висимости от положения в существующей иерархии. Например, следующий факт — "Сенатору Мусину-Пушкину вырезали язык и назначили Сибирь" (С.67), что говорит о действительной распространенности этой стороны жизни. В некоторых случаях прохождение этой процедуры скрывалось от окружающих. "Многие не выдерживали экзекуции и тут же испускали дух, со всех же прочих ревностный инквизитор брал подписку, подтвержденную клятвой, что они обязуются никому ни при каких обязательствах не передавать о том, что с ними сделали в Тайной экспедиции, а если проговорятся, то должны будут снова подвергнуться безответно наказанию" (С.82). Вряд ли тут подойдет идея Льва Карсавина о том, что преступник может сам добровольно пойти на подобное наказание.
2.4. Л.П.Якубинский и Е.Д.Поливанов о поэтическом языке
ОПОЯЗ (Общество по изучению поэтического языка), составивший основу формальной школы в литературоведении, был сформирован в дореволюционное время (См.: Медведева С.Ю. К истории изучения поэтического языка // Структура и функционирование поэтического текста. — М., 1985. С. 39). Мы остановимся здесь на двух именах — Лев Петрович Якубинский (1892–1945) и Евгений Дмитриевич Поливанов (1891–1938). Мы сознательно "потеряли" В.Б.Шкловского в дореволюционном ОПОЯЗе, поскольку о нем мы будем говорить впоследствии. Но, если быть честным, то и сам В.Б.Шкловский "теряет" А.П.Якубинского и Е.Д.Поливанова, посвящая им едва ли не абзацы, в то время как Б.М.Эйхенбаум или Ю.Н Тынянов получают у него целые главы. Так что историческая справедливость требует отдельного разговора о А.П.Якубинском и Е.Д.Поливанове, тем более, что они и сами выделились а) заложив основы изучения именно поэтического языка, а не прозы, б) будучи лингвистами, а не литературоведами, как остальные участники формальной школы, в) "Поливанов и Якубинский были коммунистами Поливанов еще до Октябрьской революции, а Якубинский с первого года революции" (Шкловский В.Б. Тетива // Избранное: В 2-х т. — М, 1983. — Т.2 С.132).
Е.А.Поливанов был настолько колоритен, что оставил о себе след в произведениях В.А.Каверина и как прототип лите
ратурного героя (профессора Драгоманова в "Скандалисте"), и просто в воспоминаниях. Знаток восточных языков, председатель "тройки" по борьбе с наркоманией в Ленинграде, выступивший против Н.Я.Марра в 30-е годы и погибший в результате (См.: Каверин В.А. Письменный стол. — М., 1985. С. 87–94
Именно ОПОЯЗ теоретически оформил внимание к поэтическому слову. Это внимание привело к возникновению термина поэтический язык в противопоставлении языку практическому, бытовому, прозаическому.
Приведем разграничения, вынесенные на первое место самим А.Л.Якубинским:
"Смысловая сторона слова (значение слова) играет в практическом языке большую роль, чем звуковая (что вполне понятно); поэтому различные подробности произношения доходят до сознания, главным образом, постольку, поскольку они служат для различения слов по значению" (Сборники по теории поэтического языка. — Пг., 1916. — Вып.1. С. 16–17).
"В языке стихотворном дело обстоит иначе; можно утверждать, что звуки речи в стихотворном языке всплывают в светлое поле сознания и что внимание сосредоточено на них;
в этом отношении важны самонаблюдения поэтов, которые находят себе подтверждение в некоторых теоретических соображениях" (Там же. С. 17).
"Явление "обнажения" слова очень распространено и, вероятно, каждый наблюдал его на самом себе" (Там же. С.23).
"Совершенно ясно, что эмоции, вызванные звуками, не должны протекать в направлении, противоположном эмоциям, вызываемым "содержанием" стихотворения (и обратно), а, если это так, то "содержание" стихотворения и его звуковой состав находятся в эмоциональной зависимости друг от друга" (Там же. С.25).
Интересно высказывание В.Б.Шкловского о заумном языке как о сегодняшней реальности: "Заумный язык" существует "не только в чистом своем виде, то есть как какие-то бессмысленные речения, но, главным образом, в скрытом состоянии, так, как существовала рифма в античном стихе, живой, но не осознанной" (Там же. С.9).
