смотрел на окна, крыльцо и углы дома, стараясь засечь дымки выстрелов, определить, откуда бьют немцы. Но ни движения фигур, ни вспышек выстрелов не было видно.
– Татаринов! Отведи свою роту назад! – услышал я голос комбата.
«Неужели, – подумал я, – он сюда, в роту, явился». Я обернулся. Комбат действительно стоял метрах в двадцати сзади.
– А ты, лейтенант…
Он, видно, забыл или вообще не знал мою фамилию.
– Бери свою роту и обходи станцию по той стороне железной дороги! Зайдешь им в тыл и ударишь из-за насыпи с той стороны.
«Вот это дело! – подумал я. – Давно бы ему пора ходить вместе с ротами».
Четвертая подобрала своих раненых, отошла и залегла в снегу. Теперь они будут ждать, пока я обойду станцию с другой стороны.
Вскоре сквозь пушистые ветки я увидел здание станции и крутую заснеженную насыпь, уходящую в сторону Москвы. Мы поднялись на насыпь, и перед нами открылась удивительная картина. Слева у дороги, под обрывом, дымила немецкая кухня. От нее в нашу сторону шел приятный и сытный запах съестного и слабый дымок. Правее на крышах домов, покрытых толстым слоем снега, задом к нам, растопырив ноги, лежали и целились немцы. Их было по четыре на каждой из крыш. Это те самые, которые убили разведчиков, которые нанесли ранения солдатам четвертой роты. Это те, от которых я так прытко бежал. Сверху им было все видно как на ладони. Они целились деловито, стреляли наверняка, перезаряжали свои винтовки спокойно, не торопясь. Они и теперь, когда мы зашли им в тыл, лежали и постреливали в сторону четвертой роты, как на стенде по тарелочкам.
Немцы настолько увлеклись своей удачной охотой, что подпустили нас на два десятка шагов. Мы рассыпались цепью полудугой и охватили сразу эти два дома и кухню. Когда до домов оставалось всего ничего, кто-то из солдат не выдержал, нарушил мой приказ не стрелять и выстрелил. Хотя я предупредил всех, что немцев будем брать у самых домов. Они сами сползут к нам в руки с крыш. Каждый знал, что я стреляю первым. Одиночный винтовочный выстрел без времени сделал свое гнусное дело. Немцев со снежных крыш как ветром сдуло.
Солдаты, увидев пустые крыши, открыли беспорядочную стрельбу. Теперь стреляли по упряжке лошадей с немецкой кухней. Два немца копошились возле нее, когда мы открыли беспорядочную стрельбу. А когда наши солдаты подбежали к кухне, немцы уже были от нас далеко.
Кухня, отбитая у немцев, стала для солдат самым дорогим и ценным трофеем. Кухня с мясным запахом, немецкой анисовой водкой и вишневым компотом без косточек была, так сказать, божественной наградой для наших солдат за холод и голод, за нечеловеческие страдания и муки.
Я крикнул:
– Макароны с мясом и вишневым компотом пусть от живота едят! А к водке за сто шагов никого не подпускать!
Жилыми и теплыми оказались два дома, с крыш которых стреляли немцы. Они стояли ближе к переезду. Здесь, в этих рубленых домах, располагалась немецкая санчасть.
Когда пятая рота выбила немцев со станции, четвертую отвели на тропу, по которой мы пересекали полотно железной дороги. Один взвод оставили на полотне лицом к Калинину, а с другим Татаринов ушел охранять совхоз «Морозово», где находился комбат. В общем, все осталось по-прежнему. Мы сидели впереди, а четвертая нас прикрывала сзади.
На войне часто зад оборачивается передом, и всему приходит свой черед и свой конец!
Не успели солдаты разобраться по своим местам в обороне, как мы увидели, что со стороны деревни Чуприяново, что стояла вдалеке, на господствующей высоте, вниз по дороге в нашу сторону начала спускаться группа немцев человек двадцать.
– Всем лежать и рожи не высовывать! – крикнул я громко и велел Сенину приготовить ручной пулемет. – Пусть думают, что на станции никого нет!
Я лег поудобней, взял у одного из солдат винтовочку со штыком, прикрыл один глаз, выбрал условную точку на дороге и посмотрел на линию прицела. Еще полсотни шагов! Пусть подойдут! Я дам один точный выстрел. Немцы ничего не поймут.
– Никому не рыпаться! Пулеметчикам тоже! Я буду один стрелять!
Двести метров обычный огневой рубеж. Мишень в полный рост, как на стрельбище из положения лежа. Разница только в одном. Там мишень из фанеры, а здесь она живая. Пуля войдет в мягкое податливое тело без единого звука и щелчка. Свист ее слышен, когда она пролетает мимо. Остальные, что идут рядом, даже не дрогнут.
Патрон в патроннике, палец на спусковом крючке…
– Не торопись! – сказал я сам себе.
Собственно, самого выстрела я не услышал. Я ощутил только резкий удар приклада в плечо. Винтовка чуть прыгнула и встала на место. Один немец взмахнул руками, поскользнулся на укатанной дороге и нагнулся. Потом он, как пьяный, широко расставил ноги и ткнулся головою вперед.
Совершенно не думая, что убил человека, я легким движением кисти, не отрывая локтей от опоры, перезарядил затвор. У меня на мушке новая мишень во весь рост. Снова удар в плечо, и снова споткнулся немец. Никаких сомнений. Этому я угодил точно в живот.
Вот и второй предстал перед Всевышним с молитвою на устах!
– Вот и пришла расплата за наших разведчиков! Два на два! И одного им в придачу на будущее! Око за око, глаз за глаз! – сказал я и посмотрел на своих солдат.
– Все видели, как надо стрелять! Теперь я посмотрю, на что вы способны?
Я посмотрел на дорогу, на немцев. Они пятились задом, ожидая новых выстрелов. А что они могли? Они были на открытом месте. Нас не видно.
– Рота! Приготовиться к бою! Прицел двести метров! Целиться под пояс! Стрелять не торопясь! Внимание! Огонь!
Затрещали выстрелы. Полоснул пулемет. Немцы мгновенно развернулись и бросились бежать, оставив на дороге троих убитых.
Пулеметчики били, солдаты стреляли, и ни одного из бегущих никому не удалось подстрелить. Немцы рысью добежали до деревни и скрылись между домами.
– Дело плохо! – сказал я сам себе. – Полсотни стрелков, ручной пулемет, и ни одного попадания. Страшно то, что это уже не первый раз. Потерять уверенность в себе можно с первого раза. Солдаты чувствуют свою неуверенность и отводят глаза. А на ходу этому не научишь!
– Противно смотреть! – сказал я громко и театрально сплюнул в снег. – Простого солдатского дела сделать не могут! Вот Бог послал солдатиков!
А тем временем уже и вечер навалился. Небо стало темнеть. Я расставил солдат роты по круговой обороне и приказал смотреть в оба.
Наступила ночь. И, как и следовало ожидать, с наступлением ночи
