— Какая у нас, пенсионеров, жизнь? — усмехнулся Тура. — Тихие игры на покое. Ты мне скажи — что слышно по делу Корейца?
— В пруду у «Чиройли» нашли пистолет убийцы. «Макаров .
— В розыске числится?
— Да. Помните убийство постового на дороге Дарваза — Урчашма? Я тогда еще не работал. В школу ходил. Но вы должны знать…
— Сержант Садык Закинов. Недалеко от моста, ночью.
— С похищением оружия. Это тот самый пистолет. Гильзы в «Чиройли» со следами от его механизма…
— Какую удивительную новость ты сказал, — медленно произнес Тура.
— Что вас так поразило, устоз? — заинтересовало Алишера.
— Нет, ничего. Просто я подумал о том, что пистолет убитого Садыка молчал восемь лет. И чтобы он заговорил в «Чиройли», должны были быть причины чрезвычайные…
Садыка застрелили восемь лет назад. Тура вместе с оперсоставом прорабатывал тогда буквально всех, кого удалось установить по трассе, — владельцев частных машин, водителей транзитных грузовиков — «дальнобойщиков», шоферов почтовых фургонов, разъездных спекулянтов, работников ночных аварийных служб. Отдельно проверялись сотрудники милиции.
«Если бы сегодня меня допустили к розыскному делу, с какой бы тщательностью я перепроверил бы каждую зацепку…» — подумал Тура с горькой досадой и спросил:
— Следователь, наверное, возобновит дело Закинова по вновь возникшим обстоятельствам…
— Уже возобновил.
— Как ребята?
— Все вымотались… — Алишер был рад выговориться.
— Пока все один и тот же круг очевидцев. Фактически несколько человек. Иранец с подругой, супруги-пенсионеры…
— Подругу иранца надо крутить изо всех сил. По-моему, она проститутка, а эти бабы смотрят вокруг себя по-другому. Она еще здесь?
— Пока в гостинице. А супруги уехали. И никто-никто ничего не сказал существенного! Правда, я сейчас плохой помощник — Другие задачи…
— Тебя можно поздравить, — вспомнил Халматов. — С назначением! Ты и прибыл как замнач ОБХСС…
— Спасибо, устоз. Я стараюсь, хотя дело для меня это новое. А что здесь случилось?
— В подсобке у Шамиля ящик коньяка «KB». Бутылки такие же, какая была у Сабирджона… — Халматов не упомянул о цепочке, тянувшейся из заведения Шамиля к свадебному столу Алишера, и заключении, вынесенном экспертом-химиком. Тура по-прежнему был уверен, что Алишер мог не знать и наверняка не знал всего, что происходило в тот вечер в доме его отца. — Накладная выписана на два ящика в июле прошлого года. Что же он, почти год ими торгует?
— Очень сомнительно, — согласился Алишер. — Скорее всего покупает на стороне левый коньяк и гонит под эти накладные.
— Я советую взять анализ. Не исключено, что это фальсифицированный коньяк. Из спирта и чая…
Алишер слушал внимательно. Потом кивком подозвал помощника, лениво переговаривающегося у стойки с Шамилем:
— Пломбир с собой?
— Я взял, как вы сказали, вот он… — Обэхаэсник достал из кармана клещи.
— Сейчас в присутствии понятых опломбируй подсобку.
— Понимаю.
— На накладные составь протокол изъятия. С утра назначим ревизию. Скажи бармену, чтобы закрывал…
Слова Гапурова потонули в оглушительной какофонии звуков — Шамиль демонстративно на полную мощность включил деку.
Ехали молча.
— Смотри, — Тура вдруг показал на зеркало над головой.
Знакомая патрульная машина городского отдела маячила в заднем стекле в самом конце дороги.
— Мне не нравится этот эскорт. Неужели следователь действительно боится, что я скроюсь? Можешь что-нибудь сделать?
— Мы можем оторваться от них только за гостиницей, — сказал Силач.
На многополосной пустынной дороге автомобиль катился заметно и одиноко, как бильярдный шар на зеленом поле.
— Как ты считаешь, Тура, — спросил немного погодя Силач, — Сабирджон знал, что у него коньяк фальшивый?
— Не сомневаюсь.
— Почему?
— Потому что он его вез Корейцу. Пак и приехал в «Чиройли», чтобы взять у Сабирджона «KB». Это было вещественным доказательством! О другом можно было договориться по телефону…
— Но при чем уголовный розыск к балованному коньяку? Наше дело — убийства, кражи, наркомания… Пак послал бы вместо себя в «Чиройли» обэхаэсника… И почему так срочно уехал, никого не предупредив?
— Не знаю. Думаю, что Сабирджон сообщил Паку нечто чрезвычайное.
Едва Халматов и Силач подъехали к гостинице — рядом уже пристраивалась «патрульная».
