серебро, такие вещи забирают тайно и ночью, — излагал свои мысли Рейнгольд. — Я полагаю, что шли они за чем-то более ценным, и, но очевидно вы более осведомлены о том, что именно грабители хотели найти в вашем доме?
— А вы не так просты, Роман Генрихович, хотя этого и следовало ожидать. В нашем роду дураков не имелось, — ответил старший Мориц.
— В каком-таком вашем роду? — ошарашено переспросил Роман Генрихович.
— А вот в таком. Твой отец, сын тех Райнгольдов, что мне помогли в свое время. Твой дед находился в ссоре с твоим отцом, который с ним не общался из-за своих политических взглядов. Но то дела давно минувших дней. Так что наследство, что твой предок мне оставил, по праву должно было принадлежать твоему отцу и тебе, — сообщил неожиданную новость Олберих Мориц сидевшему в ступоре Роману. — Так что за нами должок, молодой человек, а я свои долги имею честь возвращать. Но теперь давай ближе к делу. Кто-то узнал мою тайну и хочет завладеть тем, что я имею. Я думаю, ты уже выяснил о чём идёт речь. И пока я не знаю своих противников, я не в состоянии предпринять ответные шаги… Если ты уже пришёл к каким-то выводам, — спросил старик, — я хочу их услышать.
Сыщик, который ещё не мог прийти в себя от услышанного им от старика Морица, задумчиво ответил:
— Я пока собираю информацию, её еще надо систематизировать и сделать правильные выводы о том, кто за всем этим стоит. Но я так предполагаю, что это дело нескольких дней. У меня некий план, как ускорить возможные события. Но предполагал бы сначала переговорить с Сашей и съездить с ним на винодельческий завод.
— Хорошо, — согласился старик, — пару дней я ещё продержусь. Но будь добр поторопись, а то события становятся всё горячее и, как ты видишь, первая кровь уже пролилась, хотя это всего лишь кровь дворецкого и собаки.
Спустившись от старика Морица, Роман нашел Сашу стоящим у дивана дворецкого и беседующим с медсестрой о здоровье раненого. Роман словесно подбодрил лежащего со страдающим видом Юстаса и попросил юношу принять его в понедельник, послезавтра, как он и договаривался с Соней Мориц, около 11 утра. Затем распрощавшись со всеми оставшимися и пожав руку Грачевскому, беседующему со следователем на ступеньках парадного, крыльца Роман вышел за ворота, сел в машину и поехал в отель переодеваться. В дороге перезвонив Веронике и предложив провести предстоящий вечер вдвоём.
«Достаточно уже на сегодня приключений и странных новостей, — размышлял про себя Роман, Генрихович. — Будем решать проблемы по мере их поступления. Пусть семья Олбериха Морица приводит свой дом в порядок и справляет поминки по безвременно ушедшему бедному Карлу, а я сегодня побуду обыкновенным курортником, а то голова уже идёт кругом от всех этих немцев и евреев, моргов и похорон, от такого обилия информации, необходимо срочно произвести перезагрузку системы.»
По быстрому заскочив в свой отель и приведя себя в порядок, сыщик метнулся в гостиницу к девчонкам, где увидя грустные глаза Кристины, смилостивившись забрал их обеих и поехал показывать девчонкам Судак. Там они ходили в горы, где поднимались на стены старой генуэзской крепости, затем катались на катере по морю и погружались с аквалангами в голубую лагуну. Суматошный день закончился в парке развлечений, где молодые люди втроём поднимались на большом обзорном колесе над ночным городом. А Роман с Вероникой в тандеме решились прокатиться на бешеной тарзанке, взлетев на резинках катапульты прямо к звёздам, с замиранием сердца и криками восторга. Ребята до полуночи танцевали на пенной дискотеке и уже после двух, вернувшись в Феодосию, завезли Кристину в отель, а Веронику Роман забрал к себе в номер. Они придавались любви почти до утра, пили шампанское голышом на балконе, завернувшись в один плед, и целовались без устали, слушая цокот цикад под звёздным южным небом, провожая в ночи мигающие огни улетающих на материк самолётов.
В воскресенье Кристина дозвонилась до них только перед обедом, они встретились с ней на улице Галерейной у фонтана. Затем делали селфи на фоне жёлтого барельефа форштевня старинного фрегата у музея Александра Грина, сходили перекусить в бистро и пили кофе, потом посетили музей древностей и музей Айвазовского, выстояв довольно длинную очередь курортников, желающих приобщиться к вечному и прекрасному. Валялись бездельничая в толпах отдыхающих на городском пляже и много купались, пили бархатное пиво с вялеными рапанами и креветками. Вечером провели в открытом кафе, где Роман танцевал с девчонками по очереди, пока у Кристины не появился свой постоянный партнёр по танцам. Они пили пиво уже вместе с новым знакомым Кристины, общались и танцевали. Так прошли выходные.
В понедельник, ровно в 11:00 Райнгольд нажал кнопку кодового замка на воротах особняка Морица. Оправившийся после нападения Юстас встретил сыщика у парадных дверей с пластырем на лбу, у ног дворецкого сидел маленький, по меркам больших собак, пятимесячный щенок мраморного дога. На шее малыша на золотой цепи висел золотой солдатский жетон с номером 002. Увидев насмешливую усмешку Романа Генриховича, Юстас обиженно произнёс:
— Ну, кто-то же должен?!
— Отличный пёс, — серьёзно похвалил щенка Роман. — Меня должны ждать.
— Да, простите, господин Райнгольд. Вас ждут в гостиной, госпожа Соня Мориц, София и господин Саша Карлович, — извинился за задержку Юстас. — Вторая дверь справа по коридору.
Роман Генрихович поднялся по ступенькам парадного, прошёл через холл и подойдя к указанной ему дворецким двери, постучал и вошёл вовнутрь. Центром большой гостиной являлся обеденный стол из выбеленного дуба, с мягкими стульями, на восемь человек. Белые стулья вокруг стола и такие же диваны между трюмо и шкафом у стены в стиле барокко, с витыми спинками и обитые белым шёлком с теснёнными золотыми цветами, делали интерьер комнаты необычайно нарядным. На стенах гостиной присутствовало, как и во всём особняке, много интересных живописных полотен мастеров голландской школы восемнадцатого века. В этот переходный период от ренессанса к реализму художники старались добавить на свои полотна больше реальных лиц и даже религиозные сюжеты выстраивались на образах простых горожан. Картины однозначно являлись подлинниками, опутанные паутиной мелких трещин на старых масляных красках, в старинных, громоздких витых рамах. Большие, почти до пола, французские окна наполняли гостиную светом, тонированным легким полупрозрачным занавесом. Соня сидела на диване, там же рядом с матерью находилась дочь Клара, напротив женщин за столом расположился Матиас Карлович, а рядом с юношей находился ещё один отодвинутый стул, который Соня предложила Роману.
Длинное траурное платье Сони Мориц и чёрная воздушная шаль на
