– Господин Науманн? Алло?
Дэвид открывает дверь подъезда.
Шона, открыв рот, смотрит на него.
– Слушай, – говорит она, – не забивай себе голову. Мы просто скажем, что его тут не было и ты его давным-давно не видел.
– А как же тот звонок?
– Ну и что? Ну, звонил он тебе. Они же не знают почему. И ты ни о чем понятия не имеешь. Единственное, что они могут у тебя потребовать, так это позвонить в полицию, если он опять явится сюда.
В дверь громко стучат, и Дэвид вздрагивает.
– Как же мне все это осточертело… – шепчет он.
Глава 23
Берлин, 3 сентября, 08: 53
Габриэль как зачарованный смотрит на экран мобильного. Мобильного Лиз. Тонкая трещина тянется по экрану, прямо на уровне цифр. Номер ему незнаком. Помедлив, он нажимает на кнопку приема вызова.
– Алло?
Никто не отвечает.
– Кто это?
Из телефона Лиз раздается тихий дребезжащий смех.
– Много же тебе понадобилось времени, Габриэль, очень много! – Голос мужской, приглушенный. В нем слышится лед. Не звонкий, но и не глухой голос.
– Кто вы такой?
– О, ты скоро узнаешь, кто я такой. Намного важнее для тебя, кто тут у меня.
По спине Габриэля бегут мурашки.
– И что это значит?
– Чего тебе больше всего не хватает?
Голос холодным дымком проникает в ухо Габриэля. В его сознании вспыхивает одно-единственное слово: Лиз!
– Ты ее любишь, Габриэль? – шепчет голос. – Ты вообще способен кого-то любить после всего, что случилось? Или ты думаешь, что это слишком опасно?
«Лиз у него!» – проносится в голове Габриэля.
«И он может читать твои мысли, будь осторожен, Люк!»
Сердце Габриэля колотится. Ему кажется, что этот человек, который далеко от него, может заглянуть в его душу.
– Значит, ты ее любишь, – возбужденно шепчет незнакомец. – Я надеялся на это, Габриэль. Я так на это надеялся…
– Что вы с ней сделали? Где она?
– Не торопись. По порядку. Давай начнем с твоего последнего вопроса. Где же она?
– Если вы ее хоть пальцем тронете…
– Ш-ш-ш… Не торопись! Остановимся на этом вопросе, Габриэль. Где же она? Потому что это единственно верный вопрос, который тебе стоит задать, чтобы спасти ее.
– Хорошо. Где она?
– Браво, так мы сможем продвинуться в разговоре, – шепчет голос. – Она у меня!
– Чего вы хотите?
– А ты сам не знаешь?
– У меня нет денег. Если вам нужен выкуп, придется поискать кого-то другого.
– Ты не видел фото? Ты должен просто вспомнить о фото – и все поймешь.
– Фото? – недоуменно переспрашивает Габриэль. – Какое еще фото? В конверте был только мобильный.
– Фото в подвале. – В голосе слышится раздражение. – На черном платье… Потрясающее сходство, верно? Выглядит в точности как на видео, да?
«Черное платье! Он имеет в виду платье с Кадеттенвег», – проносится в голове у Габриэля.
– Я ни слова не понимаю, – хрипло говорит Габриэль. – Не было там никакого фото. И что за видео? Что все это значит?
В ответ молчание. Габриэль слышит, как дышит мужчина на другом конце.
– Я еще раз говорю: если вам нужны деньги, то вы обратились не по адресу.
– Дело не в деньгах. Дело в тебе! И в том, что ты со мной сотворил.
«Он психопат! Этот тип – чертов психопат!» – думает Габриэль. Может быть, кто-то из «Конрадсхее», кто лечился там в то же время, что и он?
– Да кто вы такой?!
– Ты до сих пор не догадался?
– Вы хотите сказать, что мы знакомы?
– О да. Еще как знакомы. Подумай о видео. Вспомни ту ночь тринадцатого октября…
Габриэль замирает.
Тринадцатое октября! Ночь, когда погибли его родители. К горлу подступает тошнота, будто кто-то врезал ему кулаком в живот. Руки начинают дрожать.
– То была особая ночь, Габриэль. Ночь, соединившая наши судьбы навсегда. – Мужчина холодно смеется. – И это число – тринадцать! Роковое число, верно? Сразу понимаешь, что это была недобрая ночь. Ночь, когда разверзлась бездна!
У Габриэля перехватило дыхание.
– Теперь ты понимаешь, кто я?
– Я… я понятия не имею. – Голос Габриэля дрожит. – Я не помню ту ночь.
– Ты не помнишь? – Мужчина тяжело дышит. – Ну конечно, ты помнишь. Ты лжешь.
– Нет, я…
– ТЫ ЛЖЕШЬ! – вопит незнакомец, его голос срывается.
