Почти час мы смотрели, как нежданные гости подваливают к городу. С неменьшим, чем у нас, удивлением они оглядывали наконец-то затворенные ворота, пересчитывали ратных на заборолах стены, соображали, что больно много оружного люду в Устюге и на всякий случай вздевали брони, отчего у обоза образовалась сутолока.
Ревела скотина, плакали детишки, голосили бабы. Сотники и десятники пытались как-то расставить людей на стенах, а к воротам двинулась небольшая группа в ярком платье.
— Василий Юрьевич, князь Звенигородский, просит ночлега!
Ага, угадал я, Васька! Умные советники наверняка подсказали ему, что ситуация патовая — приступ им станет слишком дорого, вот и решили добром. Ну, коли так, надо отвечать тем же.
Заскрипели створки, мы выехали на мост и шагом подъехали к парламентерам.
— Василий Васильевич, великий князь Московский, в городе ночует, — объявил подьячий.
У стоявшего в десяти шагах Васьки аж морду перекосило. Не-е, с такими эмоциями в князья никак нельзя, уметь нужно сдерж... Конь его рванул вперед, сверкнуло лезвие, а я так и стоял, хлопая глазами
Ну в самом деле, неужели он такой дурак?
Неужели ради секундной вспышки готов все порушить?
Так бы и встретил я свою смерть, да страшно оскалившись ринул мимо меня Волк, вскинув саблю. Но Васька тоже вояка не из последних — ушел от удара, ответил, и Волк едва успел парировать удар, рассекший тулуп и проскрежетавший по доспеху.
Звук этот выбил меня из оцепенения, кровь ударила в голову, я на секунду задохнулся и понял, что отступать некуда — бей, или убьют тебя! Я выдернул из ножен саблю и следом за мной, вспыхнув лицами, кинулись застывшие было ратные, а из ворот с ревом «Москва!» повалили остальные.
Волк и Васька кружили, рубились со звоном и скрежетом, зная, что первым умрет тот, кто попытается отскочить, москвичи смяли нестройную, совсем не ожидавшую удара кучку галицких, но из улочек и с реки уже набегала остальная васькина ватага, потрясая саблями и копьями...
Но счастлив бог попаданцев — впереди несся Вышата.
— Вышата!!! Стой!!! — заорал я изо всех сил, продолжая кошкой вертеться в седле, чтобы не попасть под случайный высверк сабли.
Я еще успел заметить раскрытый в бешенстве рот Васьки, когда у него споткнулся жеребец, что и решило сшибку. Волк вздел своего коня на дыбы и ударил сверху по открывшейся шее, хрустнуло и князь звенигородский рухнул под копыта и покинул сей мир.
Это ли, мой ли крик остановили вятских, но они встали, не добежав до нас полсотни шагов, глядя на пять тел, упавших на залитый кровью и избитый копытами снег.
— Вышата! — уже спокойнее позвал я, обтирая саблю полой.
Господи ты боже мой, председатель правления банка, вилла в Провансе, дом на Рублевке, высшее экономическое образование, а туда же, саблей махать...
Вот не знаю, как бы все обернулось, не случись в этом великом западном походе кукшинских ватажников. Помимо них Вышата набрал для участия в предприятии еще сотни полторы и потому столь очевидный перед столкновением расклад сил оную очевидность потерял, когда ушкуйник объявил о нашем крестоцеловании. Даже собственные дружинники убиенного Василия Звенигородского, даже галичане его отца прикинули хрен к носу и предпочли решить дело миром, а не пластаться за Устюг и уж наверняка порушить перспективу прибыльного похода в Литву. Право прохода, малость кормов, Вышата в качестве предводителя и обещание похоронить князя в Звенигороде или Москве, по слову Юрия Дмитриевича. Волка мы от греха подальше спрятали и предъявили вместо него тело ссеченного в сшибке московского ратника, в общем, разошлись с минимальными потерями. Но еще долго, когда мы катили под скрип полозьев на полдень, через Спас-на-Холму, Городецк, что на Бежецком верху, Раменку, не отпускал меня мандраж — в самом деле, все ведь на волоске висит! Не Васька саблей, так лихой человек в лесу самострел спустит и привет, нету великого князя и весь прогресс псу под хвост.
