— Ох, и верно! — всплеснул руками Веремуд. — Сейчас я. — И на свой двор поспешил.
Помню, что удивился я тогда. На себя удивился. И пока в теремок за луком бегал, все в толк взять не мог: почему я так спокойно отнесся к признанию старого ратника в том, что это он в смерти деда моего повинен? Еще совсем недавно я бы ему спуску не дал. Вцепился бы в глотку не хуже того волка, что меня в детстве напугал. Мстил бы за кровь древлянскую, Beремудом пролитую, за род свой, за деда Нискиню. А теперь смолчал.
Может, потому, что деда не помню? Матушка мною тяжелая ходила, когда он на бранном поле лег. А может, потому, что уже полтора года мы со стариком Веремудом в ладу живем, и он мне стал первым советчиком? И тот давний бой меж дедом и варягом по Прави был. Честно в поединке они мечи свели, и сам Веремуд кровью своей расплатился. А теперь вот со мной против неизвестно кого встанет и спину мне прикроет.
Вот ведь какие странности жизнь с нами порой вытворяет. Всего три года назад мы друг другу врагами смертными были, а ныне плечом к плечу биться собрались. Я древлянин, Кислица с Зарубом поляне, а Веремуд и вовсе варяг.
Потешаются Пряхи, кудели свои завивают, загадки подкидывают, на которые отгадок век не сыскать. А может, потому я таким спокойным оказался, что опасность надо мной и над ними одинаково нависла? Или посчитал, что старые споры на потом отложить можно? Или вдруг осознал, что сам русеть начал?
Почти все собрались, только Малуши с близнецами-пастухами все не было. Я уже беспокоиться начал, как бы чего не случилось. Но вскоре из леса раздался собачий лай, на опушку выскочили два здоровенных волкодава, а вслед за ними показались двое мальчишек и сестренка моя… а с ними еще один человек. Незнакомый.
Насторожило меня это появление. Еще больше насторожило, что незнакомец в отдалении, на опушке, задержался, когда пастушки к нам поспешили.
— Это кто таков? — спросил я Малу.
— Приблудный он, — за сестренку ответил один из пастушков, толи Твердош, то ли Твердята, никто близнецов в Ольговичах различить не мог, даже мать родная.
— С утра раннего к нам прибился, — сказал второй, — хлебушка с молоком попросил. Мы его и накормили. А что? Нельзя, что ли?
— И собаки его приняли, — поддакнул первый, — лаять не стали. Мы его и приветили.
— Не знали они, — заступилась за пастушков Мала, — что сейчас чужих опасаться надобно. Он же с самого утра пришел, а эти, на лодке, уже к обеду появились.
— Вот тебе раз! — Веремуд шишак свой рогатый на голове поправил. — То не докричишься ни до кого, а то прут, как мухи на дерьмо. Ну и денек.
— А чего же он сюда не пошел, а на опушке пупырем торчит? — спросил Заруб и телепень с плеча спустил.
Глухо ударился шипастый кистень о землю, и цепочка звякнула.
— Боится, что вы его за лазутчика примете, — утер пот со лба пастушонок. — Малушка же на весь бор гай подняла. Коров перепугала. Рассказала, что по речке к деревне недруги идут. Он и остерегается. Говорит: вы сначала узнайте, как меня ваши примут, а если что не так, я в лес убегу. Вот мы и узнаем, — потом помолчал и мне прямо в глаза взглянул: — Убивать его будете?
— Жалко, если будете, — сказал второй. — Дед хороший. Сказки нам с Твердятой рассказывал.
— Ладно, — сказал я. — Зовите его. Посмотрим, что за человек.
— Дед Андрей! — замахал рукой Твердош. — Иди сюда! Никто не тронет тебя!
— Христианин, — поморщился Кислица.
— А они что? Не люди, что ли? — удивленно взглянула на него Мала.
— Люди, — кивнул ей Заруб. — И сейчас нам еще один мужик не помешает.
— Слушайте все, — распорядился я, пока христианин не подошел, — судя по всему, ладья вот-вот появится. Мы не знаем, кто в той ладье, сколько их и чего хотят. А потому сильно стращаться не стоит, однако настороже быть не помешает. А посему: Зарубу с Кислицей возле ворот стоять. Веремуд со мной будет.
— Как скажешь, Добрый, — кивнул варяг.
— Остальным мужикам вилы и косы взять да за тыном хорониться. Чтоб не знали находники, сколько нас и как вооружены. Вы, — повернулся я к близнецам, — я видел, кнутами знатно владеете.
— Ага, — кивнули они одновременно.
— Вот и хорошо. Это теперь ваше оружие. Бейте, если что, по ногам.
— Так я и глаз выстегнуть кому хошь могу, — пустил Твердята волной кнутовище.
— А Волчка с Жучком, — кивнул второй близнец на волкодавов, — я на потраву натаскал. Они у меня на «ату» приучены.
— Это хорошо. Пусть с тобой будут. Тебе, Владана, за стрелами следить, чтоб колчан у меня не опустел. Я зимой целую снизку наделал. В горнице они, будешь подносить.
— Хорошо.
— Да побереги себя.
— Ладно.
— Загляда, собирай баб в теремке. Ножи и серпы при себе держите, если что… защити вас Даждьбоже. Да за Малушей присмотри.
— Я с тобой, Добрынюшка!
— Нет, сестренка, — погладил я ее по голове. — Мне спокойней будет, если ты в схороне посидишь. Всем все ясно?
— А когда нам в бой вступать? — спросил кто-то из парней-рядовичей.
— Ишь, — усмехнулся Веремуд, — прыткий какой.
— Постараемся без крови обойтись, — ответил я. — Ну а если не сладится, как на тын полезут, так и бейте. По местам!
— Мир вам, люди добрые! — раздалось, и я понял, что совсем про христианина забыл.
— Да уж, — вздохнул Веремуд. — Мир нам сейчас не помешает.
— И тебе здоровья, — ответил я на поклон христианина и вдруг почуял что-то знакомое в этом невысоком человеке.
— А ты, Гридислав, опять в переполох попал? — взглянул он на меня хитро. — Или тебя теперь Добрыном кличут?
И вспыхнул в памяти стылый берег Вислой реки. Костерок, возле которого божий человек у горячего огня нас с Яромиром и Хлодвигом ушицей приветил, и отлегла тревога от сердца. Понял я, что не лазутчик христианин.
Свой он.
Наш.
— Жив, значит, — улыбнулся я ему. — А я уж думал, что больше не свидимся.
— Все в руце Божьей, — улыбнулся и он мне щербатым ртом и перекрестился. — Во имя Отца, Сына и Духа Святого.
— Рад тебя видеть, рыбак, — обнялись мы.
— Так вы знакомцы? — спросил Веремуд.
— А то как же. Это же Разбей-рыбак. Ой, — смутился я, — обозвался. Андреем же ты теперь прозываешься. И много ты душ человеческих наловил, Андрей-рыбак?
— Ты прости меня, Добрыня, что не смог вас тогда предупредить…
— Да будет тебе, — махнул я рукой. — Хлодвига только жалко, а так все обошлось.
— Добрыня! — Кислица от ворот крикнул. — Вон они!
— А я все надеялся, что они вспять повернут, — снял я лук с плеча и к воротам направился.
— Зря надеялся, — Веремуд не отставал от меня, — эти, видать, из волчьей породы, увидели девок, почуяли, что поселение рядом. А кто ж от добычи отказывается?