Габриэль рефлекторно отдергивает телефон в сторону, но мужчина замолкает. Трясущейся рукой Габриэль опять подносит трубку к уху.
– У меня амнезия, – говорит он. – Я только знаю, что моих родителей застрелили, а дом сгорел. Но что произошло той ночью, я вспомнить не могу, как бы ни старался.
Дыхание незнакомца гулко отдается в трубке, его губы прямо у микрофона.
– Но тебе придется вспомнить, – наконец говорит он. – Действительно придется. Это твой единственный шанс. Если ты хочешь найти ее, тебе нужно найти меня.
– Что все это значит? – шипит Габриэль. – Это что, игра?
– Называй как хочешь. Но одно ты должен понимать: тринадцатого октября она умрет. И я приготовил тебе подарок, который ты никогда не забудешь. Я хочу, чтобы ты больше никогда не забывал обо мне. Хочу, чтобы ты страдал, как страдал я. Нет! Я хочу, чтобы ты страдал больше.
Габриэль стискивает зубы. У него кружится голова, холодный пот стекает по лбу.
– Да кто вы, черт побери, такой?!
– Поверить не могу, что ты забыл об этом. Но поверь мне, ты вспомнишь. Ты должен. Да, и еще кое-что. Никому ни слова. Ни полиции, ни кому-то еще. Я предупреждаю: если ты к кому-то обратишься за помощью, то горько пожалеешь. Я разрублю тело твоей Лиз на части и разбросаю по парку Фридрихсхайн. Грудь в одном месте, рука – в другом, глаз – в третьем… Ты понял?
«Да!» – хочет сказать Габриэль, но не может произнести ни слова. В трубке что-то щелкает, и связь прерывается. Словно парализованный, Габриэль стоит в тени ворот, ведущих во двор дома. Руки дрожат так сильно, что ему едва удается спрятать телефон в правый карман пиджака. Коричневый конверт он сует в левый.
«Лиз! Он хочет убить Лиз, чтобы отомстить мне. Но почему?» Габриэля охватывает чувство вины, мир точно катится в тартарары. С неба на землю падают крупные дождевые капли и разбиваются об асфальт.
Тринадцатое октября 1979 года.
Почти тридцать лет прошло с тех пор, а он не может вспомнить ту ночь, ни единой детали. Он думает о «Конрадсхее» с мучительной терапией доктора Дресслера. На сеансах Дресслер записывал тонкой серебристой ручкой в блокнот все, что Габриэль говорил в бреду. Тогда Габриэлю отчаянно хотелось вырвать ручку у врача, чтобы тот наконец-то перестал писать, перестал бередить старые раны.
Теперь же больше всего на свете ему хочется взять у Дресслера те записи, получить свою историю болезни, чтобы найти там какие-то зацепки. Но после бегства из полицейского участка Дресслер – последний человек, к которому можно обратиться за помощью в поисках ответа на вопросы, связанные с прошлым.
История болезни. Если что-то и может помочь ему вспомнить, так это история болезни. Но лежит ли она до сих пор в «Конрадсхее»? Сколько там хранятся документы пациентов?
У Габриэля начинает болеть голова. При мысли о том, что нужно поехать в «Конрадсхее» и навести справки, его охватывает паника.
«Забудь об этом, просто оставь все как есть, – шепчет голос в его голове. – Поверь мне, так будет лучше. Ни одна женщина в мире не стоит того, чтобы опять погружаться в это дерьмо».
«Откуда ты знаешь? Может быть, ты помнишь?»
«Я?»
«Да, ты, черт бы тебя побрал! Ты! Что сохранилось в твоей памяти?»
«У меня такая же память, как и у тебя».
«Ты помнишь, что случилось той ночью?»
«Я забыл об этом, как и ты. Разве ты еще не понял? Мы с тобой – единая команда. Мы работаем сообща. Вот только ты постоянно рвешься спасать чью-то задницу. А я хочу спасти нас с тобой».
Габриэль в отчаянии сжимает кулаки. Испытывая бессилие, он думает, кто может что-то знать о его истории болезни. И вдруг понимает, к кому можно обратиться.
Глава 24
Местоположение неизвестно, 3 сентября
Лиз чувствует, как ее относит к берегу. Соленая вода жжет ей легкие и дыхательные пути, Лиз тонет, захлебывается, захлебывается. Но тут ее пальцы касаются влажного песка, сжимаются, и она понимает, что это не песок, а простыня на кровати.
Она не знает, когда в последний раз была в сознании. К ней все еще не вернулось чувство времени. И хотя она сразу вспоминает мужчину с двумя такими разными половинами лица, все случившееся кажется ей нереальным, как в кошмаре.
Проходит какое-то время, прежде чем Лиз замечает, что из ее горла вынули трубку и теперь она дышит сама. И вдруг ее охватывает чувство безграничного облегчения и свободы.
Она открывает глаза.
