– Ты мне мозги не пудри! – Хомут тоже сбавил громкость, но в глазах его плескалась злость и несогласие с решением старшого. – Лишний груз – лишний шанс здесь сдохнуть.
– Сейчас ты не спасешь его, а в следующий раз и тебе никто не придет на помощь, – терпеливо напомнил Оспа, вслушиваясь в окружающую тьму.
– А… сердце у вичухи вырезать будем? – поинтересовался Кирпич, тоже с любопытством присматриваясь к незнакомцу. – Или ну ее, эту гадость… Лучше человека спасти, да?
Оспа и Хомут, разгоряченные несвоевременной перепалкой, одновременно уставились на подростка.
– А и правда, – кивнул Оспа, усмехнувшись в густые усы. – Чуть не забыли, зачем охоту на эту уродину устроили. Займись-ка, Хомут.
– Ну, кто бы сомневался! Больше ведь некому руки марать, только мне. Ловко ты стрелки умеешь переводить…
– Самое подходящее дело для твоей обновки, и заткнись уже, наконец. Про вой в подъезде, надеюсь, еще не забыл? Да и второй летун может в любой момент вернуться… Не накаркать бы. Нужно убираться из этого проклятого дома!
– Вот и нечего в альтруиста играть!
Тем не менее подстегнутый напоминанием Хомут принялся за дело – трофейный нож с противным хрустом вонзился в еще теплую плоть вичухи, вспарывая брюхо ближе к грудине. Из страшной раны выступила вязкая, быстро густеющая на морозном воздухе кровь. А уж запашок от влажных кишок пошел такой, что непривычного к подобным процедурам Кирпича аж перекосило. Давясь вчерашним ужином, он торопливо зажал нос рукавом и отступил на пару шагов.
Спохватившись, Оспа погасил фонарь. Из-за садившихся батареек тот и так уже еле светил, а все, что было нужно увидеть, уже увидели. Остальное можно сделать и в лунных отблесках, сочившихся в окна. Как назло, в этот момент потемнело еще больше – небо затягивалось тучами.
– Так, пацан, помогай, – позвал Оспа, переключая внимание парнишки на себя и подхватывая за левое плечо «подарок». – Бери справа, тащим.
– А что такое «альтруист»? – неугомонный на вопросы Кирпич не преминул зацепиться за незнакомое словечко, подступая к человеку в гнезде.
– Вот спасешь кого-нибудь просто так, не за личный интерес, и будешь альтруистом. То бишь недальновидным идиотом, как считает Хомут. Раз-два, взяли!
В четыре руки стащили человека на пол, затем старшой вышел на минутку из комнаты и вернулся с древними санками. Деревянный верх сгнил, но недобитая взрывом дверка от шкафа, которую оторвали от старой рухляди тут же, в комнате, вполне сгодилась на замену. Ее наскоро прикрутили к алюминиевой раме веревкой, извлеченной из рюкзака Оспы. Еще один кусок веревки прикрутили к передку, чтобы было за что тянуть. Работа, хоть и простая, заставила лопоухого Кирпича разогреться; от усердия он даже язык высунул, помогая Оспе закручивать узлы.
– Клево! – Пацан поправил вечно сползавшую на затылок ветхую шерстяную шапку, разогнулся, любуясь своей работой. – Старшой, а откуда ты знал-то, что санки найдешь?
– Национальная особенность, – с грустью улыбнулся Оспа, – любил наш народ на балконах всякое барахло хранить… Все, хорош базарить! Хомут, ты там закончил?
– Как видишь, – Хомут уже запихнул кровоточащее сердце твари в наполненную спиртом банку, заботливо приготовленную заранее, еще на станции. Обмотав ее шарфом, чтобы случайно не разбилась, спрятал в свой рюкзак. Затем тщательно вытер руки припасенной тряпкой и швырнул ее в угол. Запах свежей крови всегда привлекает опасность. Впрочем, с этим раненым… Его, как руки, не вытрешь, смердеть будет всю дорогу, привлекая всякую хищную дрянь.
– Ребра-то как? – озабоченно поинтересовался Оспа.
– За меня не переживай, сачковать не собираюсь.
– Тогда уходим. Вниз я «гостя» сам стащу, а ты прикрывай.
Кряхтя, при помощи Хомута и мало́го, старшой взвалил раненого на спину.
Спуск занял минут десять. Как ни торопись, а по лестничным пролетам крутиться с тяжелой ношей непросто, дважды пришлось останавливаться, чтобы передохнуть и прислушаться к окружающим звукам. Тревога мочалила нервы. Оспа уже почти жалел, что не послушал Хомута, который по-прежнему придерживался мнения, что лучший выход – прикончить бедолагу и забрать его шмотки. Пот по лицу бежал ручьем, дыхалка сипела, как проколотая автомобильная камера. Черт, давно пора бросать баловство с куревом. Сам ведь при обучении всех своих стажеров первым делом отваживал курить, а как возвращался, снова тайком смолил. Угораздило же Хомута так не вовремя плюху от вичухи заработать. И не притворяется ведь, засранец – когда думает, что никто не видит, все лицо от боли перекашивает.
Наконец выбрались наружу.
