некий метафизический смысл, или вписать это в тот или иной нарратив, или выразить это в максимально выразительной эстетической форме. Долг лишь в том, чтобы записать «всё как было» — бесстрастно, ответственно и достоверно. Произвести ту самую хронику, из которой, возможно, через несколько десятков лет сложат документальный фильм — или сборник эссе. «В эссе Элиаса Канетти, посвященном дневнику доктора Хахии из Хиросимы, на вопрос, что означает выжить в катастрофе такого масштаба, дается ответ, что это возможно вычитать лишь из текста, который, как записки Хахии, отмечен точностью и ответственностью. „Если бы имело смысл задуматься, — пишет Канетти, — какая форма литературы необходима сегодня, необходима сведущему и видящему человеку, то именно такая“».
№ 15, 13 мая 2022
Библия для политически неграмотных. «Персеполис» Маржан Сатрапи как отражение российской современности
(Анна Толстова, 2013)
— По телевизору говорят, что 99,99 % проголосовали за исламскую республику!
— Слышишь, Ануш! Представь, насколько темен народ! Они верят в эту невероятную цифру: 99,99 %! Я вот не знаю ни одного, проголосовавшего за исламскую республику. Откуда они взяли эту цифру? У себя из задницы, не иначе!
Тетралогия Маржан Сатрапи «Персеполис» издавалась во Франции с 2000-го по 2003-й, в год по части, собирая все мыслимые награды, от премии за лучший дебют на Международном фестивале комиксов в Ангулеме до премии за комикс года на Франкфуртской книжной ярмарке. Одноименный фильм, выпущенный художницей вместе с коллегой-графиком Венсаном Паронно в 2007-м, тоже стал сенсацией, будучи награжден призом жюри в Канне, номинирован на «Оскар» и проклят в Иране. Фильм «Персеполис» в России посмотрели тогда же, книга, уже переведенная на 16 языков, вплоть до каталонского, вышла на русском только теперь. Собственно, и в 2007-м было понятно, что автобиография тридцатилетней иранки из Парижа, родившейся в одной относительно цивилизованной азиатской стране, взрослевшей в пору исламской революции и ирано-иракской войны и усланной родителями от греха подальше в Европу, где ей пришлось отстаивать свое право быть человеком не второго сорта, имеет к нам здесь, в России, самое непосредственное отношение. Сейчас эту печальную и остроумную повесть можно изучить полностью, без вынужденных купюр, связанных с тем, что четыре объемистых тома рисунков с текстами пришлось уложить в полтора часа экранного времени. И повесть эта — обязательное чтение для всех, кто в последние четверть века переживает или наблюдает крах советских просветительских иллюзий.
Обаяние «Персеполиса» во многом именно художественное. Этот жесткий черно-белый рисунок, на вид очень простой, лаконичный, идеально подходящий для комикса, выдает отменную школу. Вернее, две школы и две традиции, ведь Маржан Сатрапи успела поучиться и в Тегеране, и в Страсбурге. Традицию персидской миниатюры и традицию европейской революционной графики, у которых неожиданно обнаруживается много общего и на уровне стилистическом — в отношении к линии и к плоскости, и на уровне изначальной интенции — толковать сложные тексты посредством наглядных образов, как бы обращаясь к неграмотным. Комиксы «Персеполиса» намеренно выглядят так, как будто бы сделаны Франсом Мазерелем в какой-то авангардной гератской китабхане. Только если графический язык Маржан Сатрапи демонстрирует задушевный диалог культур и интернационализм стиля, то история, им рассказанная, говорит о кризисе идей дружбы народов, интернационализма, мультикультурализма и прочих прекраснодушных концепций.
Повествование начинается с платка: в 1980-м он совершенно меняет жизнь десятилетней Маржан. Раньше это была благополучная жизнь девочки из обеспеченной тегеранской семьи — с интеллигентными родителями, с вечеринками в компании эмансипированных женщин и свободолюбивых мужчин, с хождениями на антишахские демонстрации, с большой библиотекой, где мирно уживались Маркс и пророки, с комиксом про диалектический материализм, с чувством вины за папин «кадиллак», со школьными играми в Че Гевару и революцию. После победы исламской революции ее привилегированная французская школа стала другой: мальчиков отделили от девочек, девочек обрядили в платки. Нет, конечно, Маржан — не самая обыкновенная тегеранская девочка и не пытается ею прикидываться. Она — отпрыск каджарской династии, многочисленных родственников которой иранской историей XX века разметало по всему миру. Как любимого дядю Ануша, бежавшего в СССР после падения республики в иранском Азербайджане и защитившего диссертацию по марксизму-ленинизму в Москве. В соответствии со своей диссертацией он еще успеет объяснить, что «в полу-безграмотной стране только национализм или религиозная мораль способны всех объединить» и что исламская революция непременно перерастет в пролетарскую, — его казнят как русского шпиона, и Маржан будет последней, кого пустят к нему в тюрьму.
Маржан потом много чего повидает: отъезд друзей за границу, аресты и казни инакомыслящих, войну, голодные драки в пустых супермаркетах, бомбежки, гибель соседей, призыв четырнадцатилетних мальчишек в армию, тайные вечеринки с танцами под западную музыку за плотно занавешенными окнами, фанатизм стражей революции, их рейды по улицам в поисках накрашенных женщин и по домам в поисках незаконного вина, унижение и сопротивление. Острым глазом не то ребенка, не то художника она будет ловко выуживать из реки времен предметы и явления, становящиеся символами эпохи и куда менее понятные нам, мало знакомым с историей иранской повседневности, нежели надетый на женщин платок. Например, ключик из золоченой пластмассы — ключ от рая, который выдали в школе сыну горничной, соблазняя идти в армию воевать с арабами, потому что в раю много яств и женщин и дома из золота и бриллиантов. С полным чемоданом этих символов-воспоминаний она, четырнадцати лет от роду, окажется во Французском лицее в Вене, чтобы на вожделенном Западе обнаружить ту же ограниченность, примитивный национализм и ксенофобию, что и на погрязшем в исламском фанатизме отечестве, и столкнуться с невозможностью интегрироваться, не потеряв себя. Чтобы отныне постоянно сталкиваться с непониманием — в Австрии, в Иране, куда она потом вернется, и, вероятно, во Франции — окончательным отъездом за границу заканчивается «Персеполис».
Комикс стал ее способом объяснить и объясниться — с чужими, со своими, с самой собой. Ее авторским курсом по персидской исторической антропологии и политической истории, ее библией для политически неграмотного человечества. К сожалению, в России Маржан Сатрапи найдет самую благодарную и понятливую аудиторию. И дело не только в таких же чемоданных настроениях среди наших элит, в аналогичных трудностях интеграции где бы то ни было за пределами родины, в угрозе фундаменталистского сценария и прогрессирующем одичании. Не в том, наконец, что в Иран мы в последние годы привыкли глядеться как в страшное зеркало — дескать, уже или еще не вполне? Дело в том, что у нас почему-то пока не нашлось художника, который смог бы поведать неграмотному человечеству в столь доступной и столь эпической форме о том, что случилось с нами в последние четверть века.
№ 9, 15 марта 2013
Гонки на переодевание. Как дрэг-квинс боролись с
