— Да хоть стена, — вздохнул Дизель, принимая боевую стойку, — всё равно ударов наловим.
Я повернулся к Шурке.
— Что хлебалом щёлкаешь, лекарь?
— Я не подведу.
— Кого ты не подведёшь? Ты стоишь здесь, Дизель упал, он умирает…
— А чё сразу я? Пусть Курт.
— Заткнись! Шурка, у него здоровья осталось десять единиц, он даже заговариваться стал, слышишь? Между вами пять нубов. Твои действия?
Шурка замялся.
— Ну, быстро! Что ты сделаешь? У него уже семь единиц, шесть, пять. Ну?
— Я…
— Всё! Пока ты мямлил, Дизель умер. А почему?
— Потому что я не…
— Потому что Курт позволил врагу зайти ему за спину.
— Я? — вытаращился Курт. — Да я т-т-т…
— Да, именно ты, Курт. И я. Потому что Уголёк не смогла завалить двух лучников вон на том холме, а они меня — смогли!
— Почему я не смогла?
— Потому что ты так и не удосужилась достать стрелу из колчана. Запомните, везде, в любой ситуации мы должны действовать, как… Как кто, Диз?
— Команда?
— Как единый организм. Перестал работать один орган, погибли все остальные. Поэтому… Что, Шурка?
— Надо сражаться.
— Надо чтобы каждый знал своё место и свою задачу. Кстати, те двое на холме по-прежнему следят за нами.
Слева на холме замерли две фигурки. Вряд ли это был кто-то из подёнщиков, так далеко в поля они не забирались, делать им тут нечего. И не клановые точно, эти передвигаются исключительно толпой и с грохотом. Остаются самосады. Издалека они походили на два пенька замаскированные под травяные кочки, но я не сомневался, что это люди.
Вот теперь уже Уголёк не раздумывая вынула стрелу и натянула лук.
— Сможешь положить стрелу между ними?
— Легко.
До холма было метров шестьдесят, Уголёк ещё ни разу не держала лук в руках, и я на её месте не был бы столь уверен. Но она выстрелила почти не целясь, стрела ушла ввысь, и секунду спустя пеньки испуганно шарахнулись в стороны.
— Курт, — окликнул я заику, — предложи этим следопытам присоединиться к нам. И стрелу заодно захвати. Негоже добром разбрасываться.
Курт бегом бросился к холму. Самосады сначала подались назад, но увидев, что агрессии мы не проявляем, остановились и дождались Курта. Что он им говорил и как объяснял, что прилёт стрелы был исключительно дружественным, я не представляю, возможно, жестами, но минут через десять вся троица двинулась к нам.
Вблизи самосады оказались похожими на гномов, ну, может быть, с некоторыми отличиями. Оба ростом метра полтора, крепыши, рыжеволосые и кареглазые. Ни бород, ни усов, только от висков вниз к подбородку тянулись витиеватые татуировки зелёного цвета. Мне показалось, узоры походили на переплетённые между собой колосья пшеницы и овса, впрочем, я плохо разбираюсь в злаках, так что это могли быть рожь и ячмень. В руках самосады держали посохи с круглыми набалдашниками, в которых блестели в солнечных лучах по два камня, изумительно похожих на рубин и изумруд.
Одеты самосады были в холщёвые штаны и рубахи навыпуск, подпоясаны матерчатыми поясками, на ногах кожаные башмаки. Вид, скажем, не самый воинственный. Тем не менее, клановые в разговорах часто жаловались, что в бою самосады очень упорны, и рейды против них не всегда заканчиваются удачно, вернее, часто заканчиваются неудачно. Надо будет присматривать за ними внимательней.
Они тоже присматривались к нам, особенно к Угольку — так и обшаривали её глазами, а когда увидели в её руках лук, то и вовсе защёлкали языками от восхищения. Оба поклонились ей, и мне пришлось кашлянуть, показывая, кто здесь главный.
— Вы не кланы? — осторожно спросил один.
— Мы подёнщики.
Самосады облегчённо выдохнули.
— Что привело вас так близко к нашей деревне?
— Нам нужен Ил Моас.
Коротыши переглянулись и захихикали.
— Я что-то смешное сказал?
— Не Ил, а Илу, — поведал один. — Это название деревни.
— И не Моас, а Моасу, — добавил второй. — Это имя старейшины, и оно не склоняется.
Да мне плевать, кого и как зовут и кто с кем не склоняется. Мне бы передать бочонок пива этому старейшине да назад поспешить. Если сделать это сейчас, то мы успеем вернуться в город ещё засветло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Пусть будет Моасу, — согласился я. — Где он?
