— Большое спасибо. Мне тогда будет лет восемьдесят и они мне не помешают.
— И на здоровье. Теперь сегодня. Во-первых, где фотографии, которые ты там делал?
— Будут в шесть часов. Раньше сделать их не взялись.
— А ключи?
— Вы просили после ленча. К половине второго будут.
— Хорошо. Сол появится в два?
— Да, сэр.
— Пусть Фред и Орри приедут сюда после ужина. Днем они тебе вряд ли понадобятся; управитесь вдвоем с Солом. Нам нужно вот что: должен быть…
Но объяснение пришлось прервать: явился доктор Волмер. Доктор жил и держал кабинет прямо на нашей улице, в сторону Десятой авеню, и многие годы мы прибегали к его услугам по самым разным поводам, от накладывания швов на голову Доры Чапин до подписания документа о том, что Вулф невменяем. Он всегда садился в одно из желтых кресел поменьше, потому что был коротконог, снимал очки, смотрел сквозь них на свет, надевал снова и спрашивал: «Нужны какие-нибудь таблетки?»
Сегодня он добавил:
— Боюсь, у меня мало времени.
— У вас его всегда мало, — заметил Вулф тоном, предназначенным лишь для избранных — тех, кого он по-настоящему любил. — Вы читали про дело Рони?
— Конечно… Раз к нему имеете отношение вы… вернее, имели.
— Сейчас имею тоже. Тело находится в морге, в Уайт-Плейнсе. Вы туда не съездите? Сначала вам придется заехать в окружную прокуратуру и получить там специальное разрешение. Скажете им, что вас послал я, а меня нанял один из коллег мистера Рони. Если этим они не удовлетворятся, пусть позвонят мне, постараюсь их убедить. Вам нужно осмотреть тело — речь не идет о вскрытии, чисто поверхностный осмотр, — чтобы определить, умер ли он мгновенно или на его долю выпала длительная предсмертная агония. Мне нужно, чтобы вы осмотрели его голову; подозреваю, что его сбили с ног ударом, а уже потом переехали машиной. Понимаю, найти серьезную улику вряд ли удастся, но все-таки попробуйте, и я не буду ворчать, когда вы представите мне счет за эту поездку.
Волмер несколько раз моргнул:
— Это надо сделать сегодня?
— Да, сэр.
— А чем мог быть нанесен такой удар, вы не представляете?
— Нет, сэр.
— В газетах сказано, что у него нет семьи, родственников тоже. Может, мне следует знать, кого я представляю — кого-то из его коллег-адвокатов?
— Если они зададут этот вопрос, на него отвечу я. А вы представляете меня.
— Понятно. Это ваши вечные тайны. — Волмер поднялся. — Если кто-то из моих пациентов умрет, когда я буду ездить… — Он оставил предложение незаконченным и засеменил к выходу, заставив меня вскочить и прытко открыть ему дверь. Он имел привычку уходить сразу, как только получал все, что ему действительно требовалось, и Вулф его любил в частности за это.
Проводив его, я вернулся в кабинет.
Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла.
— До ленча всего десять минут. Итак, сегодня тебе и Солу предстоит следующее…
Глава 15
За одиннадцать ключей слесарь расколол меня на восемь долларов и восемьдесят центов. Это было почти вдвое больше рыночной цены, но я не стал поднимать вой, потому что тут была своя причина: он до сих пор собирал дань за одну маленькую ложь, которую он по моей просьбе шесть лет назад скормил сыщику из отдела по расследованию убийств. Видимо, он решил, что теперь мы с ним соучастники и мазаны одним миром, стало быть, от моей доли ему кое-что причитается.
Я вполне допускал, что ключи — это еще не все, потребуется определенная ловкость рук, если, допустим, Луис Рони жил в многоквартирном доме со швейцаром и лифтером; но все оказалось проще. Старый пятиэтажный дом на Восточной Тридцать седьмой улице заметно и удачно осовременили: в вестибюле я наткнулся на шеренгу почтовых ящиков, кнопок-звонков и кругов с отверстиями для переговоров через специальную трубку. Фамилию Рони я нашел в конце справа — это значило, что жил он на самом верху. Дверь с улицы я открыл первым же ключом, мы с Солом вошли, забрались в служебный лифт и нажали кнопку 5. Для способного молодого человека с блестящим будущим, у которого, наверное, круглые сутки пропадал самый разномастный люд, это было очень удобно.
Наверху я открыл дверь со второй попытки. В каком-то смысле чувствуя себя хозяином, я придержал дверь для Сола, пропустил его вперед, а уж потом вошел сам. Мы оказались в центре коридора, не очень широкого и не очень длинного. Повернув направо, к фасадной стене, мы попали в довольно просторную комнату с современной, тщательно подобранной мебелью, броскими, недавно вычищенными коврами, яркими аляповатыми картинами на стенах, хорошо подобранными книгами и камином.
— Что ж, очень мило, — заметил Сол, зыркая по сторонам.