Так и въехали в тверские пределы, а потом и в саму Тверь, в гости к великому князю Борису Александровичу, о чем договорились еще до начала путешествия. Две вещи интересовали меня в Твери прежде всего: пушки и книги. И еще купцы. То есть три вещи: пушки, книги и купцы. И пожрать. Точно, четыре: пушки, книги, купцы и пожрать. Но для начала нас всех, прямо как в сказке, в баньку сводили, потом уж накормили и спать уложили, а разговаривать начали наутро.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По счастью, распри между Москвой и Тверью остались в прошлом и ныне мой дальний родственник и близкий свойственник, женатый на моей кузине, дочери дядьки Андрея Можайского, больше всего заботился не о возможности стать великим князем Владимирским, а о сохранении независимости тверского княжения. А как учили нас всякоразличные коучи и прочие тренеры, с человеком надо разговаривать о том, что ему приятно. Вот я и разливался про Литву, Новгород и татарские дела, каждый раз выставляя Тверь союзной и суверенной. Ну да, лицемерил, поскольку никакого отдельного Тверского княжества в более-менее известной мне части русской истории я не помнил. И вариантов немного: сожрут либо Литва, либо Москва. Я-то знал про Тверскую губернию, то есть про то, что вроде бы должна сожрать именно Москва, но как тут еще при мне повернется, пока неведомо. Так что вели мы приятные разговоры, двигали дивные резные шахматы (мне даже не пришлось поддаваться, Борис играл сильно) и перебирали книги.
В свои тридцать пять или около того лет тверской князь не утратил страсти к чтению и насобирал целых триста томов, что по нынешним временам очень и очень серьезно. Из них сорока титулов не было в моем собрании, но в обмен я мог предложить почти пятьдесят, отсутствующих у Бориса. Вот и договорились — обе княжесские книжарни снимают списки с выбранных книг и меняются по мере написания. И так все у нас хорошо пошло, что закинутую кем-то из тверских бояр удочку на предмет переженить пока еще нерожденных детей восприняли весьма положительно. «И бысь радос велиа, и москвичиж радовашесь, яко учинись Москва Тферь, а тферичи радовашеся, якож Тферь Москва бысь и два государя воедино совокупишася», как гласило официальное коммюнике по результатам визита на высшем уровне.
Как оно там со свадьбой выгорит, неизвестно, а вот хорошее отношение князя очень помогло при визите на пушечный двор к тому самому Микуле Кречетникову. Военно-промышленный комплекс здесь занимался не только пушками, но и всяким железом и отливкой колоколов. Ну и выглядело это все совсем не как цеха корпорации «Сухой» или «Калашников», где довелось побывать как представителю банка-кредитора — кругом рубленые клети, ямы, горы песка и глины, чумазые работяги в онучах и прожженых рубахах, темень, смрад, грохот... Как они в таких условиях что-то умудряются делать, уму непостижимо.
Пушечный мастер Микула, обстоятельный седоватый мужик невысокого росточка ловко скакал между бревен, кулей, порогов и прочих препятствий этого паркура, неудержимо увлекая нас либо к перелому конечностей, либо, на что все-таки хотелось надеяться, к знакомству с пушечным производством. Нас — это меня, Волка и двоих сопровождающих от князя, сам Борис от экскурсии благоразумно отказался. Никаких секретов производства нам не показали, но гордо продемонстрировали две недавно выделанные пушки, предназначенные для крепостных стен. К окончанию осмотра я натвердо убедился, что такое дело надо начинать с нуля и самому — выбрать место, расставить производства, вышколить мастеров, иначе все так и будет через пень-колоду. Но вот что любопытно, если у местного технологического лидера все так, то что же там «у немцы»?
Ходили мы и по торгу, он здесь побогаче, чем в Москве, что, впрочем, неудивительно, город же на главной торговой трассе, на Волге! Меня всегда поражали рассуждения историков о причинах подъема Москвы — дескать, выгодное географическое положение на пересечении торговых путей! Интересно, эти историки карту видели? Где там «пути» — третьеразрядная речка, приток второразрядной Оки? Пересечение великих караванных путей из Серпухова в Дмитров, из Можайска в Юрьев?