— В деревне.
— Это понятно, тугодумные вы мои. Где деревня?
— Прямо по дороге.
— Вы издеваетесь?
— Мы лишь отвечаем на ваши вопросы, уважаемый господин.
— Зовите меня Соло.
— Мы лишь отвечаем на ваши вопросы, уважаемый господин Соло.
Ох и словоблуды!
— Вы можете проводить меня к старейшине?
— Можем, — кивнули оба.
Коротыши развернулись спиной к солнцу и потопали по дороге, поднимая пыль своими башмаками.
— Далеко идти?
— Пятьдесят четыре стадии, уважаемый господин Соло.
— А точнее?
— Пятьдесят четыре стадии и ещё ноль пятьдесят четыре ноль пятьдесят четыре одна миллиардных стадии, уважаемый господин Соло.
Я попал в Страну дураков. Не удивительно, что клановые частенько возвращаются с пустыми руками. Когда тебе начинают насиловать мозг миллиардными дробями, он взрывается и отказывается понимать происходящее. Уголек, глядя на меня, улыбалась. Шурка тоже улыбался, и только Дизель сосредоточенно водил глазами по бескрайним просторам полей. Вот с ним я готов идти хоть к самосадам, хоть садомазам, хоть в разведку.
Дорога тянулась по прямой, пейзажи по сторонам не менялись, говорить не хотелось. Жара давила на голову, на плечи. Одинокие облака в небе никак не могли встретиться и соединиться в одну большую тучу, чтобы напоить землю влагой и дать раскалённому воздуху остыть.
— А что вы делали так далеко от деревни? — спросил коротышей Шурка.
— Мы были в дозоре, — сообщил первый.
— Ждали, не появятся ли клановые, — добавил второй.
— Тогда бы мы вернулись в деревню и сообщили о набеге.
— Но клановые не пришли.
— Мы уже собирались возвращаться.
— Но тут появились вы.
— Мы смотрели на вас и думали: кто вы?
— Вы не такие, как все, вы другие.
— Поэтому мы не испугались.
— И решили проводить вас к старейшине.
Шурка уже был не рад, что заговорил с самосадами. Он отвернулся, делая вид, что разглядывает камень на обочине, а я наоборот заинтересовался.
— Почему вы решили оставить дозор?
— Клановые приходят только утром, — сказал первый.
— И никогда днём, — уточнил второй.
— И уж тем более вечером.
— Иначе они не успеют вернуться до темноты.
— Можете говорить не по очереди? — попросил я.
— Как это?
— Кто-то один!
Коротыши переглянулись. Первый кивнул, второй выпятил грудь.
— Я буду говорить. Спрашивайте, уважаемый господин Соло.
— Что случиться, если клановые не успеют вернуться до темноты?
— Их высосут Те, Кто Шепчет в Ночи.
Он сказал это просто, как о чём-то само собой разумеющемся, и ещё состроил глазки, дескать, неужели я этого не понимаю? Я не понимал. Ни о чём похожем слышать мне не доводилось, а клановые по какой-то причине утаивали информацию от подёнщиков.
— А кто это?
— На этот вопрос вам никто не ответит, уважаемый господин Соло. Никто ещё не выживал после встречи с Теми, Кто Шепчет В Ночи.
— А пытались? Я имею ввиду, пытались встретиться, поговорить, составить общее впечатление?
Коротыш хмыкнул, а его товарищ захихикал в кулак.
— Кто же захочет встречаться с Теми, Кто Шепчет в Ночи?
Значит, даже не пытались. Вполне возможно, это не нечто реальное, а басня, легенда, выдуманная для таких вот легковеров, чтоб они по ночам не шлялись где нипопадя. Но почему тогда кланы в неё верят? В рейды на деревни самосадов они всегда уходили рано утром, а возвращались вечером, до темноты. Значит, есть в этой выдумке какая-то правда? Какая?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вряд ли я добьюсь чего-то от этой парочки карликов, проще будет расспросить старейшину. Уж он-то должен владеть информацией.
Остаток пути мы проделали в относительном молчании. Я снова отстал и шёл замыкающим. Курт пытался что-то напевать, но его песни походили на мычание телят. Шурка с Угольком перешёптывались. Я видел, как Уголёк поворачивала к нему голову, что-то говорила, но слов не слышал. Возможно, она расспрашивала его о правилах игры, а возможно рассказывала о себе.
