Как раз тут-то проявилось, что Распутин был лишь удобным предлогом для нападок. А когда не стало этого "громоотвода", разряды общественного недовольства стали перенацеливаться на самого царя. Впрочем, тут же наметилась другая мишень для шквальной критики - Протопопов. Но теперь Николай уже упрямо держался за него, не желая после смерти одного "друга" отдавать в жертву толпе другого. Именно убийство Распутина упрочило положение Протопопова и создало ему неограниченный кредит доверия - он в трудную минуту выступил и утешителем, и охранителем царицы, заявив, что готов отдать за нее жизнь. Кроме того, гибель "старца" и последовавшие за ней семейные драмы надломили внутренние силы мистически настроенного Николая II. И создали у него то самое настроение обреченности, которое и определило его поведение в ходе революции. Ну и наконец, у него не хватило решимости даже на то, чтобы поступить по закону с высокопоставленными убийцами, хотя они были известны. Преступление осталось безнаказанным. Что послужило крайне соблазнительной приманкой и для других недовольных - если оказалось так просто избавиться от Распутина, то почему бы и повыше не взять?
"Общественное мнение" теракт одобрило - и стала приобретать популярность идея террора как таковая... Заговоры начали плодиться, как грибы. В общем-то, больше в области пустой болтовни, но сам факт был показателен. В январе приехал с фронта ген. Крымов, вообразивший себя новым "декабристом". И в кругу депутатов Думы и членов Госсовета открыто обсуждался вопрос о перевороте. Кадет Шингарев говорил: "Генерал прав, переворот необходим... но кто на него решится?" Депутат Шидловский откровенно высказывался о царе: "Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию". Не менее резкие выпады позволял себе Терещенко. Правда, дискуссию оборвал более умеренный Родзянко - мол, "вы не учитываете, что будет после отречения царя. Я никогда не пойду на переворот. Я присягал. Прошу вас в моем доме об этом не говорить". Ну так говорили в других домах, по ресторанам... Еще один заговор зрел среди родственников царя - участвовали великий князь Кирилл Владимирович, его мать Мария Павловна и др. Опять накручивали сами себя сплетнями о подготовке сепаратного мира, вынашивали идеи принудительного отречения. Такие разговоры велись в присутствии и при поощрении британского посла Бьюкенена. При нем даже поднимался вопрос, а останется ли царь жив после предполагаемого переворота... И обо всем этом полиция тоже знала! И Протопопов знал, никак не реагируя.
Хотя ведь были в России и здоровые силы. И немалые. Но к сожалению, политическую "погоду" слишком часто определяют не "здоровые", а самые горластые и языкастые. Они и оказывались на первом плане политической борьбы. И информационную войну патриотические круги заведомо проигрывали, не в силах конкурировать с потоками лжи, клеветы и грязных сенсаций. Впрочем, тут сказывалось и общее духовное падение столичного общества, когда именно грязное и скандальное почиталось "прогрессивным" - кстати, разве среди нынешней столичной интеллигенции не наблюдается то же самое? Здоровые силы предлагали царю опереться на них - он этим не воспользовался. Например, еще в ноябре ему была передана записка из кружка Римского-Корсакова, а в январе - из кружка Говорухи-Отрока, где излагались предложения, которые сейчас кажутся азбучными истинами не только для предреволюционной ситуации, но и вообще для государства, ведущего большую войну.
Так, в "записке Римского-Корсакова" приводилась целая программа. "Назначить на высшие посты министров, начальников округов, военных генерал-губернаторов лиц, преданных царю и способных на решительную борьбу с надвигающимся мятежом. Они должны быть твердо убеждены, что никакая примирительная политика невозможна. Заведомо должны быть готовы пасть в борьбе и заранее назначить заместителей, а от царя получить полноту власти". Думу распустить без указания нового срока созыва. В столицах ввести военное положение, а если понадобится, то и осадное - вплоть до военных судов. Создать надежные гарнизоны с артиллерией, пулеметами и кавалерией. Закрыть все органы левой и революционной печати. И обеспечить немедленное привлечение на сторону правительства "хотя бы одного из крупных умеренных газетных предприятий". Оборонные предприятия мобилизовать с переводом рабочих на положение "призванных и подчиненных законам военного времени". Во все комитеты Земгора и ВПК назначить правительственных комиссаров "для наблюдения за расходованием отпускаемых сумм и пресечения революционной пропаганды со стороны персонала". А руководителям администрации на местах дать "право немедленного устранения от должности лиц, которые оказались бы участниками антиправительственных выступлений или проявили в этом отношении слабость и растерянность".
Ни на что из перечисленного царь так и не решился. Твердую линию попытался проводить умный и энергичный премьер Трепов, но пробыл на своем посту всего 48 дней. И был отправлен в отставку из-за интриг Протопопова, метившего на его место. Правда, просчитался, но все равно выбор Николая был не лучшим - последним премьером царской России 9.1.17 г. стал Н.Д. Голицын. Дряхлый 66-летний старик, давно находившийся не у дел и возглавлявший лишь комиссию помощи русским военнопленным. Сам о себе он говорил, что его "из нафталина вытащили", долго отказывался и умолял Николая не назначать его. Но последовал высочайший указ, и он повиновался. Так что фактическим "двигателем" в правительстве стал Протопопов.
В период пребывания царя в Петрограде (из-за Распутина) кое-какое противодействие подрывным силам все же стало осуществляться - хотя далеко не достаточное и чисто оборонительное. Ведь оппозиция готовила новую, генеральную атаку на власть. Уж наверняка не случайно открытие Думы после каникул было назначено на 9 (22).1 - годовщину "кровавого воскресенья", день традиционных беспорядков на заводах. А чтобы обеспечить "разгон", Думе должны были предшествовать съезды земских и торгово-промышленных организаций. Однако эти мероприятия были запрещены (И Рябушинский после запрета торгово-промышленного съезда заявил: "Лишь чувство великой любви к России заставляет безропотно переносить ежедневно наносимые властью, потерявшей совесть, оскорбления"). Но тиражировалась и распространялась речь, которую на съезде земцев должен был произнести Львов. Где говорилось, что страна ждет "полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления", что "власть стала совершенно чуждой интересам народа", она "бездействует, ее механизм не работает, она вся поглощена борьбой с народом".
Распространялась и декларация оргкомитета запрещенного съезда примерно такого же содержания - "правительство, превратившись в орудие темных сил, ведет Россию к гибели и колеблет императорский трон". С выводом: "Пусть же Дума в решительной борьбе, начатой ею, оправдает ожидания страны!" Однако очередной раунд "решительной борьбы" царь и правительство сорвали. Открытие Думы перенесли на 14(27).2. А в рабочих подпольных организациях прошли аресты, ослабившие организацию забастовок. Впрочем, в годовщину "кровавого воскресенья" в столице все равно бастовало 150 тыс. чел. Бузили и в Москве, Туле, Екатеринославе, Ростове, Харькове. Всего по стране, по данным полиции, бастовало до 700 тыс. Но для этого дня количество сочли приемлемым. И Протопопов подавал царю радужные доклады (он и в дни революции будет докладывать, что "ситуация под контролем". И о самой революции в Могилеве узнают не от него).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
