– Успокойся, я буду себя пощипывать! Впрочем, голос меня разбудит.
– Не шути с голосом, – предупредил Генрих, который уже занес было ногу над постелью, но тут же ее отдернул.
– Ну, валяй, – сказал Шико. – Ты что, ждешь, чтобы я тебя уложил?
Король вздохнул, осмотрел тревожным взглядом все углы и закоулки комнаты и, дрожа всем телом, скользнул под одеяло.
– Так, – сказал Шико, – теперь мой черед. И он растянулся на кресле, обложившись со всех сторон подушками и подушечками.
– Ну, как вы себя чувствуете, государь?
– Неплохо, – отозвался король. – А ты?
– Очень хорошо. Доброй ночи, Генрих.
– Доброй ночи, Шико, только ты не засыпай, пожалуйста.
– Чума на мою голову! Я и не собираюсь, – сказал Шико, зевая во весь рот.
И оба сомкнули глаза, король – чтобы притвориться спящим, Шико – чтобы и вправду заснуть.
Глава 9.
О ТОМ, КАК ГЛАС БОЖИЙ ОБМАНУЛСЯ И ГОВОРИЛ С ШИКО, ДУМАЯ, ЧТО ГОВОРИТ С КОРОЛЕЙ!
Минут десять король и Шико лежали молча, почти не шевелясь. Но вдруг Генрих дернулся, словно ужаленный, резко приподнялся на руках и сел на постели.
Эти движения короля и вызванный ими шум вырвали Шико из состояния сладкой дремоты, предшествующей сну, и он также принял сидячее положение.
Король и шут посмотрели друг на друга горящими глазами.
– Что случилось? – тихо спросил Шико.
– Дуновение, – еще тише ответил король, – вот оно, дуновение.
В этот миг одна из свечей в руке у золотого сатира потухла, за ней вторая, третья и, наконец, четвертая и последняя.
– Ого! – сказал Шико. – Ничего себе дуновение. Не успел он произнести последнее слово, как светильник, в свою очередь, погас, и теперь комнату освещали только последние отблески пламени, догоравшего в камине.
– Горячо, – проворчал Шико, вылезая из кресла.
– Сейчас он заговорит, – простонал король, забиваясь под одеяла. – Сейчас он заговорит.
– Послушаем, – сказал Шико.
И в самом деле, в спальне раздался хриплый и временами свистящий голос, который, казалось, выходил откуда-то из прохода между стеной и постелью короля.
– Закоренелый грешник, ты здесь?
– Да, да, господи, – отозвался Генрих, лязгая зубами.
– Ого! – сказал Шико. – Вот сильно простуженный голос. Неужели и на небесах можно схватить насморк? Но все равно это страшно.
– Ты внемлешь мне? – спросил голос.
– Да, господи, – с трудом выдавил из себя Генрих, – я внемлю, согнувшись под тяжестью твоего гнева.
– Ты думаешь, что выполнил все, что от тебя требовалось, – продолжал голос, – проделав все глупости, которыми ты занимался сегодня? Это показное – глубины твоего сердца остались незатронутыми.
– Отлично сказано, – одобрил Шико. – Все правильно.
Молитвенно сложенные ладони короля тряслись и хлопали одна о другую. Шико вплотную подошел к его ложу.
– Ну что, – прошептал Генрих, – ну что, теперь ты верить, несчастный?
– Постойте, – сказал Шико.
– Что ты затеваешь?
– Тише! Вылезай из постели, только тихо-тихо, а меня пусти на свое место.
– Зачем это?
– Затем, чтобы гнев господень обрушился сначала на меня.
– Ты думаешь, тогда он пощадит меня?
– Ручаться не могу, но попробуем. И с ласковой настойчивостью Шико вытолкнул короля из постели, а сам улегся на его место.
– Теперь, Генрих, – сказал он, – садись в мое кресло и не мешай мне.
Генрих повиновался, он начинал донимать.
– Ты не отвечаешь, – снова раздался голос, – это подтверждает твою закоснелость в грехах.
– О! Помилуй, помилуй меня, господи! – взмолился Шико, гнусавя, как король.
Затем, склонившись в сторону Генриха, прошептал:
– – Забавно, черт побери! Понимаешь, сын мой, господь бог не узнал Шико.
– Ну и что? – удивился Генрих. – Что ты хочешь этим сказать?
– Погоди, погоди, ты еще не то услышишь.
– Нечестивец! – загремел голос.
– Да, господи, да, – зачастил Шико, – да, я закоренелый грешник, заядлый греховодник.
– Тогда признайся в своих преступлениях и покайся.
– Признаюсь, – сказал Шико, – что вел себя как настоящий предатель по отношению к моему кузену Конде, чью жену я обольстил, и я раскаиваюсь.
– Что, что ты там мелешь? – зашептал король. – Замолчи, пожалуйста! Эта история давно уже никого не интересует.
– Ах, верно, – сказал Шико, – пойдем дальше.
– Говори, – приказал голос.
– Признаюсь, – продолжал мнимый Генрих, – что нагло обокрал поляков: они выбрали меня королем, а я в одну прекрасную ночь удрал, прихватив с собой все коронные драгоценности, и я раскаиваюсь.
– Ты, бездельник, – прошипел Генрих, – что ты там вспоминаешь? Все это забыто.
– Мне обязательно нужно и дальше его обманывать, – возразил Шико. – Положитесь на меня.
– Признаюсь, – загнусавил шут, – что похитил французский престол у своего брата, герцога Алансонского, которому он принадлежал по праву, после того как я, по всей форме отказавшись от французской короны, согласился занять польский трон, и я раскаиваюсь.
– Подонок, – сказал король.
– Речь идет не только об этом, – заметил голос.
– Признаюсь, что вступил в сговор с моей доброй матушкой Екатериной Медичи с целью изгнать из Франции моего шурина, короля Наваррского, предварительно поубивав всех его друзей, и мою сестру, королеву Маргариту, предварительно поубивав всех ее возлюбленных, в чем я искренне раскаиваюсь.
– Ах ты, разбойник, – гневно процедил король сквозь плотно сжатые зубы.
– Государь, не будем оскорблять всевышнего, пытаясь скрыть от него то, что ему и без нас доподлинно известно.
– Речь идет не о политике, – сказал голос.
– Ах, вот мы и пришли, – слезливым тоном отозвался Шико. – Значит, речь идет о моих нравах, не так ли?
– Продолжай, – прогремел голос.
– Чистая правда, господи, – каялся Шико от имени короля, – я слишком изнежен, ленив, слабоволен, глуп и лицемерен.
– Это верно, – глухо подтвердил голос.
– Я плохо обращаюсь с женщинами, прежде всего с моей женой, такой достойной особой.
– Подобает возлюбить свою жену, как себя самого, и предпочитать ее всему на свете, – наставительно изрек голос.
– Ах, – с отчаянием вскричал Шико, – тогда я порядком нагрешил.
– И ты вынуждаешь к греху других, подавая им пример.
– Это правда, чистая правда.
– Ты чуть было не погубил бедного Сен-Люка.