Похоже было, что слежку за ним уже не скрывают. Водитель патрульной со своим раздавленным в середке лицом равнодушно смотрел в стекло перед собой, на заднем сиденье мелькнуло круглое лицо его постоянного спутника с волосяной кисточкой на подбородке.
— Придется есть мороженое… — Халматов не хотел, чтобы Равшан совершенно точно знал, где он находится.
У кафе «Мороженое» под зонтиками тентов стояло несколько столиков. Едва Халматов и Силач сели, из-за соседнего столика, где шумная компания допивала шампанское, поднялся толстый грузин. В каждой руке он нес по металлической вазочке с пломбиром.
— От нашей компании — угощайтесь, пожалуйста, — мужчина был не знаком. Его друзья за столом жестами и улыбками подтвердили искренность намерений, Туре и Силачу осталось только поклониться. Потом вся их компания поднялась.
Тура подождал, пока они ушли, отодвинул вазочку.
— Не будем переедать. У жирного телка короткий век, — он стал осторожен. — Угостим наших сопровождающих… Или они нам охрана?
— По-моему, они нам конвой, — заметил Силач.
Из газет:
«Бравый сержант Сов
Сержант королевской конной полиции Канады Поль Сов пользовался у своего начальства блестящей репутацией. 25 лет службы в полиции, из них 15 — в отделе по борьбе с наркотиками, где бравый сержант проявил недюжинный талант. Однако соблазн, очевидно, был слишком велик. К тому же богатый опыт позволил надеяться на успех. Словом, сержант Сов сам занялся контрабандой наркотиков и попался с поличным. У него на руках было найдено около 200 килограммов гашиша, стоимость которого почти миллион долларов…»
Размером и оформлением гостиничный вестибюль больше напоминал железнодорожный вокзал крупной узловой станции.
Вестибюль был с антресолью. Двухэтажный. Вдоль стен располагались киоски — Союзпечать, сувенирный, — сберкассы, почты — пустые, закрытые навсегда. Грязный огромный ковер, никогда не чищенный, сломанная кабина междугородного телефона. Разводы протечек на потолке, зияющие цементом пятна из-под выпавших керамических плиток. Пустая конторка дежурного администратора, перекошенная дверь лифта.
На стук шагов появился казах-швейцар в галунной фуражке и полосатых пижамных штанах.
— По каком делу? Далеко?
— Наверх, — ответил Тура, не останавливаясь, — подполковник Халматов еще не растерял привычных манер сотрудника розыска. — Администраторша на восьмом?
Один из номеров отводился для отдыха персонала, обычно там собиралась разношерстная и довольно подозрительная публика.
— Кто сегодня дежурит, Мавлюда?
— Рухсора.
Тура и Силач стали подниматься. На каждом этаже от лестничных площадок тянулись огромные холлы, пустынные, душные и пыльные, как Кызылкум.
— Батюшки! Какими судьбами! — Рухсора, дежурная администраторша, которую казах-швейцар успел все-таки предупредить по телефону, оставила компанию и спускалась им навстречу. Привлекательная семипудовая женщина в прозрачной кофточке, выдававшей конфигурацию и ткань бюстгалтера, с насурмленными бровями и помадой на губах и щеках.
— Вы так или по делу? Может, жены выгнали? — она заговорщицки засмеялась. — Ради Бога!
— По делу.
Лицо Рухсоры стало озабоченным — оно выражало ее готовность помогать.
— Нам надо поговорить с молодой женщиной… — Халматов обрисовал подругу завмага-иранца. — Не помню ее имени…
— Это Света, Гюльчехра. Но она сейчас не одна. У нее гость.
— Наш? Я знаю его?
— Нет. Он ездит по линии Госкомводстроя, по снабжению.
— А она что здесь делает?
— Так, путешествует… — Рухсора хихикнула. — У нас жил один артист, он говорил про таких — «детский ум, пустой кошелек и яички молодой обезьянки…». В общем, понимаете…
— Это-то да, это мы понимаем, — засмеялся Силач.
Слава супергорода в степи, которому покровительствует сам Отец-Сын-Вдохновитель, легенды о его щедрых, набитых крупными деньгами хозяевах вызывали наплыв сюда симпатичных особ, которых принято было именовать «легкомысленными». Дежурные администраторы работали с ними «в доле».
— Она давно в Мубеке?
— С того дня, как начальника милиции застрелили… — Рухсора имела в виду Пака. — Гюльчехра тоже ведь была там, в «Чиройли». С другом. Такой страх!
— Она часто приезжает сюда?
— Нет. Третий раз за два года.
— Понял. Сюда? — Силач толкнул дверь.
В большом двухкомнатном номере царили разор и беспорядок — свидетели бурного отдыха накануне. На хилом с гнутыми ножками арабском диванчике сидел огромный опухший толстяк в голубой пижаме и грыз тыквенные семечки. Он равнодушно посмотрел на вошедших, сплюнул скорлупки и меланхолично спросил у подруги, развалившейся в кресле перед журнальным столиком, уставленным бутылками и остатками закуски:
