Это срабатывает. Мгновение Крестовский трет переносицу, а потом переводит взгляд куда-то мне за спину.
– Представлю, когда поешь.
На этот раз любопытство пересиливает желание ему во всем противоречить. Я быстро закидываю в рот еще несколько миниатюрных бутербродов, и промокнув рот салфеткой, говорю:
– Я поела.
Стас скептически приподнимает брови, явно не впечатленный объемом пищи, которая попала в мой желудок, но не спорит. Снова подхватывает меня под локоть, словно это самая естественная вещь на планете, и тянет навстречу своей матери, которая о чём-то беседует с привлекательной седовласой женщиной.
– Chiao, Аличе, – здоровается Крестовский с женщиной, на секунду прижимаясь к ней своей щекой, и продолжает уже на английском, который я знаю на достаточном для неформального общения уровне. – Мама говорила тебе об Александре.
– О, очаровательно, – отзывается она с сильным итальянским акцентом, с интересом разглядывая меня. – Приятно познакомиться, Александра. Ирина сказала, вы рисуете. И неплохо.
Я смущенно перевожу взгляд с Аличе на Стаса, потом на его мать, которая мне ободряюще подмигивает.
– Приятно познакомиться с вами, Аличе. Я рисую, но не что-то выдающееся.
– А скромность в этом деле только мешает, хотя и вносит приятное разнообразие, – с усмешкой говорит женщина. – Ирина бы не стала рекомендовать тебя, если бы твои работы ее не впечатлили.
– У Аличе своя галерея в Милане, – вступает в диалог Ирина Вячеславовна. – Мне кажется, твои картины могли бы ее заинтересовать. Все, кроме реки, ее я уже присмотрела для своей гостиной.
Я потрясенно вспыхиваю. И от оценки моих работ и оттого, что мать Стаса готова повесить их рядом с оригиналами импрессионизма.
– У меня с собой ничего нет, только несколько фотографий…
Аличе тянется в миниатюрную стеганую сумочку на своём плече и выуживает оттуда визитку.
– А мы и не спешим никуда. Настолько я поняла, ты сейчас на отдыхе, – женщина стреляет взглядом в стоящего рядом со мной Стаса. – Пришлешь мне фотографии картин по электронной почте, когда будет возможность. А потом обсудим, что из этого может получиться.
– Спасибо, – говорю искренне.
– А пока и не за что, – отзывается женщина. – Оставим вас, молодежь, развлекайтесь.
Ирина Вячеславовна и Аличе удаляются в сад, а я поворачиваюсь лицом к Крестовскому.
– Зачем это все? – говорю резко.
– Не понимаю о чем ты.
– Прекрасно понимаешь. Это ничего не меняет. Через пять дней я уеду.
– А как это соотносится с тем, что твои картины впечатлили маму настолько, что она поделилась этим со своей близкой подругой, у которой, по счастливой случайности, есть своя, очень популярная, кстати, галерея и клиентская база в тысячу фамилий?
– Мне это не нужно.
– А что тебе нужно, Саша? – внезапно жестко произносит Стас. – Быть зависимой от человека, который в критической ситуации готов поставить тебя на кон и проиграть?
От этих жестоких в своей откровенности слова я чувствую себя так, словно он меня ударил. Краска сползает с моего лица. Я пошатываюсь на высоких каблуках, но Стас уверенно кладет руку мне на талию, не позволяя опозориться.
– Хватит прятать голову в песок. Твоя гордость в данной ситуации совершенно неуместна, – говорит Крестовский спокойнее, но смотрит так, что коже от затылка до кончиков пальцев покрывается мурашками, а ладонь на моей талии ощущается особенно интимно и горячо. – Мне свои картины ты не показывала, поэтому мне сложно судить по нескольким наброскам, которые я видел в блокноте, но мама считает, что у тебя талант. Не стоит отказываться от прекрасного шанса – второго у тебя может и не быть.
– Ты сейчас говоришь только о моих картинах? – вместе с судорожным вздохом вырывается у меня провокационный вопрос.
Губы Стаса трогает чувственная улыбка. Глаза темнеют, как небо перед грозой.
– Я, Саша, говорю сейчас о всех сферах жизни. Вторые шансы на дороге не валяются – это я тебе как бизнесмен гарантирую. А как человек с опытом чуть больше твоего ещё добавлю: когда чего-то очень хочется, то можно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А если я не хочу? – говорю тихо, облизывая внезапно пересохшие губы.
– Ещё как хочешь, – рука на моей талии чуть сжимается, вместе с этим судорожно сжимается что-то у меня в животе. – Просто пока трусишь признаться в этом даже самой себе. Но я умею ждать. В личных делах, правда, еще не приходилось, но тем интереснее, – Стас наклоняется ко мне ближе, окутывая своим горячим мужским запахом с пряными нотами одеколона, и шепчет почти касаясь губами моего уха. – Что-то мне подсказывает, ожидание мое будет вознаграждено.
Задохнувшись от его слов, я потрясенно смотрю на мужчину. Глупо делать вид, что я не понимаю подтекста его слов, еще глупее – доказывать, что я смогла остаться абсолютно равнодушной к его бьющей через край мужественности. Крестовский взволновал меня, заставил сомневаться в себе, в своих взглядах на то, что правильно, а что нет. Наглый, самоуверенный, самодовольной тип, который считает, что имеет право распоряжаться жизнями людей… Кто дал ему его? Я не давала.
– Не злись, Саша. Все, что я сказал – правда, ты же сама это знаешь, – говорит он мягко. – На правду нельзя обижаться. Пойдем лучше потанцуем.
Глава 19
Крестовский берет меня за руку. На контрасте с моими холодными пальцами его – горячие и успокаивающие. И хотя какая-то часть меня готова протестовать против подобного самоуправства, другая – измученная и уставшая – жаждет сдаться. Мама любила повторять, что быть сильной всегда не получится. Может быть, сейчас мое время, пусть недолго, но побыть слабой. Тем более, что Стас во многом прав. И только моя гордость мешает мне сказать ему, что я с ним согласна.
Уже давно стемнело. Над танцполом зажглись лампочки, музыканты играют лиричную мелодию, а вокруг покачиваются в танце еще несколько пар. Но я не обманываюсь – все, кто сейчас кидает любопытные взгляды на танцпол, смотрят только на нас. Хотя, конечно, заслуга в этом не моя, а Стаса. Этот человек был рожден, чтобы привлекать внимание. Слишком хорош, слишком сексуален, слишком мужчина, чтобы не задержать на нем взгляда, даже если он проходит мимо, что уж говорить – когда он держит тебя в объятиях.
Его руки на моей талии, его губы у моего виска, а дыхание согревает скулу. И даже если бы я сейчас хотела думать о чём-то другом, притворяясь, что Крестовский меня не трогает, я бы не смогла этого сделать. С тех пор, как он повернулся ко мне лицом и обнял, я перестала думать обо всем, кроме него.
– Расслабься, – просит он, ощущая мое напряжение. – Это просто танец. Тебя это ни к чему не обязывает.
– Правда, Стас? – отстранившись от него, я прямо встречаю его взгляд.
– Говорил тебе, что все, что произойдет между нами, будет только по твоей инициативе, – напоминает он. – Ничего не изменилось, Александра. Поэтому просто отпусти себя. Танцуй. Это ведь совсем не сложно, правда?
Мгновение мы стоим, глядя друг на друга. Вокруг нас кружатся люди, мерный гул голосов и звон бокалов сливается с музыкальными аккордами, а мы словно оказались в центре карусели. Все двигается, а мы стоим и смотрим. Глаза в глаза. Дыхание к дыханию.
С трудом сглотнув, я сжимаю ладонь на его плече. Мгновение – она соскальзывает вниз по шелковой рубашке и замирает на крепкой груди, под которой размеренно и сильно бьется сердце.
Губы Стаса трогает улыбка. Чувственная и знающая, а потом он прижимает меня крепче и, задавая ритм, кружит меня в танце, который я вряд ли смогу когда-либо стереть из памяти. Мне сложно совладать со своими эмоциями, ведь я даже подумать не могла, что этот человек за несколько дней сможет разжечь во мне такую бурю самых противоречивых чувств.
Не замечаю, как стихают музыканты. Мое внимание сосредоточено исключительно на глазах мужчины, стоящего напротив в непозволительной близости. Крестовский все еще не выпускает мою руку из крепкого захвата, будто приглашая меня продолжить танец.
