Бетонные конструкции гаражного въезда, не выдержав такого фейерверка, похоронили под собой все, что осталось от бронетехники. И в это же время, словно вторя 'праздничному салюту', устроенному группой Сергеева, на юго-востоке Раменок, взлетели на воздух (не сами, а с помощью двадцати пяти килограмм аммонала) два, подготовленных ко взлету МИ-42.
— Получилось, получилось. Мы и крылышки и ножки им обрезали, — Сашка Епифанов едва не приплясывал с РПК в руках, — теперь надолго угомонятся, гады.
— Отставить ритуальные танцы, — Сергеев тяжело дыша, обернулся, чтобы посмотреть на содеянное, — нам еще на 'Кравченко' добраться надо.
И все время, оглядываясь по сторонам, троица, переполняемая эйфорией, затрусила вдоль мертвых громадин домов, на стенах которых кривлялись причудливые тени, отбрасываемые языками угасающего пламени. И вскоре, и эти тени и поисковики, растворились в дымке, прижавшегося вплотную к земле, сереющего неба.
* * *
14.11.2026 г. Рязанская область. г. Ряжск.
Отзвуки его шагов разносились гулким эхом, казалось, по всем пустынным улочкам Ряжска. Вообще в обезлюдевших, разрушенных городах, городках и поселках передвигаться бесшумно было не реально. Или как сейчас, многократно отраженные звуки ударов каблуков армейских ботинок, гуляли по проспектам и переулкам, заглядывая в каждое, лишенное стекол, окно, или, все равно, своим шуршащим 'вш-ш, вш-ш' и хрустящим 'хр-р, хр-р', с головой выдавал, идущего путника бесконечный ковер из битого стекла и кирпича, листьев, бумажек и прочего мусора.
Егор остановился и снял 'Бенелли' с плеча. Наискосок, через дорогу стоял целехонький, если не считать прошитого автоматной очередью, лобового стекла, автобус. Тонированные стекла, кузов из какого-то серебристого металла. Он казался пришельцем из той, другой жизни, заброшенным машиной времени на развороченные улицы Ряжска, вместе с хроно-туристами. Вот сейчас откроется дверь и экскурсовод, в модном блестящем костюме, выведет наружу разношерстную публику: студентов, пожилые пары, детишек с мороженным. А как всегда, суетливые японцы, со своими традиционными фотоаппаратами, будут шастать вокруг, и снимать близлежащие руины, отставая от основной тургруппы. Он подошел к автобусу. Нет, не было туристов. Только упавшая на баранку голова шофера и брызги крови на лобовом стекле.
Достав нож, он разомкнул гармошку задней двери. Внутри, на полу, в беспорядке валялись сумки, кошельки и барсетки.
— Понятно. Попали туристы под раздачу.
На пятом от водителя кресле, в левом ряду, сидел пузатый дядечка. Распухшие руки прижимали к груди дорогое портмоне, чуть ниже которого, торчала рукоятка кухонного ножа. После недолгих поисков, Егор нашел то, что искал — две пачки сигарет.
Выйдя из смрадного салона, он вдохнул полной грудью. Бросив взгляд налево-направо, шагнул на середину проезжей части. Полетела, кувыркаясь и грохоча, поддетая носком ботинка, алюминиевая банка.
— Черт. Теперь за три квартала знают, что я иду, — он со злости наподдал банку еще раз.
Да. Все его рассуждения, ну насчет легкости обнаружения передвигающегося субъекта, конечно верны. Но только в том случае, если сам сидишь в засаде. Сейчас же ему казалось, что к ритмичному 'стук-стук' его 'Combat Boots', примешивались какие-то посторонние звуки. Как будто за ним шаг в шаг, словно в дешевом шоу, шел размалеванный клоун, повторяя все его движения, строя за его спиной рожицы и пристраивая к его голове рожки, из двух пальцев.
Он резко обернулся. Пусто.
Стук-стук.
Блин. Опять кто-то паясничает за спиной.
— Да. Нервишки сдают, — Егор передернул затвор. Металлический лязг унесся дальше по улице, пугая, сорвавшиеся с насиженных мест, газетные обрывки.
Нет. Это добром не кончится. У него возникло желание заорать во все горло или пальнуть по этим, пялящимся на него своими темными провалами глазниц, окнам.
Он вошел в ближайший дом. Поднялся на последний, пятый этаж. В первой квартире, в которую он сунулся, в комнате, на диване лежал высохший труп старушки. В квартире напротив никого не было и Егор, свернувшись калачиком на кресле, у окна, замер, подобно варану на солнцепеке, уставившись на безлюдную улицу.
Сильного ветра не было, но от его еле слышного завывания в венткоробах, стало не по себе. Дребезжали стекла в старом трюмо. Так они дребезжат, когда по улице ползет, гремя на рельсовых стыках, трамвай. Трамвая на улице не наблюдалось, зато из переулка выскочила и стремглав понеслась в том направлении, откуда пришел Егор, стая тощих, облезлых собак.
