Ракеты в «Тор-М1» загоняют прямо в счетверенных контейнерах. Если удастся прожить без войны, то можно не заглядывать десять лет кряду. Еще у него есть теле-визир, и получается улавливать цель в перекрестие без включения антенны. А еще…
Почивающий в командной машине Алексей Корепанов сейчас, понятное дело, не контролирует свои сновидения. Хоть на короткое время, пока подчиненный, командир батареи Павел Шепетков, стережет его сон, выполняя обязанности дивизионного надсмотрщика, он перенесся в мечтания, в коих не только он со своим «Буком» прикрывает боевые порядки наступающей на, в свою очередь, дрыхнущих империалистов танковой дивизии, но и его собственное построение стерегут охотники за верткими маловысотными целями. Мечтания зашли явно далеко. В армии Самостийности никоим образом не наличествует «Тор-М1». Он доведен до ума уже после разрезки поминального торта с надписью «СССР». А поскольку Ридна Ненька, мягко говоря, не слишком дружит с Россией-мамой, то и на вооружение данные комплексы не поступили. Не исключено, что с некоей точки зрения это верное решение. Ведь то у блока НАТО наличествует перевес в тактической авиации, и только в случае боестолкновения с ним требуется встречать супостата вжавшись в родимую землицу. В ином раскладе, когда… Короче, все ясно-понятно. Крестовый поход на москаликов обещает пройти чин-чинарём, без атак с воздуха.
Однако в снах Алексея Яковлевича вектор арийского наступления развернут в другую сторону. Жаль, сны не записываются на видик. Тогда бы у каждого имелась своя собственная библиотека психотерапевтического лечения.
39. Инициативы снизу и начальники сверху
Обычно в американских фильмах, для чуток продвинутого электората, главный герой-гений уже знает ответы на все вопросы, но всяческие редакторы толстых журналов, политические деятели и тупые генералы никак не желают его выслушивать, а только отмахиваются и велят телохранителям выбросить его с глаз долой. Ныне Георгий Полеводов находится приблизительно в таком положении. Разница в том, что ответов на вопросы он не знал, но зато располагал задокументированными фактами, ставящими множество вопросов. Причем теперь, получая ответы на некоторые, он оказывался перед новой чередой вопросов. Тут попахивало экспоненциальным ростом.
По некоторой логике, стоило притормозить и одуматься уже после первичных откровений. Это когда он все же отследил машину «Скорой помощи» и попал в городскую больницу № 4.
Когда он, после нескольких обманных маневров в коридорах, а также путаных ответов служащим, входит в палату, девушка на больничной койке напугана до полусмерти. Может, здесь требуются не компрессы от ожогов, а психотерапевт? Хотя не исключено, что за ним уже послали, просто Георгий успел раньше.
— Ой, извините, — говорит Полеводов.
Девушка извинять не торопится, ей не до того. Многочисленные бинтовые накладки просто не позволяют ей сжаться в комок Это защитная реакция Дарвин не прав, человек произошел не от приматов — от дикобраза, просто иголки осыпались.
— Я хотел спросить…
Пожалуй, о здоровье банально, больничная койка подразумевает обратное, к тому же какой смысл любезничать? И есть ли время? Вот-вот сюда заявится какой-нибудь врач или сестра с процедурами. Терять Георгию нечего, так что он спрашивает напрямую:
— Откуда прибыл ваш самолет?
Толку снова нисколечко, а время-то уходит. Вся его гонка по улицам за зудящей сиреной «Скорой» может пойти крахом.
— Да не бойтесь вы, — бормочет Полеводов в некотором отчаянии. — Помощь вам окажут. Вы сейчас в городе Днепропетровске. Террористов, которые захватали «Боинг», уже арестовали, допрашивают.
Тут у Георгия Полеводова возникает мысль, а не зря ли он тут распинается на русском. Черт знает, откуда прибыл это «Air Force». Вдруг перед ним вообще американка. Он пытается сосредоточиться. «Ду ю спик инглиш» на ум приходит уверенно. Лиха беда начало. Он собирается выдать экспромт, когда девушка взвизгивает:
— Я в Донецк не поеду! Не вернусь я туда!
Она уже в слезах. Полеводов готов поклясться, что плакать в последние часы или там дни ей приходилось неоднократно. Он инстинктивно намерен Успокоить: погладить по волосам, вручить носовой платочек, произнести чего-нибудь бодрящее. Замирает от фразы:
— Не прикасайся! Убью!
Звучит это несерьезно, да и не слышно почти за всхлипываньями. Даже сама обожженная это понимает и потому ревет уже совершенно навзрыд.
Входит доктор. Благо Полеводов все еще в сторонке и вроде не при делах.