Пока спутники укладывали мужика на санки, закрепляя все той же веревкой, запас которой в рюкзаке Оспы казался неисчерпаемым, старшой постарался отдышаться. Погода успела измениться к худшему. Плотные тучи затянули серп молодой луны, нагнав вязкий, удушливый мрак, утопивший очертания окружающих зданий в своей бездонной утробе. Еще и снег зарядил с небес, вихрясь в резких воздушных порывах. Не будь так холодно, и не пробирай чертов ветер до костей сквозь старую одежку, это даже к лучшему – твари тоже не любят прогулок в такую пору. Да и рассвет теперь не застанет врасплох, раз небо укутано ненастным одеялом. Озоновый слой нынче совсем не тот, что раньше, весь в дырах и прорехах, как ветхое одеяло, проеденное прожорливыми крысами, и одна такая здоровенная дырень, похоже, теперь навечно зависла как раз над Москвой. Так что днем при всем желании особо не разгуляешься, жесткое излучение в гроб вгонит. Проверено опытом – тех, кто откинул копыта, наплевав на меры предосторожности. Не любит дураков поверхность, ох, не любит…
– Ну, тронулись, – собравшись с силами, бросил Оспа.
Проклятый дом, подаривший им незабываемые минуты паники из-за потустороннего воя в подъезде, вскоре остался далеко позади. И все же расслабляться Оспа не собирался – опасность на поверхности подстерегает на каждом шагу, зазеваешься – и достанешься какой-нибудь твари на обед.
Хомут двигался впереди, прокладывая маршрут по проторенным тропкам. Среди городских руин он ориентировался не хуже старшого, немало хаживал по району. До Новокузнецкой оставалось чуть больше километра, доберутся быстро. Оспа замыкал отряд, двигаясь за санками и приглядывая за грузом. Руки незнакомцу на груди тоже связали, чтобы не болтались: так, конечно, сталкер больше походил на покойника, готового к погребению, но ничего, целее будет. Ну а ноги волочились за санками. Хорошие, кстати, у перца ботиночки, Оспа и сам бы не отказался поносить. Кирпич, как самый молодой и неопытный, занимался работой, не требующей квалификации – пыхтя, как паровоз, тащил санки с телом. Ну, хоть это по силам тощему подростку, не способному похвалиться приличной мышечной массой.
«А откуда ее брать, эту массу? – невесело думал Оспа, как заведенный переставляя ноги. – Жратва ни к черту. Многие живут впроголодь: недаром молодые рвутся в следопыты, эта работа хоть как-то обеспечивает заработком. Хотя риск не вернуться обратно, конечно, серьезный. С другой стороны, и в метро опасностей хватает. Как ни выставляй посты, а все равно какие-нибудь твари просачиваются. Как говорится, редко, да метко. Неделю назад целую семью кто-то загрыз ночью в палатке – никто ничего не видел и не слышал, а наутро – обескровленные трупы.
Опять же, с заброшенной Третьяковской-Северной тоже постоянно веет нешуточной угрозой, взвинчивая людей – мутанты покоя не дают, все пытаются прорваться сквозь решетку, перегораживающую проход. Охране все чаще приходиться отгонять оружейным огнем. Так твари затихнут на какое-то время, а потом опять прут. Жрать, видимо, совсем нечего. А так хоть своих сожрут, самых неудачливых, кого пули порешат. По-хорошему – зачистить бы эту станцию, собраться с силами, взять всех, кто способен носить оружие и умеет с ним обращаться, а таких среди братков немало, и огненной метлой вымести всю эту нечисть. Да только даже пахану с его авторитетом не просто народ на общее дело поднять, мало кто желает своей шкурой рисковать вблизи от Мертвого Перегона, сгубившего уже сотни душ. Привык народ за чужой счет спасаться. К тому же месяц назад что-то там начало еще более нехорошее твориться – сыростью несет и плеск слышен, словно затапливает эту проклятую станцию. Наверняка именно из-за этого морлоки так взбудоражены, под пули их гонит не только голод, но и отчаянье. Да пусть бы уже и затопило к чертовой матери, смыло бы всю эту нечисть. Но как бы тогда и Новокузнецкая не пострадала, опасное это дело – прорыв грунтовых вод в метро.
Мрачные предчувствия не давали покоя старику не только относительно Новокузнецкой. Все сегодня шло не так, как должно. Слишком долго выслеживали вичух, под самое утро застали. Еще и этот «подарок», будь он неладен, серьезно задерживал движение и уменьшал мобильность группы. Оспа и сам понимал, что четвертый – лишний, но бросить незнакомца после затраченных усилий… Да и дурацкие принципы не позволяли. Принципы, из-за которых, как ему хотелось думать, он до сих пор оставался прежним человеком – таким, каким был до Катаклизма: простой миролюбивый столяр с дружной семьей – жена и двое детей, пацану тринадцать, дочке одиннадцать. Было у него хобби – раз в лето обязательно ездил к родственникам в Волгоград, поохотиться в пойме Ахтубы на уток или порыбачить, отдыхая от семейных забот. Такая разрядка нужна любому человеку: какое бы согласие ни царило в семье, повседневный быт заедает мелочами, и этот груз нелишне временами стряхивать, обновляться внутренне.