Между мной и Солом есть существенная разница: мне иногда нужно посмотреть на вещь дважды, чтобы наверняка удержать ее в памяти, Солу же всегда хватает одного раза.
— Угу, — согласился я, укладывая свой чемоданчик на кресло, — Насколько я понимаю, жилец от этой квартирки отказался, так что можешь ее снять. — Из чемоданчика я достал резиновые перчатки, одну пару передал Солу. Он начал их натягивать.
— Жалко, — сказал он, — что ты в воскресенье вечером его партийный билет у себя не оставил, ведь держал в руках. Куда как все было бы проще. Мы ведь за этим сюда и пришли, да?
— Это, конечно, будет находка номер один, — я стал натягивать другую перчатку. — Нас устроит любой интересный товар, но полностью осчастливить может только сувенир Компартии США. Хорошо бы отыскать какой-нибудь сейф, но суетиться мы не будем. — Я повел рукой налево. — Начинай с этой стороны.
Работать с Солом — одно удовольствие, потому что я могу полностью сосредоточиться на своих занятиях и на него не обращать внимания. Приводить обыск мы с ним любим, если при этом не надо переворачивать кушетки или пользоваться лупой, любим по простой причине: после обыска получаешь четкий и окончательный ответ — да или нет. В этой комнате мы провели добрый час, и ответ оказался «нет». Мы не только не нашли членской карточки, там не было вообще ничего стоящего, способного порадовать Вулфа. Отдаленно сейф напоминал разве что запертый ларь, лежавший в ящике стола, один из ключей на связке к нему подошел, но внутри оказалась лишь наполовину опорожненная бутылка изысканного шотландского виски. Видимо, это была единственная вещь, делиться которой с приходящей уборщицей он не желал. На закуску мы оставили самое муторное — перелистать все стоящие на полках книги. В них не оказалось ничего, кроме страниц.
— Этот голубок не доверял никому, — пожаловался Сол.
Мы вошли в спальню — она была раза в два меньше первой комнаты, — Сол окинул ее быстрым взглядом и сказал:
— Слава богу, хоть книг нет.
Я от всего сердца поддержал его:
— Для книг надо с собой мальчика приводить. Листать до одурения страницы — взрослому человеку зарабатывать таким путем просто неприлично.
На спальню ушло меньше времени, но результат оказался тот же. Я все больше убеждался, что у Рони либо вообще не было никакого секрета, либо их было столько, и весьма опасных, что тут не годились банальные меры предосторожности… если вспомнить, что случилось с оранжереей, то сделать выбор из этих «либо» было нетрудно. Мы расправились с кухонькой — по размеру она напоминала лифт моего босса, — с туалетом — он был гораздо больше и вообще напоминал снимок из рекламного журнала, — и в бутылке шотландского виски, спрятанного в ларе от уборщицы, мне увиделось нечто трогательное — единственный невинный секрет, настолько невинный, что хранить его можно было дома.
Наверное, я человек очень демократичный, раз могу испытывать столь трогательные чувства к такому отпетому мерзавцу, как Рони, об этом стоит сказать Солу. Перчатки уже были в чемоданчике, я держал его под мышкой, мы были в коридоре и направлялись к двери, собираясь распрощаться с этим жилищем. Рассказать Солу, какой я демократичный, однако не удалось: спокойное течение вечера прервали. Я уже взялся через платок за дверную ручку, как вдруг раздался звук, производимый лифтом, он остановился на нашем этаже, и его дверь открылась. Кто-то шел в эту квартиру: другой на этом этаже просто не было. Снаружи послышались шаги, в замочную скважину вставили ключ, но, пока его поворачивали и открывали дверь, мы с Солом были уже в туалете, плотно прикрыв за собой, но не заперев дверь
— Есть кто-нибудь? — негромко спросил голос. Это был Джимми Сперлинг.
Раздался другой голос, совсем тихий, однако без всякой дрожи:
— Ты уверен, что это здесь?
Это была мать Джимми.
— Конечно, уверен, — грубо буркнул Джимми. Такая грубость свойственна людям, до смерти испуганным. — Пятый этаж. Пошли, не стоять же здесь.
Шаги направились к большой комнате Я шепотом объяснил Солу, кто это такие, и добавил:
— Если они хотят здесь что-то найти, пусть ищут на здоровье.
Я чуть приотворил дверь, и мы стали вслушиваться. Они разговаривали и, судя по другим звукам, обыскивали жилище, но далеко не с той методичностью и сноровкой, с какой это делали мы с Солом. Кто-то из них уронил ящик на пол, упало что-то еще, кажется, картина со стены. Потом, если не ошибаюсь, упала книга — это было уже слишком. Не прочеши мы квартиру со всем возможным тщанием, может и был бы смысл ждать: вдруг они найдут то, что ищут, а мы возьмем и попросим их показать это нам; но стоять и тратить впустую время, позволяя им шарить по книгам, которые мы уже пролистали до последней страницы, — не глупость ли это? Поэтому я открыл дверь из туалета, через коридор вошел в большую комнату и окликнул их: