А что насчёт стыда? Почему у меня пылают щёки? Почему дрожат пальцы? Почему дыхание сбивчивое и колотится сердце? Почему меня так потряхивает от мысли, что я еду с определённой, и весьма конкретной целью?
Еду заниматься сексом.
Опять сердце заколотилось сильнее.
О Боже мой, я что, действительно этого хочу?
Смотрю в боковое окно, а там за ним — только мелькающие огоньки фонарей в ночи и тёмные здания вдали со светящимися то тут, то там крохотными окнами.
Обычно ведь не так всё происходит. Обычно как-то более завуалированно. Типа "приглашаю в гости выпить чаю", "посмотреть кино", такое вот всё. К тому же это происходит после целого ряда свиданий.
А что делаю я?
Еду к мужику домой, с которым пару раз посидела в ресторане? Да, если уж совсем честно — всего однажды. Только что.
Он меня будто снял в этом ресторане. Подкатил — и я не устояла.
Вот поэтому мне и стыдно.
Будто бы я оказалась, как это говорят, "слабой на передок".
— О чём думаешь? — вдруг спрашивает он, и я едва не вздрагиваю.
Повернувшись к нему, тихонько сглатываю. Замечаю его чуть насмешливый взгляд.
Он снова смотрит на дорогу. Машину ведёт расслабленно, но очень уверенно. Для него это явно совершенно привычное занятие.
— Да так… — пожимаю плечами, — о разном.
— Например?
Внутренне усмехаюсь. Ты хочешь, чтобы я тебе выложила то, как меня колбасит? Хочешь, чтобы я рассказала о том, как уже пару раз за эту поездку едва не передумала и не попросила остановить машину?
— Ты правда не будешь считать меня после этого… слишком доступной?
Он тихо усмехается, но тут же бросает на меня совершенно серьёзный взгляд.
— Почему тебя это волнует?
Голос его низкий, чуть хрипловатый, и я в который раз едва не задыхаюсь от того, как он отзывается во мне. Как я регаирую на него. Разве мало сексуального аромата парфюма и этих его проницательных, внимательных взглядов?
— Потому что я привыкла себя уважать.
— А тебе не кажется, что ты привыкла уважать себя исключительно за лишения?
— Что?
Я действительно не сразу понимаю, о чём он. А когда понимаю, то… чувствую его правоту.
— За лишения?
— Ну да, — отвечает он. — Ты стойкая, целеустремлённая, привыкла трудится в ущерб личной жизни. Одеваешься довольно скромно, явно себя не балуешь. В целом, знаешь, такое впечатление, что тобой правят твои тараканы, а не ты сама управляешь своей жизнью.
— Ну, тараканы у всех есть… — робко возражаю я.
— Это верно, — усмехнувшись, отвечает он. — Но у тебя их что-то уж больно дохера.
Прозвучало грубо. Я даже напрягаюсь.
— Если хочешь, — говорю я, — мы можем не…
— Да нет, — качнув головой, хмурится он. — Ты не так поняла. Я не наезжаю. Просто не понимаю, зачем тебе столько всякой ерунды. Она же очевидно лишает тебя красок жизни, её полноты и радостей. Ты же, как будто монашка в миру. Сплошные соблазны, а ты такая вся — себя блюдёшь. Для кого, для чего?
— Я же ответила… Привыкла себя уважать.
— Ходим по кругу. Почему ты решила, что твоё согласие поехать со мной — повод уважать себя меньше?
— Потому что я — не шлюха.
Он бросает на меня взгляд из-под чуть нахмуренных тёмных бровей.
— Я разве где-то сказал обратное?
— Нет, но… — вздыхаю, смотрю перед собой, на освещённую дорогу с едущими впереди автомобилями, — дело же не только в том, что ты сказал…
— А чём ещё, если ты спрашиваешь меня о моей реакции?
— Может, — пожимаю плечами, — ты так подумал.
— А какая разница, что я подумал? Тебе важно, что я думаю о тебе?
— Да, важно… — хмурюсь я. — По-твоему это странно?
— По-моему, ты не слышишь то, что я говорю.
— Слышу, — возражаю я. — Но мне верить трудно. Это немного разные вещи, не считаешь?
— Тебе трудно верить не потому, что я обманываю. А потому что твоё мнение — куда весомее. А сама ты себя за то, что впервые за долгое время, а может и вовсе впервые, повела себя, как нормальная женщина, коришь.
