Тикток поклонился.
– Даете ли вы мне carte blanche допрашивать всех, имеющих отношение к этой гостинице?
– Владелец гостиницы уже предупрежден. Все к вашим услугам.
Тикток посмотрел на часы.
– Приходите в эту комнату завтра в шесть часов с хозяином гостиницы, кандидатом народной партии и какими-нибудь свидетелями с обеих сторон, и я возвращу носки.
– До свидания.
Председатель демократического исполнительного комитета, платформа № 2, вежливо поклонился и удалился.
Тикток послал за коридорным лакеем.
– Ходили вы вчера вечером в номер семьдесят шесть?
– Да, сэр.
– Кто там был?
– Старый хрен, который приехал с поездом семь двадцать пять.
– Что ему нужно было?
– Потушить свет.
– Вы что-нибудь взяли, пока были в комнате?
– Нет, он ничего не велел мне взять.
– Как вас зовут?
– Джим.
– Вы можете идти.
Глава IIГостиная одного из самых роскошных особняков в Остине горит огнями. Экипажи вереницей выстроились на улице, а от ворот до крыльца разложен бархатный ковер, чтобы нежным ногам гостей было мягко ступать.
Празднество устроено по случаю вступления в свет одного из прекраснейших бутончиков города. В особняке собрались молодость, красота и цвет общества.
Хозяйка дома, миссис Рутабага Сан-Витус привыкла собирать вокруг себя талантливых людей, подобных которым редко сыщешь в другом месте. Ее вечера славятся своей изысканностью.
Мисс Сан-Витус, чье вступление в общество отмечено таким праздником, представляет собою стройную брюнетку, с большими блестящими глазами, подкупающей улыбкой и обворожительными манерами инженю. На ней шелковое платье с брильянтовыми украшениями. Сзади подшиты два полотенца, чтобы скрыть выдающиеся лопатки. Она непринужденно болтает, сидя на обитом плюшем тет-а-тете, с Гарольдом Сан-Клер, коммивояжером торгового дома готовых вещей.
Где-то играет оркестр, скрытый за зеленью, и во время перерывов в разговоре из кухни доносится запах жареного лука.
Счастливый смех срывается с коралловых губ, мужские лица дышат нежностью, склоняясь над белоснежными шеями и опущенными головками; робкие глаза умоляют о том, чего не смеют просить губы, и под шелковыми платьями и крахмальными рубашками сердца ударяют в такт нежному вальсу «Сон любви».
– Где же вы были все это время, неверный рыцарь? – спрашивает мисс Сан-Витус Гарольда Сан-Клера. – Поклонялись вы другим богам? Не изменили ли вы прежним друзьям? Говорите, рыцарь, и оправдайтесь.
– О, отчепитесь, – сказал Гарольд своим мягким грудным баритоном. – Я был чертовски занят. Пришлось примерять брюки разным кривоногим олухам. У некоторых ноги как у носорога, а все хотят, чтобы брюки хорошо сидели. Вы когда-нибудь пробовали примерять кривоногому… то есть, я хочу сказать, можете вы себе представить, какое приятное занятие примерять брюки? И дело-то невыгодное, никто не дает больше трех долларов.
– Остроумный вы мальчик, – сказала мисс Витус. – Всегда скажете что-нибудь смешное и умное. Что вы теперь хотите?
– Пива!
– Дайте мне руку, пойдемте в столовую и хлопнем по бутылочке.
Красивая парочка прошла под руку через весь зал, притягивая к себе все взоры.
Внимательный наблюдатель заметил бы фигуру одинокого гостя, который в течение всего этого времени, казалось, избегал общества. Однако, благодаря ловкой и частой перемене своей позиции и полному хладнокровию, ему удавалось не привлекать к себе особенного внимания.
Львом вечера был пианист, профессор Людвиг фон Бум.
Полковник Сан-Витус неделю тому назад нашел его в пивной и, согласно Остинским обычаям в подобных случаях, пригласил его к себе домой, а на следующий день профессор был принят в высшее остинское общество.
Профессор фон Бум уселся за рояль и начал играть прелестную симфонию Бетховена «Песни без музыки», наполняя комнату гармоничными звуками. Он играл необычайно трудные пассажи с редким доморощенным мастерством, и, когда он кончил, в комнате воцарилась глубочайшая тишина, которая дороже сердцу артиста, чем самые громкие аплодисменты.
Профессор оглядывается.
Комната пуста.
Никого нет, за исключением Тиктока, великого французского сыщика, который выскакивает из-за группы тропических растений.
Встревоженный профессор поднимается из-за рояля.