Хоть что-то живое. Его передернуло.
Хорошо, что это 'живое' еще по квартирам не шарит. Надо бы подпереть чем-нибудь дверь. Лень.
Лень, ему было, и готовить есть.
Зачем? Зачем готовить? И вообще, зачем все это? Куда он идет?
В каждом более-менее крупном городе — одни трупы. Если и есть кто живой, то либо мародеры, либо охотники за головами. Могут ли его старенькие родители выжить в такой среде? А сколько мегатонн получила Москва? Он опустил голову на колени.
Накатило. Придавило к земле. Выворачивает на изнанку.
Кому теперь есть дело до него? Если только стае голодных псов или людоедов-гурманов? Хватит. Он взвел курок и засунул ствол между стучащих друг о друга зубов. Язык пощипывало кисловатым привкусом железа. Так бывало в детстве. Он касался языком металлического забора. Зачем? Спроси ребенка зачем. Зачем все мальчишки в детстве прыгают на тонкую еще, корку льда, на луже, жгут тополиный пух или пробуют железку на вкус, особенно зимой, рискуя так и остаться торчать во дворе, до морковкиных загодей, с прилипшим языком.
Зима. Будет ли она вообще когда-нибудь? Уже середина ноября, а теплынь стоит — сентябрьская. Ни намека на заморозки.
Бах. Егор вздрогнул и едва не взвыл, больно ударившись зубами о металл. Скосив глаза, он увидел ковыляющего по улице парня, одетого в бело-синюю куртку, с огромной надписью 'Мальборо' на спине.
— Вот дурень. Он бы еще мишень там себе нарисовал.
Парень, держась за простреленную ногу, едва ли не скакал на второй, здоровой.
— Хгля, — Егор вынул обслюнявленный ствол 'Бенелли'.
— Егрит хвою. Хакой шырк обвомався — мохги по побевке — в дверях стояли два вооруженных 'Калашниковыми', типа, один из которых улыбался, во все свои четыре зуба.
— Может помочь? — участливо спросил второй.
— Я — ш ужовольшвием, — беззубый навел на Егора короткий ствол АКСУ-74.
— Положи свою дрыну на пол. Медленно.
Он медленно опустил 'Бенелли' на пол и получив прикладом в спину, минут пять, лежа на полу, глотал воздух, пытаясь восстановить дыхание.
— Что с этим делать, Глухой? — в комнату вошли еще трое. Шедший последним здоровяк, тащил за ногу, оставляющего за собой кровавый след, парня, которого подстрелили на улице.
Что делать, что делать, — визгливым голосом передразнил коротышка — нечего шмалять по нему было, — он с досады пнул здоровяка в пах. Тот согнулся, выдохнул, но почему-то не ответил.
Как мелкий зашел, Егор не видел, но одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что этот мозгляк здесь главный.
Одет он был в новый камуфляж. На небольшом брюшке красовался АС 'Вал'-2М — последней модификации. На голове коротышки был надет бронешлем. Правда без ПНВ, противогаза и других наворотов, да еще и со сломанным 'забралом'. Из остальных начальственных 'девайсов', он заметил выглядывающий из висящего на груди расстегнутого чехла, 'цейссовский' монокуляр и ОМОНОВский дистанционный электрошокер, болтающийся на боку. Этим чудом техники он и 'осчастливил', попытавшегося приподняться Егора. Перед глазами все поплыло. Он, снова ткнувшись носом в пол, не мог видеть, что происходило в комнате. Доносились лишь приглушенные, словно сквозь ватные беруши, звуки.
— Давай Шмыга, тащи его туда, — Глухой махнул в сторону ванной — нам он такой без надобности. Ни в тире постоять не сможет, ни прибраться. А вот этот, — Глухой ткнул пальцем в находящегося в прострации Егора — для тира сойдет. Для уборки слабоват.
Шмыга волоча парня все так же, за ногу, скрылся в ванной.
Бум, — стукнулась мотающаяся голова об порог. Буквально через пару секунд, здоровяк уже стоял в центре комнаты, вытирая охотничий нож о штаны.
За окном два раза бипнуло.
— Давай этого в машину, — Глухой повернулся к Егору.
Его поставили на ноги. Ноги подгибались.
— Пеешкаравша кы, — четырехзубый глотнув из фляги, прополоскал рот и плюнул вонючей жидкостью Егору в лицо.
Как его дотащили до 'Урала', как довезли до лагеря банды Глухого и бросили на пол в ветхом бараке — он не помнил. Запомнилась только болтавшаяся на груди у Глухого, блестящая рокерская бляшка, с рельефным бычьим черепом. — еще один символ власти отмороженного главаря.
