Алеша длинно выругался. Не столь давно он обнаружил, что матерная брань – отличное средство разрядить излишнее нервное напряжение, а нервозности в службе контрразведчика хватало.
По крепости и заковыристости ругательства (спасибо учителю, князю Козловскому) растяпа Жилин догадался, что отделаться пустым трепом не удастся. Глаза штабс-капитана тревожно забегали.
– Аничкин? – воскликнул он. – Из хозяйственного? Что ж ты, Семен, сразу не сказал? Всё в порядке, Романов, тут не о чем беспокоиться. Это мой агент. Я его сейчас догоню и прикажу помалкивать.
– Ваш агент? – Алексей был поражен. – Позвольте, но кто вам позволил вербовать офицеров? Это запрещено уставом контрразведки!
Жилин с важностью тронул ус:
– Кроме внешнего врага есть еще и внутренний. А кроме военных дел – политические. Тут мало в одну сторону глядеть.
Подпоручик поморщился:
– Вы хотите сказать, что обслуживаете Охранное отделение?
Некоторые офицеры контрразведки, особенно переведенные из Департамента полиции или Жандармского корпуса, имели двойное подчинение, заодно работая на Охранку, однако бравировать этим было не заведено.
– Всё будет ажурно. – Жилин шлепнул себя по губам. – Запечатаю Аничкину уста – будет нем как рыба. А что там, на высоте-то? Кто эти четверо?
– Неважно! Агента этого вашего немедленно отправьте в штаб фронта, к подполковнику Козловскому. Сей же час!
На окрик Жилин было ощерился, но вспомнил, что кругом виноват, и рысцой побежал догонять штабного.
– Бесится, что в подчинение к вам попал, – сказал Слива. – Как же, у его четыре звездочки, а у вас только две.
– Значит, попрошу себе другого помощника. У кого звездочек меньше.
Романов и так уже решил, что с этим кретином работать больше не станет. Прямо сегодня протелефонирует князю и потребует замену.
А обруганный Жилин бежал по ходам сообщений и яростно шептал: «Молокосос! Сволочь питерская! При нижнем чине!»
Поручика он нагнал уже за рощей, неподалеку от полкового командного пункта.
– Эй, как вас, стойте!
Офицер остановился, с удивлением глядя на усатого, которого недавно видел спящим в окопе. Насчет агента Жилин, разумеется, наврал.
– Это вы сейчас были вон у той высотки?
– Ну допустим.
Тон незнакомца поручику не понравился.
– Жандармского корпуса Жилин, – небрежно назвался штабс-капитан. – Начальник отделения контрразведки. Можете не представляться. Я знаю, кто вы.
Контрразведчиков, да еще из жандармов, Аничкин побаивался. Такой напишет кляузу или шепнет начальству – и пойдешь на передовую, под пули.
– В чем дело? – насторожился он.
– Забудьте то, что вы видели на высоте, ясно? Иначе – военно-полевой суд.
Поручик замигал. Мозги у него работали неплохо.
– Уже забыл. – И, понизив голос. – Что, наступать будут? Прямо тут?
Жилин его не слушал, он хотел отыграться на этом тюфяке за недавнее унижение.
– Вы уже в пяти минутах от военно-полевого, – зашипел он. – Ясно?
– Да что я такого сделал?!
– У вас шестьдесят минут на то, чтобы собраться и сдать дела. Немедленно отправляйтесь в штаб фронта, к подполковнику князю Козловскому. Ему о вас протелефонируют.
Интендант побледнел. Потом снова порозовел. Ход его быстрых мыслей был таков: «Если наступление, то чем дальше отсюда, тем лучше».
– Через час проверю. Если не отбыли – отправлю под конвоем, – пригрозил контрразведчик.
Сорок пять минут спустя запыхавшийся Аничкин, уже с чемоданом, заскочил к себе в отдел забрать из стола личные принадлежности. До Русиновки он домчал на попутном грузовике, начальству сказал лишь, что срочно вызван в штаб фронта. Настроение у интенданта делалось все лучше. В конце концов ничего ужасного он не натворил, а если ради секретности его желают упечь в карантин, он не против. Хоть до конца войны, ради Бога.
Хозяйственный отдел 74-ой дивизии располагался в здании волостной ссудной кассы, одноэтажном доме с железной крышей. Как все остальные помещения, занятые штабными подразделениями, всё здесь сверкало и сияло. Служба в Русиновке у бывших блюстителей столичной чистоты почиталась величайшим счастьем, и те, кто попадал в это тихое место, разбивались в лепешку, только бы остаться при штабе. Степенные, животастые солдаты, все сплошь либо бородатые (это были дворники), либо с большущими бакенбардами (швейцары), с утра до вечера драили медные ручки, полировали и вощили до блеска дощатые полы, красили стены, белили потолки. Ни в какой гвардейской казарме, хоть бы даже в аракчеевские времена, еще не бывало столь ослепительного порядка.
