Бельмонте сложил руки Ромео на груди, перекрестился, пробормотал молитву и поспешил к сердитой молодой особе.
— Госпожа, — сказал он, кланяясь, — Томас де Бельмонте, к вашим услугам. — Он начал развязывать узел веревки, стягивающей ее запястья. — Я не знаю, почему, но мой слуга, который теперь лежит мертвым, похоже, обращался с вами как с пленницей…
— Мы были похищены, — сердито сказала Ракель. — Нас увезли из-под защиты сестер в монастыре Святого Даниила, пока мы были без сознания. Зачем?
— Я не знаю, — торопливо сказал Томас. — Клянусь Вам. Я знал Ромео как честного человека. Я жестоко ошибался. Но он заплатил за свое предательство.
Ракель потрясла запястьями, освобожденными от веревок, энергично растирая их.
— Донья Исабель очень больна. Она нуждается во внимании и отдыхе, ее нельзя везти по этим диким местам.
Она тревожно посмотрела вниз на землю, отлично сознавая, что она намного опытнее в целительстве, чем в искусстве верховой езды, надменно посмотрела на своего спасителя и, порозовев от смущения, перекинула под юбкой правую ногу поверх лошадиной спины. С внезапно возникшей решительностью она положила руку на плечо Томаса и спрыгнула со своей вышколенной лошадки. Быстрым движением она оправила юбки и поспешила к донье Исабель.
Вспомнив о требовании, которое он подслушал вначале, Томас помчался назад к реке и наполнил кожаную флягу холодной водой. Затем он подошел вслед за девушкой к паланкину.
— Я слышал, как вы просили воды. Могу я помочь вам? Я могу принести столько, сколько потребуется.
— Кто это, Ракель? — Голос из-за занавески был низок, слаб и очень нежен.
— Томас де Бельмонте, госпожа. Именно его слуга похитил нас.
— Но не по моему приказу, клянусь! — сказал Томас. — Я не могу даже представить себе, почему кто-то мог решить похитить вас. Но что бы ни пытался сделать Ромео, он уже заплатил за это, госпожа. Я убил его, — спокойно добавил он. — И если есть что-нибудь, что я мог бы сделать, чтобы воздать вам за ваши страдания, я сделаю это с удовольствием.
— Я хотела бы немного воды, — сказал голос из-за занавески.
Ракель задвинула занавеску и вынула из узла чашку. Она протянула ее Томасу, который аккуратно наполнил ее из фляги.
Она снова отодвинула занавеску, и Томас посмотрел на лицо, бледное как смерть, окруженное густыми волосами, напоминающими цветом мед и спелую пшеницу, или буковые листья по осени. Ее темные глаза были мягкими и лучились светом. Она улыбнулась, и донья Санксия навсегда покинула его воспоминания. Он почувствовал, что он знал эту красивую девушку, с изогнутыми бровями и тонко очерченным носом, всю свою жизнь; она была похожа на нарисованного святого, или на мраморную статую, или на его величество короля. У него упало сердце.
Девушка выпила, воду и отодвинула чашку.
— Спасибо, дон Томас, — пробормотала она. — За воду и за то, что вы спасли нас. Я Исабель д'Импури, а моя подруга… — она закашлялась и снова потянулась за водой.
— А я — Ракель, дочь лекаря Исаака, — сказала та, когда Томас снова наполнил чашку. — Мы хотели бы вернуться в Жирону.
— Рядом есть гостиница, — сказал Томас. — Я надеялся попасть туда вчера вечером.
— Мы проехали ее меньше часа назад, — сказала Ракель. Она потянулась к своей корзине и вынула кусок льняной ткани. — Если вы позволите, дон Томас, я перевяжу вам рану на руке.
Томас протянул руку. Ракель разрезала рукав и аккуратно перевязала небольшой порез на предплечье.
— Спасибо, госпожа, — сказал он. — Если мне позволено будет предложить, когда вы и донья Исабель будете снова готовы путешествовать, я мог бы сопроводить вас в гостиницу, а затем поехать в Жирону, чтобы сообщить вашим друзьям о том, что вы в безопасности. Я возвращусь на рассвете, чтобы проводить вас назад в монастырь.
— Спасибо, дон Томас. — Голос доньи Исабель был настолько тих, что он приблизился и наклонился, чтобы услышать ее слова. — Вы очень любезны.
Томас покраснел и отступил назад.
— Но сначала я должен найти мою кобылу, внизу у реки, и поймать лошадь Ромео. Под ним был мой конь, — это моя лошадь, потому что мой конь сейчас в Барселоне, у него повреждена задняя нога, а поскольку Кастанья был у Ромео, мне пришлось поехать на этом несчастном животном…
Исабель улыбнулась. Ракель рассмеялась.
— Я развеселил вас, госпожа? — спросил Томас несколько оскорбленно.