В.Б.Шкловский в результате приходит к следующему выводу: "заумная звукоречь хочет быть языком. Но в какой сте
пени этому явлению можно присвоить название языка? Это, конечно, зависит от определения, которое мы дадим понятию слова. Если мы впишем, как требование для слова как такового то, что оно должно служить для обозначения понятия, вообще быть значимым, то, конечно, "заумный язык" отпадает как что-то внешнее относительно языка" (Там же. С.13).
Справедливость требует привести и слова Р.О.Якобсона из его исследования поэзии В.Хлебникова, поскольку он эксплуатирует ту же проблему: "Поэзия есть язык в его эстетической функции. Таким образом, предметом науки о литературе является не литература, а литературность, т. е. то, что делает данное произведение литературным произведением. Между тем до сих пор историки литературы преимущественно уподоблялись полиции, которая, имея целью арестовать определенное лицо, захватила бы на всякий случай всех и все, что находилось в квартире, а также случайно проходивших по улице мимо. Так и историкам литературы все шло на потребу: быт, психология, политика, философия. Вместо науки о литературе создавался конгломерат доморощенных дисциплин" (Якобсон P.O. Работы по поэтике. — М., 1987.С.275).
Предлагаемая идея ясна — это укрупнение своего объекта, поиск инструментария, который даст это увеличение. Укрупненный объект легче изучать, он четче виден. Одновременно иной масштаб "убивает" как несущественные подробности, видимые с иной точки зрения. Укрупнение поэтической стороны языка, отодвигает на второй план значение, тем более не виден в этом масштабе и сам говорящий. Он в принципе не нужен.
Е.Д.Поливанов в своей статье "По поводу "звуковых жестов" японского языка" ведет речь об элементах устной речи, "роль которых в языке походит на роль жеста" (См. Сборники по теории поэтического языка. — Вып.1. С. 31). И далее возникает даже не поэтический, а чисто семиотический объект исследования.
Е.Д.Поливанов пишет о возможном "словаре" жестов, поскольку они различны для разных культур: "в Японии, говоря о себе, указывают не на грудь, как у нас, а на нос. Различие же эмоциональной функции жестов явствует из того, что одни нации употребляют жестов больше (итальянцы), другие меньше (англичане)" (Там же. С.33).
Далее, к удивлению современного читателя, возникает классификация жестов, напоминающая классификацию знаков Пирса-Якобсона по принципу — символ/икона/индекс. Е.Д.Поливанов пишет: "критерием для этого противоположения можно считать: с одной стороны, символичность данного способа выражения (т. е. его условность, без предварительного знания которой этот способ выражения не будет понят), и с другой стороны — наличие естественной связи между данным способом выражения и его значением" (Там же). Интересно введение соответствующего промежуточного явления: "Сюда могут быть также причислены жесты, копирующие предметы мои действия. Они ведь тоже имеют претензию "быть естественно понятными". Только надо иметь в виду, что и в понимаемости этого сорта способов выражения может большую роль играть условность. Можно назвать их потому не просто естественными, а потенциально-естественными" (Там же. С. 34).
Мы видим, что перед нами возникает практически однотипная с Ч.С.Пирсом классификация знаков. В последующих поливановских "Лекциях по введению в языкознание и общей фонетике" (См.: Поливанов Е.Д. Лекции по введению в языкознание и общей фонетике. — Берлин, 1923) достаточно мало знакового материала, они в основном сориентированы фонетически. И даже этот фонетический интерес Е.Д.Поливанова проявился в его влиянии на Б.Б.Шкловского. В.Г.Ларцев цитирует следующее устное воспоминание Я.О.Зунделовича о Е.Д.Поливанове:
"И между прочим он мне не без скромной гордости заметил: "Вот относительно воскрешения житейски-автоматического в искусстве. Говорят: узнавание (я бы сказал, скорее, опознание) и видение, традиционные мотивы и обновляющие их сочетания. А ведь у Шкловского вначале только-то и было, что "воскрешение", "остранение". Не понимаете? Одночлен! А биномность возникла уже, по моему предложению, по аналогии с теорией фонем: фактические модификации фонемы и сама фонема, с которой они ассоциируются, функционально значащее и незначащее (или косвенно лишь значащее)" (Ларцев В.Г. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности. — М., 1988. С.141).
Не могу удержаться, чтобы не привести одно из стихотворений Е.Д.Полибанова для полной характеристики его облика:
В 45 ЛЕТ
(подражание китайскому)
Выхожу, немного выпив
И немного покурив,
Из опиекурильни.
Мышь летучая так низко пролетает,
У палан-ханэ костер пылает,
Сумерки ложатся на Тошкэнд,
И я медленно бреду домой,
