроп цветком качнет ему в укор,
И кот пристыжено замолкнет от сознания,
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что сам он не цветет…
«Книга стабильности» махаон, т. II, песнь X; «Трилистник» (избранное).
– И все-таки вы были правы, Ваше Величество, – сказал Дент-Лаан. Но, судя по голосу, он и себя-то с трудом сумел в этом убедить.
Отряд спешился. Кроме четверых членов королевского семейного квадрата в него вошли пожелавшие посетить родные места командир гвардии Ракши и его жена, оружейница Тилия. Семь остальных сороконогов несли, естественно, по двое, лучших воинов гвардии.
Оторвав взгляд от усыпанной останками бабочек каменной площади, король Лабастьер Шестой укоризненно посмотрел на своего друга и со-мужа:
– Не надо успокаивать меня, Лаан, – покачал он головой. – Ты ведь прекрасно помнишь, как процветало это селение до моего вмешательства в его жизнь, как по-своему счастливы были эти бабочки…
Сказав это, он двинулся через площадь, ведя Умника под уздцы, с оставшейся на нем королевой Мариэль.
– Вот именно что «по-своему», – пробормотал Лаан.
Передней лапой сороконог коснулся высохшей оболочки гусеницы, та рассыпалась в прах, а король, увидев это, нахмурился еще сильнее.
– Это было ненастоящее счастье, мой господин, – продолжила его мысль Мариэль, разглядывая громадное пирамидальное строение на краю площади. – Помните ли вы бал в этом замке – доме правителя Дент-Маари?
– Еще бы, – откликнулся король. – Я прекрасно помню бал, помню самого Маари, помню слова и лица… Каждое слово.
Весь отряд медленно двигался через площадь, обходя скелеты бабочек, обряженные в истлевшее и иссушенное палящим солнцем тряпье, кое-где уже поросшие курган-травой.
– Лживые слова и лживые лица! – бросил Лаан.
– И я хотела сказать то же самое, – отозвалась Мариэль. – Даже тогда, когда мы еще не знали, что все они находятся во власти т’анга, мне казалось, что вокруг меня – марионетки, управляемые кем-то куклы, не имеющие собственной воли…
– Но я помню дочь Маари, красавицу Женьен, – покачал головой король, – Помню, как она поднялась высоко над крышами домов, а затем, сложив крылья, рухнула вниз… Разве можно совершить такое, не имея воли?
Он не мог не вспомнить и о том, что перед этим, в порыве раскаяния, просил Женьен стать его женой… Но говорить этого вслух Лабастьер не стал, сознавая, что королеве было бы не очень приятно узнать об этом.
– Мой король, – против обыкновения вмешался приблизившийся к ним и уловивший суть разговора Ракши, – позвольте и мне высказать свое мнение.
– Слушаю тебя, мой молчаливый друг.
– Мариэль права. Эти существа не были бабочками в полном смысле слова, так как они не имели свободы воли. И поступок той синеглазой девушки, которую я тоже прекрасно помню, лишь подтверждает это. Т’анг управлял ими при жизни, а, издохнув, за те же ниточки уволок их за собой…
– Я надеялся, что не всех, – вздохнул король. – Я надеялся, что погибли только самые слабые, и жизнь в этом селении восстановится…
– Там, где земля закована в камень, жизни быть не может, – заявил Лаан. – Не жалейте их, мой король. Если помните, мы, ваши тогдашние спутники, на себе испытали блаженный морок мокрицы-чародея. И даже сейчас, несмотря на время, если бы мне предложили отдать свою жизнь за еще одну порцию этих чар… Я не уверен, что смог бы устоять.
– Вы не преувеличиваете, друг мой? – с недоверием глянул на него король.
– Преувеличиваю, – признался Лаан. – Сейчас я, памятуя об ответственности за сына, конечно, отказался бы… Но потом всю жизнь жалел бы об этом.
Отряд добрался до противоположного края площади.
– Спасибо вам, друзья, за то, что вы стараетесь помочь мне не чувствовать себя виноватым… – сказал король. – И я склонен согласиться с вами. Но только потому, что, убивая т’анга, я не знал о его бесплодии и не знал о том, что это приведет к гибели всех жителей селения… Побуждения мои были благими. А если бы знал… Они никому не мешали. Да, несчастные были поражены его чарами, но никакого вреда это никому не приносило. И, кто знает, как все обернулось бы, если бы я позволил событиям идти своим чередом.
