Так же разительно, как и храмы, отличались их жрицы. Жрицы Ликарпии красивые, бойкие, развязные девицы, само воплощение порока - и жрицы Алоны, зачастую ущербные, потерявшие всякую надежду выйти замуж и потому посвятившие себя служению храму женщины.
Располагались храмы вдали от города, на полпути от Пата до селения Коронпо. Широкая просёлочная дорога пересекала долину и вползала между холмами, как бы размежёвывая храмовые территории. Возле самых холмов, огибая их, протекал неширокий, в десять-пятнадцать патских граней, ручей Любс с чистой и прозрачной водой, через который был переброшен старый, деревянный, ставший уже беспошлинным пешеходный мостик, - всадники и повозки переправлялись через ручей вброд. Чуть в стороне от мостика, около пятидесяти патских граней вверх по течению, ручей вымыл широкий плёс здесь жрицы обоих храмов брали воду, купались в летнее время, стирали. И здесь же зачастую, как и водилось во все времена между соседями, происходили стычки служительниц разных культов, сопровождавшиеся отборной бранью, а иногда и просто потасовкой. Учитывая физическую немощь жриц Алоны, слабых, немощных, уродливых и большей частью старых женщин (жрицы же Ликарпии служили своей богине от шестнадцати до тридцати лет), благочестию и целомудрию в таких стычках приходилось несладко.
Когда сенатор Крон в сопровождении Шекро подходил к мостику, у ручья как раз закончилась подобная потасовка. Жрицы Алоны поспешно взбирались на Лысый холм, подхватив полы своих хламидников, а у плёса стояла толпа голых победительниц и улюлюкала им вслед. Заметив приближающихся путников, они на мгновение умолкли, а затем переключились на них.
- Мужчины! - поднялся весёлый разнузданный гам одалисок. - Давайте к нам! - махали они руками. - Заодно и помоетесь с дороги!
Крон еле сдержал улыбку и исподтишка глянул на Шекро. Раб шёл, не глядя себе под ноги, поминутно спотыкаясь, ноздри его широко раздувались, трепетали - он не отрываясь смотрел на обнажённых развесёлых девиц.
"Жеребец", - подумал сенатор. Ему невольно вспомнилось, как Атран спокойно реагировал на подобные спектакли, и это сравнение было не в пользу Шекро. Крон взошёл на мостик и приветственно помахал жрицам.
- А, да это сенатор Крон... - донёсся до него разочарованный возглас.
- А кто это с ним?
- Наверное, его новый раб.
- Эй, сенатор, оставь нам хоть раба своего!
Крон спиной почувствовал, как Шекро опять споткнулся - теперь уже на ровном настиле мостика.
- В следующий раз, - отмахнулся сенатор.
Жрицы закричали ему что-то, но он пошёл дальше. Затевать разговор он не собирался - обычно это заканчивалось тем, что жрицы стаскивали прохожих к себе в воду.
Сразу же за мостиком дорога троилась: влево, круто взбираясь на Лысый холм, отходила еле заметная тропинка к храму Алоны; прямо, двумя заросшими колеями от повозок, продолжалась дорога в Коронпо; вправо сворачивала широкая, хорошо утоптанная дорога к храму Ликарпии.
Крон свернул на неё, обогнул небольшую рощицу и вышел к храму богини любви. У ворот храма, в стороне от дороги, располагалось маленькое - чуть больше тридцати надгробных камней - ухоженное кладбище. Небольшая величина кладбища, несмотря на древний возраст храма, объяснялась тем, что жрицы служили в храме только до тридцати лет, после чего уходили либо вольными гетерами, либо содержательницами публичных домов (храм и власти Пата заботились об их устройстве). Но, случалось, жрицы умирали ещё во время своего служения в храме. Особенно часто это происходило во время моровых болезней. Тогда их хоронили здесь, за оградой, и при этом считалось, что Ликарпия забирает их в своё окружение.
Проходя мимо кладбища, сенатор всегда невольно замедлял шаги. Наверное, не случайно это скорбное место, напоминавшее путнику о бренности и суетности существования неподвижными пирамидами серых надгробий на зелёном поле ровно уложенного дерна, было выбрано у входа в храм. Всем своим видом оно заставляло путника заново ощутить жизнь, самого себя в ней, увидеть мир чистым, омытым взором: и зелень травы, и голубизну неба, и порхание прозрачнокрылых мотыльков; почувствовать запах медуницы и пыли; услышать щебет птиц и стрекот прыгунцов - всё, словно не замечаемое путником до сих пор. И неподвижностью камней с эпитафиями напомнить, что всё это когда-нибудь кончится.
Двор храма отделяла от кладбища невысокая, сложенная из слоистого камня ограда с широкими воротами. Во дворе, чисто выметенном, взбрызнутом ароматной водой, две жрицы в серых хламидниках поливали цветник. Услышав шаги, они обернулись.
- Приветствуем паломников у порога храма Ликарпии, - мягко улыбаясь, проговорила младшая из них. - Омойте ноги, войдите в храм и, вознеся молитву, предайтесь утехам и радостям быстротекущей жизни.
Другая жрица рассмеялась:
- Приветствую тебя, Гелюций. - Она сняла с плеча кувшин с водой и поставила на землю. - Это наша новая жрица, Лонадика.
- Приветствую жриц Кланту и Лонадику у порога храма, - кивнул Крон. Счастья вам и любви под покровительством Ликарпии!
Краем глаза он заметил, что Шекро пожирает жриц глазами. Несмотря на то, что жрицы разных культов носили одну и ту же ритуальную одежду хламидники (довольно сложного покроя восьмиугольный кусок материи с длинными концами: верхние завязывались на правом плече и под мышкой, нижние - на бедре и голени), жриц храма Ликарпии было очень легко узнать. Они не завязывали нижние концы, и хламидники висели на них свободно, просторно, распахнутыми полами показывая всем принадлежность жриц к храму любви и их красивые тела.
Сенатор подошёл к Лонадике, потрепал её по щеке.
- Поздравляю с посвящением в жрицы.
Лонадика мягко улыбалась, глаза смотрели на Крона влажно и обещающе.
Крон повернулся к Кланте.
- Жрица Ана у себя?
По лицу Кланты промелькнула мимолетная тень.
- Да, Гелюций.
Сердце Крона сжалось. Значит, и он там. Рассудку он запретил вспоминать об этом, думать, но сердце не подчинялось.
- Это твой новый раб? - спросила Кланта - явно для того, чтобы перевести разговор на другую тему.
- Да. - Крон не принял помощи. Он вообще не хотел завязывать разговор. - Оставляю его вам на попечение.
Он кивнул на прощание и пошёл в храм. У порога снял сандалии и омыл ноги.
На первом этаже из-за огромной завеси, закрывавшей большой ритуальный зал, доносились чьи-то голоса, весёлые выкрики, сухой стук кубков друг о друга, стоны удовлетворения - жрицы любви и паломники совершали таинство ритуала.
"Вертеп!" - зло подумал Крон, поднимаясь по лестнице на второй этаж. По его мнению, храм ничем, кроме молитв, не отличался от публичного дома. У завеси перед кельницей жрицы Аны он остановился и нерешительно поднял руку. Рука дрожала. Не будь в святилище храма пункта связи, Крон ни за что бы не вошёл в кельницу Аны. Но Ана была хранительницей храмовой святыни, и переступать порог молельни полагалось только в её сопровождении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
