из официантов, больше смахивающий на телохранителя, предварительно налил «Зубровки», поднял рюмку и, не вставая, просто сказал:
— Дорогие друзья! Давайте выпьем за вас, за ваши будущие успехи!
Мы и выпили. А потом только и слышался звон ложек, вилок и ножей. Для начала подали раковый суп, затем жюльен в кокотницах. Ну и на салаты народ налегал для разминки. Люди-то всё молодые, здоровые, с хорошим аппетитом… Это вам не сидящие на диетах кремлёвские старцы.
Брежнев сидел с нами минут тридцать, после чего извинился, сказав, что его ждут дела государственной важности, а нам пожелал приятного аппетита. Павлов вышел вместе с ним. Я же только потянулся за куском осетрины, как услышал над ухом:
— Евгений Платонович, пройдёмте.
— Куда это? — обернулся я к невзрачному мужчине неопределённого возраста.
— В соседнее помещение. С вами хотят поговорить. Потом вернётесь обратно.
Как-то неприятно засосало под ложечкой. Сидевшие рядом Кузя и Слава вопросительно посмотрели на меня, я в ответ только пожал плечами.
Помещение оказалось не совсем соседним, пришлось миновать небольшой зал, после чего мы остановились у двери, куда сопровождающий уже не пошёл. Внутри я обнаружил своего рода курительную комнату и Брежнева с Павловым. Они сидели в креслах, Леонид Ильич расположился более вальяжно, курил «Новость» — пачка сигарет лежала рядом на столике.
— А вот и наш герой! Садись, Женя.
Брежнев кивнул на свободное кресло. Я сел на краешек, негоже было по-барски разваливаться, хотя после съеденного и выпитого имелось такое желание.
— Не куришь? — осведомился Леонид Ильич. — Ну и правильно, а то знаю, некоторые спортсмены позволяют себе нарушение спортивного режима. Вон тех же хоккеистов взять… Однако при этом выигрывают чемпионаты мира и Олимпийские игры.
Он сделал затяжку и смял окурок в хрустальной пепельнице.
— Помнишь, ты говорил, что этот… как его…
— Мухаммед Али, — подсказал Павлов.
— Точно, он! Так вот, ты говорил, этот Али вызывал тебя на поединок.
Я молчал, ожидая продолжения. Брежнев крякнул, взял пачку сигарет, покрутил её в пальцах, потом положил на место, так и не закурив.
— Сергей Павлович, — повернулся он к Павлову, — ты подробности знаешь, поделись с Женей.
Павлов подобрался, выпрямился ещё больше, кашлянул.
— Прежде всего хочу предупредить, чтобы об этом разговоре — никому. Это пока, если можно так выразиться, секрет государственной важности.
Ого, нагнал жути, аж холодок по загривку к копчику пробежал. Но я кивнул.
— В общем, 20 сентября Мухаммед Али побил Флойда Паттерсона, если тебе о чём-то говорит это имя. И сразу после боя заявил, что он лучший тяжеловес мира, как среди профессионалов, так и среди любителей. А посему снова вызывает на бой русского, который второй год бегает от него, словно… хм… заяц. Ладно бы это были пустые слова, но позавчера с нами созванивались представители телеканала Си-Би-Эс, они хотят подписать с тобой и Али контракт на бой. На бой по правилам профессионального бокса, 15 раундов. Сторона американского боксёра уже дала предварительное согласие.
— Вот даже как… А большая сумма?
— Пять миллионов долларов, — недрогнувшим голосом озвучил цифру Павлов. — Победитель получает три миллиона, проигравший — два. Чистыми, за вычетом всех налогов.
М-да, по нынешним временам, наверное, действительно солидно, хотя в моём будущем бой пять миллионов — это даже бой не претендентов, а боксёров из второго десятка рейтинга.
— Вы мне советуете подписать этот контракт?
Павлов с Брежневым снова переглянулись. На этот раз слово взял Леонид Ильич.
— Советую, — сказал он с нажимом. — Мы сейчас пытаемся выстроить с Америкой дружеские отношения. Весной подписали с ними Договор об ограничении систем противоракетной обороны, да и в других сферах пытаемся найти…
Он запнулся, Павлов подсказал:
— Точки соприкосновения.
— Вот-вот, точки… И опять же, валюта для нашей страны будет не лишней, пусть даже два миллиона. Хотя лучше три, конечно, но тут уж как повезёт.
Вот оно что… Выходит, всё, что я заработаю на ринге в бою против великого и ужасного Мухаммеда Али, отойдёт государству? А мне хоть что-то останется?
— В общем, насколько я понимаю, вы мне предлагаете выйти против Мухаммеда Али?
— Правильно понимаешь, — кивнул Павлов.
— А весь гонорар у меня заберёт государство?
— Ну, скажем, не весь, — покосившись на поморщившегося, будто от зубной боли Брежнева, буркнул председатель Госкомспорта. — 100 тысяч долларов в случае победы, думаю, очень даже неплохая сумма для советского спортсмена. Получишь рублями, по текущему курсу это выйдет 83 тысячи рублей. Да и куда ты эти-то потратишь? Ну, купишь машину, квартиру кооперативную, стенку румынскую, хрусталь… Да у тебя, по моим сведениям, и так чуть ли не всё из вышеперечисленного есть. Причём даже не квартира, а собственный дом в Свердловске. Ладно бы в Америке жил, где за всё нужно платить, а у нас-то и здравоохранение бесплатное, и знания тебе бесплатно дают, и жильё…
— А в случае поражения? — решил я уточнить на всякий случай.
Он снова переглянулся с генсеком.
— 70 тысяч долларов. Ну, там по курсу посчитают. Тоже, согласись, немало.
Тут, видимо, уловив в моём лице тень сомнения, глянул искоса и спросил:
— Неужто испугался?
Во мне всё буквально вскипело.
— Вы, Сергей Павлович, на слабо меня не берите. Пуганые.
— Да ты как разговариваешь…
— Сергей Павлович, ты давай не кипятись, — осадил его Брежнев, затягиваюсь свежей сигаретой. — И ты, Женя, остынь. Хоть ты и прав, уж кого-кого, а тебя в трусости обвинять как-то глупо. Был бы трусом — не кинулся бы на вооружённого преступника и не скрутил его. Но, Женя, пойми, валюта нашей стране и в самом деле нужна. Мы же не в карман себе эти деньги кладём, мы на них построим новые дома, заводы, больницы, детские сады и школы. Понимаешь, о чём я говорю? Ну и, как сказал Сергей Павлович, тебе-то тоже достанется немало. А насчёт трусости… Это не мы, это они там могут назвать тебя трусом. Тот же… как его…
— Мухаммед Али, — снова подсказал Павлов.
— Вот, тот же Мухаммед Али, он-то уж точно на каждом углу начнёт кричать, что русские боксёры — трусы. Да и ихние журналисты, тоже ведь подхватят на все голоса.
Я про себя усмехнулся. Ихние… Так вот скажет без бумажки что-нибудь с трибуны — засмеют же.
— И честь Родины на кону, — добавил Павлов.
— За Родину я кого хошь порву.
Не знаю, уловили они сарказм в моём голосе или нет, но Леонид Ильич с удовлетворённым видом констатировал:
— Я другого ответа и не ожидал. Спасибо тебе, Женя!
Он тяжело поднялся, встали и мы с Павловым. Леонид Ильич шагнул ко мне, обнял за плечи, и… обдав
