— Куда, дурень? Представление пропустишь!
Барилла коротко всхлипнула, жалобно глядя на мужчин. Но Раушарни не растрогался. Он обернулся к Джалене:
— Смотри! В оба глаза смотри и учись! Тут тебе и надрыв, и поруганное величие, и горе в глазах! Вроде и страдает, а как красиво! Тебе так не суметь. Поэтому не ты у нас ходишь в первых актрисах. Публика ценит Бариллу!
Джалена от таких слов побледнела, а ее маститая товарка перестала судорожно вздыхать. Она все еще глядела оскорбленно и гневно, но умирать на этом самом месте явно передумала. И воды ей уже не требовалось.
— Если на представлении выдашь такой же накал страстей, — адресовался Раушарни уже к Барилле, — я тебя, глядишь, и зауважаю.
— Мне, конечно, твое уважение — что ведро бриллиантов, а только лучше б ты мне жалованье увеличил, — отозвалась знаменитая актриса голосом отнюдь не страдальческим, а очень даже деловым.
Мирвик глазами захлопал при виде такой перемены. Он чувствовал себя идиотом.
— Я тебе, чародейка ты наша, и без того плачу больше, чем любому другому в труппе, — вздохнул Раушарни. — Вот разве что Джалена захочет с тобой поделиться. — Он кивнул в сторону молодой актрисы.
— Жмот ты, Раушарни, — сообщила Барилла. — Не ценишь мое сценическое мастерство. А зритель как раз оценил. Вон как за водой дернул! — И она приятельски ухмыльнулась ошарашенному Мирвику.
Раушарни оглянулся.
— Это верно, еще как дернул, даже чернильницу раскокал… Заметешь осколки. И учти, утешитель обиженных красавиц: за чернильницу будет вычтено из твоего жалованья. А вы, краса театра, кончайте шитье, все равно за болтовней работы не видно. Приведите себя в порядок, чтобы на репетиции на вас глядеть было не противно.
Чумазые и злые дамы с достоинством удалились, оставив занавес валяться на сцене: таскать неподъемную материю — работа не для их ручек.
— Сейчас кликну актеров, чтоб помогли убрать эту проклятую тряпку, — хмуро сказал Раушарни. (По лицу видно: вспомнил обещания молодого господина Ларша насчет нового занавеса). — А для тебя есть срочное дело. Бегом за чернильным порошком, нам сегодня много писать придется. Будем править монологи прямо на репетиции… Знаешь лавку «Что душе угодно»? У меня там кредит.
— Лавку знаю, а куда порошок сыпать?
Раушарни на миг задумался, потом откинул крышку глиняного кувшинчика: пусто!
— Сыпь прямо сюда. Не отмоется, ну да и ладно. Не жалко, не хрусталь…
* * *
Авита Чистая Земля, неестественно выпрямившись, сидела на табурете у кровати и глядела в лицо лежащей на постели старой женщины.
Мертвой старой женщины.
Авита мысленно говорила себе, что эта старуха, глядящая застывшим взором в потолок, — ее родственница, хоть и дальняя. Почему же совсем не тянет на слезы? Лезет в голову кощунственный вздор: как можно было бы написать картину — эта комната, мертвая женщина в постели, хозяйка дома что-то негромко говорит молодому темноволосому стражнику…
Что, кстати, говорит?.. Ах да, расхваливает тетушкины таланты к рукоделию.
— Вот эти занавесочки на окнах — госпожа Афнара их сама расшила! Правда, прелестный рисунок? — Тут Прешрина спохватилась и поспешно уточнила: — Занавесочки она подарила мне. И льняную скатерть, расшитую кленовыми листьями. Была бы здесь служанка госпожи Афнары, подтвердила бы, что это моё…
Авита небрежным кивком дала понять, что не претендует ни на занавесочки, ни на скатерть.
— А остальные родственники не будут против? — опасливо уточнила Прешрина.
— Что нам до них? — невесело усмехнулась Авита. — Мне двенадцать лет было, когда тетушка завещание составила и в храме заверила. Я — единственная наследница.
С явным облегчением хозяйка вновь затараторила:
— Уж такие золотые руки дали ей Безымянные! Вот, гляньте! — Нагнулась, достала из-под стола берестяной короб, вытряхнула на стол груду женских украшений и свернутых вышивок.
— Вот! Госпожа изволила всё аккуратно складывать.
Из учтивости Авита поднялась, подошла к столу, тронула кончиками пальцев действительно красивое бисерное колье — яркое, нарядное сочетание красного, оранжевого и желтого.
Прешрина закивала:
— Верно, барышня, из бисера она особенно любила плести. И разбиралась в нем. С первого взгляда могла сказать, которые бусины наррабанские, а которые силуранские. А уж до чего упорная была! Разбирали мы как-то втроем корзину с вещами, что госпожа принесла с собой… ну, втроем — это госпожа Афнара, ее служанка Гортензия и я. И среди всякой всячины нашли браслет из бисера. На кожаной основе, синий с голубым, узор вроде танцующих змеек… ну, очень сложная работа. Госпожа говорит: «Ну, не помню, откуда он взялся и как в корзину угодил! И не понимаю, как оно сплетено!» И с того дня она потеряла покой, все бисер нижет, голубой да синий. Обед ей соберут — еда остыть успевает, а она не идет кушать. На ночь ей стакан молока ставили, так она выпить забывала, служанка рассказывала…
Хозяйка, словно желая подтвердить свои слова, повела рукой в сторону маленькой резной полочки, прибитой у изголовья кровати… и вдруг осеклась.
На столике стоял высокий стакан, полный молока.
— Надо же, — озадаченно пробормотала хозяйка, — не выпила она вчера… А я и не заметила, пока с телом хлопотала…
Несколько мгновений Прешрина колебалась, а затем в глазах блеснуло упрямство мелочной скопидомки: «Не пропадать же добру!» Подняв стакан, женщина большими глотками выпила молоко.
— А то прокиснет, — извиняющимся тоном объяснила Прешрина барышне, вытирая молочные «усы». — Так я о чем… ах да, браслет… Исхитрилась-таки госпожа, сплела точь-в-точь такой же. Говорила — в каждую бисеринку нить трижды пришлось пропускать! Зато и не отличишь, какой новый, а какой давно в корзине валялся… Да вот я сейчас покажу…
Хозяйка вернулась к столу, разворошила поделки покойной Афнары:
— Да где же… что же это такое… нету! Ни одного браслета нету!
— И ладно, — с легким раздражением отозвалась Авита, которой надо было обсудить с Прешриной куда более важные вопросы, чем талант покойной рукодельницы Афнары.
— Да что «ладно»? — взвизгнула хозяйка. — Не «ладно», а Гортензия своровала! Некому больше!.. Ну, служанка, — пояснила она на вопросительный взгляд барышни. — Обоих браслетов нет… и еще что-то пропало, не вспомню сразу… — Шершавые, с крепкими короткими пальцами руки яростно рылись в груде украшений.
— Остальное прошу принять на память о жилице, — поспешно сказала Авита, чтобы прекратить эту неприятную сцену.
Вопли и сетования оборвались. Ладони хозяйки плотно легли на столешницу. Глаза Прешрины стали маслеными: хоть каждая вещица не была сокровищем, вся груда — недурной подарок!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
