со стойки, он пронес их между нашими головами и задел бы их, если бы мы не отодвинулись. Тогда он наклонил кружку в левой руке так, что пиво пролилось мне на ботинок.
Я посмотрел на ботинок, потом ему в глаза. Его дыхание пахло, как носок бегуна. Он ждал моей реакции. Не дождавшись, парень посмотрел на кружки, которые по-прежнему держал на весу, и стиснул ручки. Перевел взгляд на меня: остановившиеся глаза — как черные дыры.
— Меня ничего не беспокоит, — сказал он. — Тебя — может быть.
Я чуть изменил позу, чтобы можно было смело опереться на лежащую на стойке руку, если придется резко уклониться, и стал ждать следующего хода, мысли о котором, как раковые клетки, проплывали в бритой голове парня.
Он снова посмотрел на свои руки, державшие кружки.
— Тебя — может быть, — громко повторил он и пошел от стойки к бильярдному столу.
Мы проводили взглядом бритую голову. Он передал кружку приятелю и что-то сказал ему, указывая рукой в нашу сторону.
— Хелен серьезно подсела на наркотики? — спросила Энджи Большого Дейва.
— Откуда мне знать, вашу мать? — возмутился он. — Вы на что намекаете?
— Дейв, — сказал я.
— Большой Дейв, — поправил он.
— Большой Дейв, — сказал я. — Может, ты их килограммами под стойкой держишь, мне безразлично. Может, продаешь Хелен Маккриди хоть каждый день, мне все равно. Мы хотим знать, настолько ли она подсела, чтобы залезть в долги.
Он выдерживал мой взгляд примерно полминуты, достаточно, чтобы я понял, как он крут, отвернулся к телевизору и стал смотреть телевизионную передачу.
— Большой Дейв, — сказала Энджи.
Он повернул к ней свою бычью голову.
— Хелен — наркоманка?
— Знаешь, — ответил Большой Дейв, — ты — горячая штучка. Захочешь попробовать разок-другой с настоящим мужчиной, звони.
— А что, были желающие попробовать? — вскинула бровь Энджи.
Большой Дейв отвернулся к телевизору.
Мы с Энджи переглянулись. Она пожала плечами. Я пожал плечами. Такими людьми, как Хелен и ее друзья, страдающими от недостатка внимания, по-видимому, можно было заполнить палату в психиатрической больнице.
— Не было у нее больших долгов, — сказал вдруг Большой Дейв. — Ну, должна она мне, может, баксов шестьдесят. Если б задолжала кому другому за… гостинцы, я б об этом знал.
— Эй, Большой Дейв! — позвал его один из сидевших на углу стойки. — Спроси, она не отсасывает?
Большой Дейв вытянул к ним руки и пожал плечами:
— Сам спроси.
— Эй, детка! — позвал один из компании. — Эй!
— А как насчет мужчин? — Энджи не сводила глаз с Дейва. Она говорила спокойно, как будто все, что тут происходило, не имело к ней ровно никакого отношения. — Мог кто-нибудь из ее бывших дружков держать на нее зуб?
— Эй, милашка! — не унимался один из компании. — Посмотри на меня! Сюда посмотри. Ну же!
Большой Дейв усмехнулся и отвернулся от четверых посетителей долить себе пива.
— Есть цыпы, от которых голову теряют, а есть такие, за которых дерутся. — Он улыбнулся Энджи, держа у губ кружку. — Ты, например.
— А Хелен? — спросил я.
Большой Дейв улыбнулся мне, вероятно решив, что его заигрывания с Энджи действуют мне на нервы, посмотрел на четверых мужчин у стойки и подмигнул.
— А Хелен? — повторил я.
— Вы ее видели. Внешность нормальная. Вполне сносная, на мой вкус. Но взглянешь на нее разок, и сразу видно, что в койке она недорогого стоит. — Он навалился на стойку перед Энджи. — Ну а ты, держу пари, трахаешься так, что от трения дым идет, верно, крошка?
Она покачала головой и едва улыбнулась.
Все четверо за стойкой оживились и наблюдали за нами с явным интересом.
Сын Ленни слез со стула и пошел к выходу.
Энджи, опустив взгляд на стойку перед собой, водила пальцем по бумажному кружку, на котором расплылись пятна пива с донышка кружки.
— Не отворачивайся, когда с тобой разговаривают, — сказал Большой Дейв. Голос его сейчас звучал хрипло из-за собравшейся в горле мокроты.
Энджи подняла голову и посмотрела на него.
— Так-то лучше, — сказал Большой Дейв и придвинулся к ней. Его левая рука соскользнула со стойки и стала что-то под ней нащупывать.
Тут в баре что-то громко лязгнуло — сын Ленни запер входную дверь на засов.
Так вот, значит, как это происходит. Женщина, умная, гордая, красивая, приходит в подобное заведение, и собравшиеся здесь мужчины вдруг видят то, чего им так не хватает и чего без насилия у них никогда не будет. Вдруг приходит осознание пороков, приведших их в эту клоаку. Ненависть, зависть и сожаление одновременно кипят в их недоразвитых душах. И хочется сделать так, чтобы женщина пожалела, горько пожалела о своем уме, красоте и особенно о гордости. Хочется выместить на ней ненависть к миру за неудачно сложившуюся жизнь, прижать ее к стойке, насытиться вдосталь, до пресыщения, до блевотины.
В застекленном окошке автомата, продающего сигареты, я видел свое отражение. От бильярдного стола ко мне сзади подходили двое с киями в руках, впереди шел бритоголовый.
— Хелен Маккриди, — проговорил Большой Дейв, не спуская глаз с Энджи, — ничтожество. Неудачница. И дочка ее такая же вырастет. Что бы там ни случилось с ребенком, ей же лучше. Но вот что мне не нравится, так это когда посетители моего бара намекают, будто я наркодилер, и вообще ведут себя так, будто я им в подметки не гожусь.
Сын Ленни прислонился к двери и скрестил руки на груди.
— Дейв, — сказал я.
— Большой Дейв, — поправил он, скрипнув зубами и не сводя глаз с Энджи.
— Дейв, — сказал я, — хорош вые… ваться.
— Дейв, не дури, — сказала Энджи дрогнувшим голосом. — Не дури.
— Посмотри на меня, Дейв, — сказал я.
Он взглянул в мою сторону, не потому что послушался, а скорее чтобы понять, скоро ли подойдут ко мне игравшие на бильярде. Увидев у меня за поясом кольт «коммандер» 45-го калибра, Дейв замер.
Я переложил кольт, когда сын Ленни пошел запирать дверь. Дейв посмотрел мне в лицо и сразу сообразил, в чем разница между человеком, выставляющим оружие напоказ, и держащим его наготове, как я, на всякий случай.
— Еще шаг, — сказал я, — и здесь будет очень горячо.
Дейв, глядя на них мне за спину, качнул головой.
— Вели этой заднице отойти от двери, — сказала Энджи.
— Рей, — позвал Большой Дейв, — сядь.
— Почему?
