Однако теперь старый специалист, похоже, вознамерился пересечь океан вместе с ней.
— Вы действительно решили уехать? — насторожился Спартак.
— Я закрываю контору, продаю землю, дом, машину. Сажусь в Генуе на ближайший пароход и через неделю с небольшим буду в Нью-Йорке, — решительно заявил нотариус Беллерио.
Джачинта вошла в кабинет, где двое мужчин были поглощены беседой. Белоснежный фартук с нагрудником, повязанный поверх темного платья, подчеркивал ее роскошный бюст и тонкую талию.
— Хочешь еще чашку? — спросила Джачинта молодого человека, поднимая над столом серебряный кофейник.
Спартак кивнул скорее из вежливости, чем из любви к сладкому. В воздухе запахло чем-то куда более аппетитным, чем шоколад. Ему было двадцать лет, и он чувствовал, что мир принадлежит ему. Иногда ему казалось, что стоит лишь протянуть руку, чтобы взять все, что захочется. Надо только не упустить свой шанс, вовремя распознать удачу. И вот сейчас он понял, что великий момент настал. Времени на размышление не было, и он бросился вперед, как с обрыва в речку.
— Если вы решили продать землю, я бы хотел ее купить, — выпалил Спартак единым духом.
Старый нотариус с улыбкой подмигнул юноше.
— Я для того и начал разговор, — пояснил он. — Цену этим десяти гектарам ты знаешь сам. А я знаю, что у вас отложены деньги, вырученные плетением корзин.
Спартак кивнул. Изготовление и продажа корзин из камыша стали прибыльным занятием для семейства Рангони. Все началось, когда Спартак едва вышел из детского возраста. Он сам придумал себе это дело, чтобы иметь возможность оплачивать учебу. Долгими зимними вечерами, пока его ровесники играли или бегали в кино, Спартак плел корзины и продавал их на рынке. За пару лет, поскольку круг клиентов все больше расширялся, а заработки начинали оказывать заметное влияние на семейный бюджет, мальчик сумел вовлечь в свое прибыльное дело родителей и сестру.
— У нас действительно отложены деньги. Но их не хватит, чтобы сразу выплатить всю сумму, — честно предупредил Спартак.
— Знаю, знаю. Мало денег, зато доброй воли хоть отбавляй, — усмехнулся нотариус.
— Давайте так сделаем, — предложил молодой человек. — Подскажите мне сами, как я должен действовать. Мне эта земля позарез нужна, вы же знаете. Как вспомню, сколько пота мы на ней пролили, так мне начинает казаться, будто она отчасти вроде бы уже и наша.
— Только не надо выжимать из меня слезу. Я организую тебе ссуду в моем банке. А сейчас допивай свой шоколад, — добродушно-ворчливым тоном ответил нотариус Беллерио.
— Банки берут высокий процент, — заметил Спартак, опустошая чашку.
— Ты же не из тех, кто хочет, чтобы и жена была хмельна, и бочка полна вина. Нужен тебе льготный кредит, добивайся его сам.
Было ясно как божий день, что старый чудак твердо намерен продать землю, но не абы кому, а достойному. Он бы скорее умер, но не допустил бы, чтобы его земля попала в руки фашистов или их прихвостней. Наконец они вплотную перешли к разговору о цене. Оба стремились не прогадать, каждый лил воду на свою мельницу.
— Вы же богаты. — Спартак старался использовать чувство привязанности, которое питал к нему старик. — Плюс-минус десять тысяч лир для вас погоды не сделают.
— Я вижу, ты заблуждаешься на мой счет. Думаешь, я в богатстве родился, и все, что у меня есть, унаследовано. Позволь тебе заметить, что не все так просто. Я всю жизнь трудился, точно так же, как и ты, и твоя семья. Но вот теперь, когда мне стукнуло семьдесят и ни детей, ни родственников у меня нет, я хочу забрать весь свой капитал и истратить его в свое удовольствие. Так что минус десять тысяч для меня тоже имеют значение. Даю тебе скидку в две тысячи, и не будем больше об этом говорить.
— Пять, господин нотариус. При скидке в пять тысяч вы все равно внакладе не останетесь, — заверил его молодой человек.
— Ну уж нет, так дешево ты от меня не отделаешься. Даю четыре тысячи скидки, а сверху накину вот это, — с этими словами он вытащил из жилетного кармана свои серебряные часы. — Это «Вашерон-Константен». Они твои. Наконец-то перестанешь морочить людям голову своим пустым карманом.
Спартак покраснел, как ребенок.
— Я же тебя знаю как облупленного, — продолжал старик. — Тебе же смерть как хочется заиметь собственные часы. Я купил себе прекрасный швейцарский хронометр. А посему забирай эту «луковицу», и будем считать, что мы в расчете.
Договор был скреплен рукопожатием. Нотариус пересел за письменный стол, чтобы составить купчую, а потом взялся за телефон. Он позвонил в банк и от своего имени поручился за платежеспособность Спартака Рангони в отношении ссуды, которую тот хотел получить. Оформление переуступки прав на собственность заняло всю вторую половину дня. Выйдя на улицу, Спартак направился к вокзалу. Ему казалось, что он летит по воздуху. На ходу он поминутно хватался за жилетный карман, чтобы удостовериться, что часы на месте.
Когда Спартак сел в поезд до Луго, солнце было уже на закате. Он прижимал к груди акт о приобретении земли и пухлую пачку банковских векселей. Какой незабываемый день! В этом огромном мире у него наконец-то появился свой кусок земли, его собственной земли, и никто никогда ее у него не отнимет. Он был молод, здоров, силен, как бык, у него был диплом агронома, за годы учебы он накопил знания, которые теперь можно было применить на практике, чтобы удвоить, а то и утроить урожай на своей земле.
Вагон, в котором он ехал, был практически пуст, и Спартак, прижавшись лбом к оконному стеклу, следил за убегающей назад чередой полей, поросших люцерной и многоцветным райграсом. Он смотрел на проносящиеся мимо побеленные известью хлева, куда уже загнали скотину на ночь, на крестьянские дома, окрашенные в розовые тона последними лучами заходящего солнца, и чувствовал себя самым счастливым на свете. «Что куплено, то нажито», — с гордостью повторял он про себя, глядя на цветущую плодородную долину, расстилавшуюся за окном, как на женщину, давно желанную и наконец-то сказавшую ему «да». Поезд мчался вперед, и в перестуке колес Спартаку чудился ликующий припев: «Твоя, твоя, твоя, твоя, твоя».
Конечно, нотариусу Беллерио хорошо рассуждать. Король, Муссолини, фашисты, социалисты, политическая борьба и злоупотребление властью — вся эта чепуха лично его оставляла совершенно равнодушным. Как бы ни обернулось дело на политической арене, кушать людям все равно надо каждый день, стало быть, тот, у кого есть земля, внакладе не останется.
Он сошел с поезда в Луго, отвязал велосипед, оставленный у стального колышка, сел на него и отправился домой.