— Вы это… — говорит доктор. — Покиньте помещение. Не раздражайте больного. Родственник? Впрочем, все равно. Сестра! — кричит он в пространство. — Не пускать сюда ни-ко-го!
В палаты других травмированных Георгий не попадает вовсе. Но кажется, можно предположить, что С-5 «Гэлэкси» (ныне он в курсе марки летательного агрегата) прилетел из Донецка. Странное вообще-то дело.
Все равно в родные пенаты «Днепропетровского рабочего» он несется, что тот греческий вестник с Марафонского боя, разве что с учетом прогресса техники все-таки не пешком. Однако овации при встрече как-то запаздывают. Главный редактор смотрит на него прищурившись.
— Почему, Георгий Валерьевич, вы не изволите появляться вовремя, как все? Опять семейные обстоятельства? Но у вас нет семьи, Георгий Валерьевич. Это уже несерьезно, юноша. Вы ведаете, что в стране кризис? Мне ведь может надоесть, так? Очень трудно будет найти местечко корреспондента где бы то ни было. Сейчас…
— Абрам Львович, у меня материал — «бомба», — сообщает Полеводов, задыхаясь от предчувствия лавров. — Вы слышали о происшествии на аэродроме?
Ага, Жора, — кивает главред с ухмылочкой. — Но ты опоздал. Я уже послал туда Зою и Петрова с камерой.
Столь небывалая оперативность главреда Бабочкина вообще-то должна вызвать удивление, но Георгию сейчас не до отслеживания мелкой суеты несведущих редакторов.
— А чего же они там снимут? — чувствуя себя гроссмейстером Каспаровым перед юннатами Днепропетровского шахматного клуба, интересуется Полеводов. — Там же уже все закончилось… — Откуда вы знаете? — с некоторым подобием интереса, эдаким шевелением снулой рыбы спрашивает главред.
— Да я ж там был, Абрам Львович. Между прочим, все заснял.
— Да ну? — констатирует главред. — А вам кто это поручал, Георгий Валерьевич? Я вроде… — Что ж тут поручать, Абрам Львович? — Георгий возмущен в лучших чувствах. — Это ж никто не может предусмотреть. Я же журналист или как?
— Допустим, — уныло кивает Бабочкин. Намек, видимо, на то, что само удостоверение журналиста вручили Полеводову всего-то два месяца назад, это событие даже отметили в редакции скромным распитием коньячка.
Мы же, как четвертая власть, должны же быть активны, так? Вот я и сообразил. Инициатива, она же…
— А почему… — говорит главный редактор и прикусывает язык.
— Так это… — догадывается, куда клонит начальник Полеводов. — Мобилки ж два дня не работают. Как позвонить? Вспышка ж на солнце вроде. Вот, Кстати, ваше интервью с астрономом этим очень Даже…
— Да, да, — кивает Абрам Львович, сглатывая лесть без всякой реакции. — Однако покуда занимайтесь указанным вам вчера, Жора, а матерьяльчики ваши… Чего там у вас? Аудио? Видео?.. Мы их это… Зоечка с оператором вернется, приспособим.
— Абрам Львович, но…
— Давай, милый, давай! Номер горит, Жорик, просто горит.
Полеводов движется к своему рабочему месту несколько ошарашенный. Почему народная инициатива снизу не поощряется? Не пора ли в этой стране снова делать революцию?
40. Визиты
— Дядя Дим, там это… — Сергей Парфенюк замялся. — Дама к вам.
— Что за дама? — не расплющивая очей, поинтересовался Дмитрий Беда.
— Ну, такая… — Парфенюк изобразил руками плавные обводы, совпадающие с генетически закодированной программой мужского вожделения. Изображение вышло только наполовину — одна рука Сергея была задействована автоматом.
— Это намек, что ли? — подозрительно зыркнул Беда.
— Да нет, — мотнул головой Парфенюк и с подсказки интуиции отодвинулся на шаг назад, увеличивая дистанцию: вообще-то Дмитрий Гаврилович ни разу не прикладывался к нему своим тяжеленным кулаком, но третировать судьбу не стоило. — Она вообще-то не то чтобы к вам лично, дядь Дим. Она еще и Тиграна Григорьевича упоминала, но ведь он…
— Ладно, понял. — Беда наконец приподнялся с подушки и сбросил ноги с продавленной кровати. — Не получается на этой войне вздремнуть, да, Сережа?
— Так, может…
— Нет, сюда не проводи. В этот наш лагерный бардак. Сейчас сам выйду.
Беда заправил рубашку в джинсы. Всем им гораздо больше, в плане морально-временного соответствия, подошел бы военный камуфляж, однако они партизанили в городской черте, а здесь лучшей маскировкой являлось как раз гражданское платье.