— "Как нормальная женщина"? — невольно удивляюсь я.
— Что тебя удивило? — отвечает он вопросом на вопрос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И пока я думаю, как ему ответить, он перестраивается в крайний левый ряд, притормаживает и останавливается на обочине широкого проспекта.
Оглядываюсь. Смотрю на него.
— Почему ты остановился? — напрягаюсь я.
— Потому что мне неудобно разговаривать с тобой на эти темы, не видя твоих глаз. А я обязан следить за дорогой.
Чуть выдыхаю. Но смотреть ему в глаза не могу.
Он протягивает руку и берёт меня пальцами за подбородок. Взгляд его внимателен, серьёзен.
— У тебя реакции нормальной здоровой женщины. Ещё раз тебе говорю, услышь меня: опасности нет. Вообще никакой. Я тебя не обижу. Не сделаю тебе больно. Не запру в квартире, не похищу, в общем, не причиню никакого вреда. Я везу тебя к себе для того, чтобы ты смогла ощутить, как сильно я хочу тебя.
— А почему ты меня… хочешь? — едва ли не шёпотом спрашиваю я.
В тёмных глазах его блики ночных огней.
— Потому что ты — бешено темпераментная.
— Я? — тихо поражаюсь я.
— Угу, — улыбается одними глазами он, и добавляет: — Замри.
Он мог бы этого не говорить. Я замерла сразу, как только он коснулся пальцами моего лица.
Убрав руку, он опускает её ниже и касается моего бедра. Чуть вздрагиваю. Сердце ухает в груди, дыхание становится сбивчивым.
— Губы приоткрыты, — чуть улыбается он. — Зрачки расширены. Тихонько трепещешь. Неужели ты сама не отдаёшь себе отчёт в том, что желание накрывает тебя с головой?
— Отдаю… — сглотнув, шепчу я.
— Вот видишь? А теперь прислушайся к ощущениям.
Его ладонь тихонько скользит по моему бедру. Выше…
Едва не задыхаюсь.
— Охрененная… — чуть качнув головой, тихо произносит он.
Взгляд изучающ, проникновенен, завораживающ…
На губах появляется лёгкая, едва заметная улыбка.
Он убирает руку и включает музыку.
Тихий, мелодичный джаз.
Затем вновь заводит машину и, спустя несколько секунд она вновь набирает скорость на одной из полос широкого проспекта.
А я вся трепещу, не в силах пошевелиться. И мне теперь не до сомнений. Соски торчат так, что через ткань выпирают. Между ног пылает всё. И кожа в мурашках…
В жизни так мужчину не хотела…
Глава двадцать третья
Огромный чёрный "Мерседес", ярко освещая фарами тихую улицу, минует раскрывшиеся кованные ворота, и плавно заезжает в двор. Шуршат покрышки, проезжая по мостовой.
Сердце колотится просто бешено. Похоже, мы приехали…
Лев паркует машину на небольшой асфальтированной стоянке на четыре места. Витражный чёрно-белый уличный фонарь освещает двор приятным тёплым светом. Выключив зажигание, Лев поворачивается ко мне. Возникшая тишина быстро становится неловкой. Изо всех сил стараюсь унять волнение, и на Льва не смотрю.
Он ничего не говорит. Просто смотрит на меня. А я — перед собой.
Двор очень приятный, окружённый пышными кустами роз и шиповника. В свете фонарей они выглядят таинственно и уютно одновременно. За ними высятся в темноте невысокие, но пышные деревья. Листва в свете фонарей золотисто-зелёная, а дальше, в темноте — почти чёрная.
Прямо перед нами шикарный трёхэтажный бело-коричневый дом с одним-единственным подъездом. Три окна снизу справа светятся, а все остальные — черны, как ночь. Только блики фонарного света на огромных панорамных стёклах. Балконы оформлены лепниной, но вычурности никакой нет. Архитектор этого дома — явно человек со вкусом.
Очевидно, что это дом, в котором живут очень богатые люди. Я даже представить не могу, сколько здесь стоит квартира.
— Пойдём, — Лев кивает в сторону подъезда.
Голос Льва звучит глухо, низко и чуть хрипловато. Но одновременно с тем и тепло.
Дрожащими пальцамии я берусь за ручку двери и мы со Львом почти одновременно выходим из машины.