— Да, дон Томас, — сказала Ракель. — И я вам очень благодарна. Со вчерашнего дня мы жили в таком странном кошмарном мире, что для нас удовольствие слушать, как вы говорите о своих лошадях так страстно и так рассудительно. Вы ведь не привыкли беседовать с дамами, не так ли?
— Но я секретарь ее величества, доньи Элеонор, — сказал Томас, как будто, это было ответом на вопрос.
— Пожалуйста, поймайте Кастанью, захватите свою кобылу, и давайте покинем это ужасное место, — сказала Ракель.
Глава десятая
Исаак проснулся от легкого прикосновения к его руке.
— Господин, — тихо позвал Юсуф. — Господин, сейчас уже послеполуденное время, и хозяйка спрашивает о вас. Я принес вам немного поесть.
Его хозяин спустил ноги на пол и сел. Он невероятно устал, голова сильно кружилась.
— Я не буду есть. Пока. Принеси мне только кружку воды.
— Вот, господин, — сказал мальчик и вложил кружку ему в руку.
— Теперь, парень, слушай меня. Пойди к хозяйке и скажи ей…
— Сказать ей что, господин?
— Только не правду, — устало произнес Исаак. — Правда состоит в том, что я не могу вынести разговор с нею. Правда в том, что, хотя я окружен книгами, полными мудрости, я не могу ими воспользоваться, потому что Ракели нет. Скажи ей, что мне нужно побыть одному, чтобы подумать, и что я пойду в поля. А затем поешь сам, и мы отправимся.
Исаак умылся холодной водой и надел чистую одежду.
— Мы пересечем реку, — сказал он. — Но небыстро, потому что сегодня утром у меня воспалились суставы и они плохо гнутся. — И они неторопливо отправились к мосту.
Река была все еще бурной после утренней грозы, но небо было ясным, а ветер смягчил жар солнца.
— Куда мы идем, господин? — спросил Юсуф. — Мы пересекли мост.
— Чтобы встретиться с человеком, который давно уже хотел поговорить со мной, — сказал Исаак.
— Да, господин, — сказал Юсуф голосом, полным сомнения.
— Где-то недалеко отсюда, — сказал Исаак, — есть большое дерево с густой кроной, под которым человек может сидеть в тишине и покое и будет заметен со всех сторон.
— В той стороне, — сказал Юсуф. — Около церкви.
— Отведи меня туда, парень, — сказал Исаак. — Я сяду под деревом и обдумаю все, что требует размышлений.
В полном молчании Юсуф повел своего хозяина через поле.
— Теперь оставь меня. — Исаак устроился под деревом, прислонившись к нему спиной, и жестом показал мальчику, чтобы тот ушел. Он положил руки на колени и сделал несколько глубоких, медленных вдохов.
— Но, господин, — сказал Юсуф, — что я должен сделать?
— Пойди на рынок и поищи ответы, — сказал Исаак сонным голосом.
— На какие вопросы, господин?
— Если ты не можешь найти ответы, значит, сначала надо поискать вопросы, — нетерпеливо произнес Исаак. — Когда найдешь их, возвращайся ко мне. Если увидишь, что я ушел, ищи меня дома.
— Позвольте мне принести вам пищу и питье, господин.
— Нет. Теперь оставь меня.
Юсуф пошел через луг. Но, сделав не больше трех шагов, он остановился и решительно повернулся назад.
— Здесь тот, кто шел за нами, — в его голосе послышались панические нотки.
— Высокий человек, длинноногий, в военной форме?
— Да, господин.
— Посмотри на него внимательно, Юсуф. Он пахнет злом. И скажи мне, когда увидишь его снова.
Томас де Бельмонте осмотрел свое войско — две кроткие дамы и пять лошадей — и расставил их с военной точностью.
— Я поведу пару серых, — сказал он Ракель. — Вы можете вести бедную Блавету и при этом ехать на своем коне, госпожа?
— Конечно, — сказала она и замялась. — По крайней мере я думаю, что могу, дон Томас, — добавила она. — Я никогда не ездила верхом до сегодняшнего дня, как, наверно, вы уже поняли. Но утренняя поездка показалась мне достаточно легкой.
— Отлично, — с сомнением сказал Томас, помогая ей взобраться на спину кобылы. Она расправила юбки, одной рукой подхватила уздечку Блаветы, а другой — узду гнедой кобылы, и ударила лошадь каблуками. Процессия двинулась вперед.
— Если бы я знала заранее, я бы оделась перед сном в дорожное платье, — заметила она, оглядывая свое тонкое льняное платье с кривой улыбкой. Но, несмотря на неудобство, Ракель признавалась себе, что это было самое захватывающее приключение в ее в общем-то спокойной жизни. С некоторым чувством вины — конечно, ее родители наверняка ужасно беспокоятся, — она поняла, что ей оно очень понравилось. Она отважно повернулась к Бельмонте.