Все же не без печали оглядел Аничкин большую комнату, в которой провоевал несколько тихих месяцев. Где еще столы будут расставлены в геометрически безупречном ордере? Где так любовно вычертят многочисленные графики и пособия по мудреному интендантскому делу, все эти «Предельные цены закупки мяса у населения», «Сортировки фуража», «Расчеты фронтовых надбавок для обер-офицеров» и прочее?
Поручик наскоро выгреб из стола свое имущество: цветные карандаши, линейки, огромную по военному времени редкость – немецкие красные чернила.
За соседним столом сидел прапорщик Петренко, ведавший банно-прачечным хозяйством. Человек он был славный, добродушный, и на вид приятен: хорошие уютные усы подковой, ямочка на подбородке, запах душистого самосада. Грех с таким не попрощаться.
Начальник, чей стол был установлен на возвышении, частных разговоров в присутствии не дозволял. Поэтому Аничкин дождался, когда полковник станет диктовать писарю-ремингтонисту какую-то бумагу, и шепотом сказал:
– Ну, Афанасий Никитич, прощайте. Убываю.
– Шо так? – не слишком удивился Петренко (он был из Житомира, выговаривал слова на малороссийский лад). – Неужто отпуск дали?
– Как же, дождешься от них. И вам не дадут, теперь уж точно. – Поручик нагнулся ближе. – Наступление у нас будет. Я на переднем крае командира корпуса видел, и с ним еще трех генералов. Так что держитесь. Буду за вас Бога молить.
– Наступление так наступление, наше дело маленькое, – равнодушно молвил прапорщик, водя карандашом по ведомости. – А вам, Северьян Антонович, счастливого пути и хорошей должности.
После того как Аничкин отбыл, банно-прачечный прапорщик просидел над ведомостью совсем недолго. Задумался что-то, заерзал. Подошел к полковнику, сказал, что надобно проверить, как работают новые вошебойки.
– Ну так идите и проверьте. Я что ль за вас буду вшей истреблять? – раздраженно сказал начальник.
Ну, Петренко и пошел. По роду занятий ему часто приходилось отлучаться.
В банно-прачечном
Дивизионная прачечная соответствовала своему названию лишь частично. Обстирывали здесь только офицеров штаба, да и то в порядке личной любезности славного Афанасия Никитича, а вообще-то сей важный санитарный объект предназначался для задачи более ответственной: истреблял из обмундирования паразитов, грозящих личному составу сыпным тифом. Недавно поступили новые модернизированные котлы, сразу окрещенные «вошебойками». Их испытывала команда солдат под предводительством пожилого фельдфебеля.
На свежей весенней травке в три параллельных ряда, как по линейке, было разложено исподнее белье.
– Ну шо, Савчук? – спросил прапорщик, садясь на корточки и щупая подштанники. – Ишь ты, она и стирает недурно. Белые-то какие.
– Энта обстоятельней прежней, – признал фельдфебель, пряча за спину цигарку – он как раз собирался со вкусом подымить. – Хотя и та была ничего себе.
Вошебойки в прачечной проверяли уже третью неделю – неторопливо, со вкусом. Дело было хорошее, чистое, а торопиться особенно некуда.
– Э, брат, что это ты весь двор захламил? – Петренко распрямился, поглядел вокруг. – Лошадь проскачет, копытом в лужу топнет – белье забрызгает.
– Завсегда так ложили, Афанасий Никитич.
– «Завсегда». А сегодня переложи. Видишь, солнышком грязюку растопило. Вот эти поперек нехай будут, – показал прапорщик на средний ряд сохнущего белья. – И места меньше займет, и не запачкается. Старый солдат, сам соображать должен.
Фельдфебель заворчал:
– А завтра сызнова велите по-старому ложить? Лучше бы рогожу достали, постелить. От травы вон зеленится всё.
– Ничего, солдату в этих подштанниках не на танцы ходить. Давай-давай, перекладывай.
Савчук пошел распорядиться, бормоча:
– Удумал, сам не знает чего…
Новый помощник
Ну что, казалось бы, за фигура пехотный подпоручик? Крохотный винтик в гигантском механизме целого фронта. Однако на Алексея сейчас работало всё управление. Никогда еще он не чувствовал себя персоной до такой степени значительной. Довольно было нескольких слов по телефону, и штабс-капитан Жилин исчез, будто скверный сон, а еще через пару часов в распоряжение Романова примчался на мотоцикле новый помощник. Заодно доставил приказ о назначении подпоручика временно исправляющим должность начальника дивизионного отделения контрразведки. Это должно было упростить выполнение порученного дела.