– Тс! – говорит Тикток. – Не делайте шума. Вы и так уже достаточно пошумели.
За дверью слышны шаги.
– Живее, – говорит Тикток. – Давайте мне носки. Нельзя терять ни минуты.
– Was sagst du?
– А, он сознается, – говорит Тикток. – Подавайте носки, которые вы утащили из комнаты народного кандидата.
Не слыша больше музыки, общество возвращается в зал.
Тикток не колеблется. Он хватает профессора, бросает его на пол, срывает с него сапоги и носки и удирает с носками через открытое окно в сад.
Глава IIIКомната Тиктока в гостинице «Авеню».
В дверь слышится стук.
Тикток открывает и смотрит на часы.
– А, – говорит он, – как раз шесть часов. Entrez, messieurs.
Messieurs входят. Их семеро – народный кандидат, явившийся по приглашению, не зная, для какой цели его просили прийти, председатель демократического исполнительного комитета, платформа № 2, хозяин гостиницы и три или четыре демократа и народника.
– Я не знаю, – начинает кандидат народной партии, – на кой ч…
– Простите меня, – твердо говорит Тикток. – Я вас очень прошу хранить молчание, пока я не представлю отчета. Меня просили заняться этим делом, и я распутал его. Во имя чести Франции я прошу, чтобы меня выслушали с должным вниманием.
– Само собой разумеется, – ответил председатель. – Мы выслушаем с удовольствием.
Тикток стоит в середине комнаты. Электрическая лампа ярко освещает его. Он кажется воплощением ума, силы, хитрости и сметливости.
Общество усаживается на стулья вдоль стены.
– Когда мне сообщили о грабеже, – начинает Тикток, – я первым долгом допросил коридорного. Он ничего не знал. Я пошел в Главное полицейское управление, они тоже ничего не знали. Я пригласил одного из полицейских в ресторан выпить. Он рассказал мне, что раньше в десятом участке был цветной мальчишка, который крал вещи и хранил их, чтобы они были найдены полицией. Но однажды он не оказался на условленном месте, и его послали в тюрьму.
Тогда я начал соображать. Ни один человек, подумал я, не унесет в кармане носки народного кандидата, не завернув их в бумагу. Он не захотел бы проделать это в гостинице. Ему нужна бумага. Где он может ее достать? Конечно, в конторе газеты «Государственный деятель». Я пошел туда. За конторкой сидел молодой человек с зачесанными на лоб волосами. Я знал, что он писал статью на общественную тему, потому что на конторке перед ним лежала женская туфелька, кусок пирожного, веер, наполовину выпитый коктейль, букет роз и полицейский свисток.
– Можете ли вы мне сказать, не покупал ли кто-нибудь у вас газеты в истекшие три месяца?
– Да, – ответил он, – мы продали один номер вчера веером.
– Можете вы описать человека, купившего газету?
– В точности. У него синеватые усы, бородавка между лопатками, и он страдает коликами.
– Куда он пошел?
– На улицу.
– Тогда я пошел…
– Подождите минутку, – сказал кандидат народной партии, встав со стула. – Я не понимаю, на кой ч…
– Я вас еще раз прошу соблюдать молчание, – немного резко сказал Тикток. – Вы не должны были бы прерывать меня в середине моего отчета.
– Час спустя, – продолжал Тикток, – я проходил мимо пивной и увидел за столом профессора фон Бума. Я знал его в Париже. Я тотчас же подумал: «Вот он». Он боготворит Вагнера, питается лимбургским сыром и пивом в кредит и в состоянии украсть какие угодно носки. Я прокрался за ним в дом полковника Сан-Витуса и там, воспользовавшись удобным случаем, схватил его и сорвал с его ног носки. Вот они.
Драматическом жестом Тикток бросил пару грязных носков на стол, скрестил руки и откинул назад голову.
Кандидат народной партии с громким криком ярости вскочил вторично со стула.
– Будьте вы прокляты! Я скажу то, что хочу. Я…
Другие два члена народной партии, находившиеся в комнате, холодно и сурово посмотрели на него.
– Правда ли то, что здесь рассказали? – спросили они кандидата.
– Клянусь, это ложь! – ответил он и дрожащим пальцем указал на демократического председателя. – Вот кто придумал весь этот план. Это дьявольская нечестная политическая проделка, чтобы провалить на выборах нашу партию. Получило ли это дело огласку? – спросил он, повернувшись к сыщику.
– Я разослал всем газетам письменный отчет, – сказал Тикток.
– Все потеряно! – сказали члены народной партии, повернувшись к выходу.
