– Деда…,– Уильям потянулся к герцогу – деда спать…, – зевнув, он положил голову на плечо деда. От внука пахло молоком и чем-то сладким:
– Как от Джона, от Тони, когда они малышами были. Мой хороший мальчик…, – попросил Джон, – пусть он не знает горя, и несчастий. Спасибо Тебе, Господи, что дал мне увидеть внука…, – боль ушла. Утром врач сделал укол морфия. Герцог шепнул:
– До полудня хватит, а потом…, – он не закончил. Сын приехал домой на рассвете, Тони с малышом еще спали. Джон выпил чашку кофе, у изголовья отца, рассказывая о заседании кабинета. В девять утра, по берлинскому времени, посол Его Величества, на аудиенции у министра иностранных дел Риббентропа, вручал ноту, объявляющую войну Германии.
– Сейчас вручает…, – подумал герцог. Он взял пухлую, теплую ручку внука. Пальцы были липкими:
– У них всегда так…, – Тони увидела, что бледные губы отца разомкнулись. Он указал глазами на дверь. Девушка, взяв сына, заставила себя не всхлипывать:
– Пойдем, Уильям. Дедушка устал, ему надо поспать. Миссис Брендан тебя умоет. Поиграешь в парке, с новыми формочками, тележкой…, – няня, пожилая, деловитая женщина, относилась к девушке, как к собственной внучке, но называла Тони: «Леди Холланд».
Няня вернулась от сына, из Ислингтона, вчера утром. Невестка миссис Брендан благополучно родила сына. Няня заметила:
– У всех мальчики, войны не миновать. Отдохните, леди Холланд, – велела женщина, – прогуляйтесь по магазинам. На вас лица нет…, – Тони добрела до Harrods. Купив Уильяму игрушек, девушка выпила чашку кофе с пирожным. Она безучастно просмотрела каталог осенней коллекции:
– Виллем возвращается в Рим. Надо взять маленького, поехать в Италию, встать на колени, перед ним. Он меня простит, он снимет обеты. У нас ребенок, мы родители, мы любим, друг друга…, – в кафе, куря сигарету, Тони напомнила себе, что Британия будет воевать с Италией:
– Неважно, – разозлилась девушка, – Португалия нейтральная страна, Швейцария тоже. Мой испанский паспорт в порядке. Доберусь до Лиссабона или Цюриха, впишу в бумаги Уильяма, в консульстве, и поеду в Рим…, – Тони не выбрасывала записку от Петра, полученную в Барселоне, с безопасным адресом некоей фрау Рихтер, в Цюрихе. Тони понимала, что это резидент советской разведки. Она сама не знала, почему оставила листок, вложив его в испанский паспорт, спрятав среди университетских бумаг. Тони не собиралась им пользоваться. Ей хотелось забыть Петра, вкупе с гауптштурмфюрером фон Рабе и больше никогда о них не вспоминать.
– То есть штурмбанфюрером, – поправила себя Тони, – Питер сказал, что он получил новое звание. Продвигается по службе, мерзавец…, – Тони, иногда, снились холодные, голубые глаза немца. Она чувствовала длинные, ловкие пальцы, шарящие по ее груди. Девушка сжимала руки в кулаки:
– Он во всем виноват. Я его найду, и убью, клянусь. Мы с Виллемом поженимся, все будет хорошо. Мне просто надо добраться до Рима.
Тони дошла до детской, глотая слезы, и отдала сына няне. Уильям потянулся к ней: «Мама со мной!». Тони пообещала:
– Я приду, милый. Дедушка…, дедушка ляжет спать, я приду…, – в коридоре она прислонилась к старому, позапрошлого века, гобелену, на стене:
– Папа…, папочка, зачем…, – на нее повеяло запахом сандала. Тетя Юджиния выглянула из спальни:
– Чемберлен говорит…, – лазоревые глаза Юджинии припухли. Ей надо было вернуться в Палату. Утром, на заседании депутатов от лейбористской партии, они получили текст будущей речи премьер-министра. Юджиния прочла его герцогу, приехав на Ганновер-сквер. Она отпустила Маленького Джона побриться и позавтракать, а Тони, накормить ребенка. Леди Кроу сидела, держа одной рукой отпечатанные листы, гладя знакомые пальцы:
– Все, для чего я работал, все, на что я надеялся, все, во что я верил, в течение моей жизни, посвященной служению стране, сейчас рухнуло. Единственное, что мне остается, это посвятить все оставшиеся у меня силы приближению победы, в деле, ради которого мы жертвуем всем, что у нас имеется…, – герцог, одним дыханием, сказал:
– Хорошо…, Черчилль с тобой поговорит, позже…, Не отказывайся от его предложения…, – леди Кроу прижалась губами к его бледной щеке: «Не буду, милый. Отдыхай, пожалуйста. Я тебя люблю…»
– Я тоже…, – прошелестел он, лицо Джона исказилось от боли. Юджиния позвала врача, с морфием.
