— Я говорила, причем неоднократно. Но вы и слушать ни о чем не желали.
— Теперь я понимаю, что мне надо было серьезно отнестись к вашим словам. Мне казалось, вы из тех, кто говорит одно, а думает другое. Как и все женщины.
— Нет, я искренне сопротивлялась тому, чтобы меня втягивали во что-то против моей воли, не давая возможности решить самой: нужно мне это или нет. Но к информации, появившейся в газете, я не имею никакого отношения. Я хорошо помню слова Луизы о том, что утечка сведений погубит весь проект. Я бы никогда не совершила такой подлости.
— И вы хотите уверить меня в том, что вашу хорошенькую головку ни разу не посещала мысль о том, чтобы отомстить мне?
— Нет… то есть, может быть, и посещала.
— Может быть?
— Ну хорошо, это так! Но это была только мимолетная мысль. Меня натолкнул на нее образ нежности и невинности, который должна была создать «мисс Шарм». Поскольку мне казалось, что я не в силах изменить ход событий, я подумала, что вам будет поделом, если на каком-нибудь важном рекламном мероприятии я появлюсь в известном вам черном платье.
— Если бы вы попытались сделать это, у меня возникло бы сильное искушение сорвать его с вас, что я и сделал бы с превеликим удовольствием.
Линдси на мгновение представила эту картину, но в ее воображении Ник срывал с нее платье, не кипя от негодования и не карая жестоко за столь жестокий поступок, а медленными, чувственными движениями ласкового возлюбленного. Устыдившись своих мыслей она опустила длинные золотистые ресницы, чувствуя, как пылают щеки.
— Я понимаю вашу злость, Ник. Понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но и мне не легче, поверьте.
— Как, по-вашему, на кого я зол?
— На Мэйзи Пэллмэн — за то, что она написала эту заметку. На меня — потому что вам кажется, будто я предоставила информацию.
— Вовсе нет! Я зол на самого себя.
— Но почему?
— Вы же сообразительная девушка. Подумайте — и все поймете.
Озадаченная этими словами, она прямо повторила:
— Я не имею никакого отношения к этой публикации.
Внезапно, рывком поднявшись с кресла, он в два шага оказался рядом с ней, продемонстрировав ловкость, которую трудно было ожидать от столь крупного человека. Она вспомнила рассказ Луизы Дельмар и поняла, что в этом нет ничего удивительного: ведь он приучен быстро двигаться.
Указательным пальцем он легонько погладил ее пылающую щеку.
— М-м… — Она напряглась, ожидая, что последует за этим, но он, похоже, заколебался.
— Я оставляю за собой право самому об этом судить. Вы готовы?
Она вопросительно вскинула тонкие брови.
— Готова?
— Мне казалось, мы идем ужинать. — Он окинул ее оценивающим взглядом. — Я смотрю, вы приложили немало усилий для того, чтобы хорошо выглядеть. Только не говорите мне, что уже поужинали.
— Нет, но я хотела сказать вам о том, что Фил — мой брат, после ужина. Мне всегда казалось, что сытого человека труднее разозлить. А теперь, когда я вам все рассказала, вам уже ни к чему меня куда-то приглашать.
— Почему же? Разве сестра Фила Купера ничего не ест? И потом, я вовсе не виню вас за то, что сделал ваш брат. Да и на него я тоже не держу зла. Разве что жалею, что собственная глупость стоила ему жизни. К тому же ваше признание заставило меня на все взглянуть иначе. Мое любопытство так же нуждается в пище, как и желудок. В голове вертится множество вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответ. И в первую очередь меня интересует, почему вы так меня невзлюбили. Неужели только из-за того, что произошло с вашим братом?
Она совсем растерялась. Час от часу не легче. По словам Кэти, Фила уволили несправедливо. Но если это так, то почему Ник Фарадей не чувствует за собой ни малейшей вины? Скорее на оборот. Если он настолько владеет собой, что способен сохранять совершенно невозмутимый вид, когда, казалось бы, должен быть смущен, подавлен и раздосадован? Перехватив его пристальный взгляд, она почувствовала сухость во рту.
— У вас в холодильнике часом не припрятана пара бифштексов и бутылка вина? — осведомился он.
— Сейчас посмотрю. — Она с трудом отвела от него взгляд. — Все-таки вы странный человек. Я думала, вы разозлитесь на меня из-за того, что я не была с вами откровенна.
— Меня действительно переполняет какое-то чувство, но это не злость. Если вы хотите, я попытаюсь выразить его словами. Я разочарован в своих умственных способностях. Проще говоря, я оказался олухом, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца. Оказывается, все вокруг правы, кроме меня.
— Правы в чем?
— Интуиция вас не подвела, когда вы решили, что не годитесь для участия в рекламной кампании. Так же, как не подвела она и Луизу. И эту журналистку с языком, острым как бритва. Пожалуй, я и правда злюсь, но на самого себя — из-за того, что не сумел разобраться в собственных чувствах. Единственное мое оправдание — это то, что, очарованный вашим шармом, я потерял голову. Можете порвать ваш контракт: я не хочу, чтобы ваш шарм доставался миллионам, он должен принадлежать мне одному. Не хочу вас ни с кем делить, хочу владеть вами один. А теперь показывайте, где у вас тут бифштексы. Я займусь ужином, а вы пока переоденетесь.
Линдси уже ничего не понимала и отреагировала только на властные интонации в голосе Ника, которым привыкла противиться.
— С какой стати мне переодеваться? Вам не нравится это платье? Но вы же сами хотели, чтобы я его надела в первый вечер нашего знакомства. Это платье Луизы. Я заходила навестить ее, и она мне его подарила.
— Оно вам очень идет, но…
— Вы в самом деле хотите, чтобы я переоделась? А во что, скажите на милость? В черное платье?
— Разумеется. Кроткая, чистая Линдси в белом — это для всех остальных. А Линдси в черном платье — дикая и необузданная — судьбою предназначена для того, чтобы вызывать желание единственного мужчины, и этот мужчина — я.
Желание! Как порочно, но в то же время сладостно прозвучало это слово! Ей хотелось быть желанной, хотелось доставлять ему удовольствие. Пальцы, казалось, сами потянулись к воротнику и начали расстегивать длинный ряд пуговок, когда она повернулась, чтобы направиться в спальню, удивляясь покорности, с которой подчинялась ему.
— Вот это мне нравится, — тихонько хмыкнул Ник. — Послушная женщина.
Одно дело — слушаться и совсем другое — выслушивать, как кто-то злорадствует по этому поводу. Даже если бы он вдруг не вытянул руки, чтобы удержать ее, сказанного было достаточно, чтобы она остановилась как вкопанная.
— Послушная? — нахмурившись, переспросила она.
— Г-м… — Он привлек ее к себе. — Послушание вселяет в мужчину уверенность в собственной силе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