В спальне было тихо. Питер стоял у окна, глядя на мать, обнимающую Тони. Девушка плакала. В радиоприемнике звучал надтреснутый голос Чемберлена:
– Мы вступаем в эту войну с чистой совестью. Мы сделали все, для того, чтобы добиться мира…, – морщинистые веки Джона даже не дрожали. Он лежал, слушая премьер-министра:
– Еще немного. Его величество выступит, и тогда можно…, Мальчику я все сказал. Пусть Джованни работает в Блетчли-парке, он пригодится…, – сын доложил о попытках немецких офицеров, недовольных политикой Гитлера, вступить в контакт с разведкой Британии. Встречу назначили в ноябре, в приграничном городке Венло, в Голландии. Джон едва заметно кивнул:
– Хорошо…, Поезжай, возьми Звезду, на всякий случай. Она местная, она все знает…, Ради спокойствия…, – он увидел упрямый блеск во взгляде сына:
– Жалко, что от мальчика внуков не дождался…, Хотя бы Уильяма Господь мне дал…, – Чемберлен закончил говорить. Диктор откашлялся:
– Его величество король Георг обратится к стране, из Букингемского дворца…
По настоянию Черчилля, речь монарха начали писать за несколько дней до первого сентября. Чемберлен, правда, скептически относился к возможности выступления короля. Все знали, что Георг плохо говорит на публике, но другого пути не существовало. Джон вспомнил:
– Радио передает его слова во все колонии…, От Канады до Австралии. Господи, дай нам сил пережить войну, дай сил победить…, Питер рассказывал, о Дахау, о других лагерях…, – он опять вернулся к мыслям о встрече в Голландии:
– Надо бы у берлинской группы проверить, что за офицеры…, Война началась, со связью будет плохо, даже через Голландию…, Мы победим, – твердо сказал себе Джон, – правда на, нашей стороне…, – радио молчало. Он услышал глухой, низкий голос:
– В мрачный час, может быть, самый важный в нашей истории, я обращаюсь с этими словами к каждой семье нашей страны…, – король почти не заикался.
– Хорошо…, – облегченно подумал Джон, – он хорошо говорит, как надо…, – герцог нашел в себе силы дослушать до конца:
– Тогда, с помощью Всевышнего, мы победим…, – он сжал руку сына, потрогал пальцы дочери: «Победим. Обязательно». Ресницы дрогнули, одеяло на груди приподнялось и упало. Голова свесилась набок, мертвые, прозрачные глаза смотрели вдаль. Юджиния вытерла щеки ладонью. Она подняла Тони с постели, позвав сына:
– Мне в Палату надо. Маленький Джон…, то есть его светлость здесь остается. Последи за Тони…, – Питер осторожно увел девушку. Герцог, склонив светловолосую голову, прижал руку отца к губам. Джон застыл, не двигаясь. Юджиния обняла его за плечи:
– Не надо, не надо, милый. Он не страдал. Он ушел счастливым, вы были рядом…, – Юджиния смотрела в неожиданно спокойное, мертвое лицо. Голос диктора сказал:
– Расписание программ, в связи с началом войны, меняется…, – в сквере звенели детские голоса. Герцог вздохнул:
– Спасибо, тетя Юджиния. Езжайте в Палату, я все сделаю…, – леди Кроу и врач тихо вышли. Джон, зачем-то укутав отца одеялом, расплакался, уткнувшись лицом в его плечо: «Папа, папа…»
База королевских ВВС Бриз-Нортон
На Ганновер-сквер, в обоих особняках, трубку никто не поднимал. Майор Кроу стоял у черного, бакелитового телефона, висевшего на стене штаба авиационной базы. Он услышал о войне на последнем совещании перед вылетом эскадрильи, назначенным на полдень. Начальник базы включил радио, летчики затихли. Говорил Чемберлен, потом раздался голос короля. Стивен вспомнил:
– Я обращаюсь с этими словами к каждой семье нашей страны, ко всем людям, как будто бы я переступил порог, и увиделся с вами лично…, – они не обсуждали речь, все было понятно. Вечером, с аэродрома под Реймсом, куда ушли бомбардировщики, поднялись в воздух эскадрильи, для первого налета на немецкие базы. Французы объявили полную мобилизацию. К октябрю на Западный фронт прибывали четыре английские пехотные дивизии. Услышав о мобилизации, Стивен подумал о парижских родственниках:
– Из Реймса позвоню Теодору. Он дома, в армию его не заберут. Ему почти сорок. Добровольцем он не пойдет, с американским гражданством. Он, наверное, билеты на трансатлантический лайнер покупает. Тем более, у него невеста, актриса…, – Стивен видел фильмы с мадемуазель Аржан и всегда, невольно, ей любовался:
– Мишель будет воевать… – он вспомнил о тете Жанне:
– Теодору мать надо из Франции увозить. Сегодня вечером узнаю, как у них дела. Свяжусь с ним до вылета, – напомнил себе майор, – мало ли что случится…, – Франция, совместно с Британией, атаковала немецкую границу на коротком участке от Рейна до Мозеля, длиной в семьдесят миль. Действия в других местах нарушили бы нейтралитет Бельгии и Голландии. Стивен успокоил себя:
