привычно заставляет меня нервничать. Ксения в целом очень ласковый и ранимый ребёнок. Но временами у неё случается бзик, и это — гасите свет, господа. Потому что в такие моменты сходство с безрассудным отцом прослеживается просто леденящее.
— Если ты свалишься, моя хорошая, то больше на бордюры ни ногой, — спокойно отвечает Макс.
— Я не твоя! — бурчит Ксюша и показывает ему язык.
А вот это что-то новенькое. Где только набраться успела?
Конечно, не средний палец, но это, как говорится, дело времени.
Признаться, я впервые в такой растерянности. Отец воспитывал нас с братом один, его слово было для нас единственным непреложным законом. Но почему-то мне кажется, если сейчас вмешаюсь и настою на своём, то в зародыше подорву в глазах дочери авторитет Макса.
Наступив себе на горло, киваю на невысказанный вопрос в глазах нашей малышки.
Можно.
— Если она свалится, я не знаю, что с тобой делаю, — тихо цежу сквозь зубы, продолжая улыбаться.
— Ты же слышала, она считает себя взрослой. Набивать шишки её законное право, — отзывается Макс, напряжённо наблюдая за тем как Ксения неуверенно вышагивает по бордюру. — Лучше пусть ребёнок это сделает при нас и успокоится, чем улучит момент, когда рядом некому будет подстраховать.
Размышляя над его словами, ловлю себя на мысли, что Макс не видел её первые шаги, понятия не имеет, когда у неё день рождения и какие конфеты любит его дочь, но поразительно просто находит к ней подход.
— Тебе в детстве часто что-либо запрещали?
— Постоянно, — бросает он, срываясь вперёд на долю секунды раньше меня.
Одновременно хватаем потерявшую равновесие Ксению за капюшон курточки. Я усилием воли сдерживаю внутри себя вызванную страхом ярость. В её растерянных серых глазах и без того горят испуг и стыд.
— Зелёнки боишься? — глухо спрашивает Макс, проследив за моим взглядом, устремившимся к счёсанной ладошке.
Ксюша шмыгает носом, мужественно сдерживая слёзы, на что моё материнское сердце сжимается до микроскопической точки, обмирающей от невозможности забрать её боль. Ну, что за упрямица… Всю душу мне выворачивает своими несчастными глазищами!
— Не боюсь, — наконец, отвечает она.
— Я сейчас.
Меня в такие моменты словно парализует и способность действовать возвращается не сразу. У Макса, видимо, наоборот — с реакциями при стрессе порядок. Он возвращается быстро, благо поблизости есть сразу две аптеки. Я только и успеваю устроиться на лавке да усадить насупленное чадо к себе на колени.
— Давай сюда руку. Сейчас будет больно, — честно предупреждает он.
Ксения морщится, но терпит. Внимательно разглядывает сосредоточенное мужское лицо и… неуверенно ерошит свободной рукой густые волосы Макса.
— Лохма-а-атый бабай.
— Не называй меня так, пожалуйста.
В его глазах смущение и ещё что-то… Вина?
— А как надо? — с любопытством интересуется Ксюша, не переставая жамкать тёмные пряди.
Он неторопливо дует на детскую ладошку, словно оставляя мне возможность ответить. А у меня спазм в горле. Выдохнуть не могу!
— Просто Макс. — Мартышев резко встаёт и отворачивается. Я даже не успеваю считать выражение его лица. — Пойдёмте. Ещё немного и мы опоздаем.
В кинотеатре Ксюша сама устраивается между нами и первое время даже с восторгом следит за происходящим на большом экране. Но всё же эта адаптация известной сказки рассчитана на детей постарше. Она довольно быстро начинает клевать носом.
Макс пересаживает дочь к себе на колени и кивает мне на освободившееся кресло. Остаток сеанса почти не дышу, поражаясь тому, как органично смотрится в колыбели крепких рук доверчиво уснувший ребёнок.
На губах Макса то и дело мелькает тень улыбки, неловкой растерянности и чёрт знает чего ещё. Сейчас, видя его таким, очень хочется признаться, что я трусиха, наврала с три короба и вообще… не прочь рассмотреть его возвращение в нашу с дочерью жизнь. Но он вроде как по этому поводу особо не парится, да и приглашения не ждёт — сам приходит. Может, так оно правильнее? Дать всему произойти своим ходом.
К тому же странная мысль, но есть нечто особенно трогательное в его к ней отношении именно в неведении, что всё-таки является её биологическим отцом. Так оно кажется более искренним и бескорыстным, что ли.
Собственно, мультфильм благополучно проходит мимо нас. Макс баюкает Ксению, я любуюсь ими, а когда приходит время выйти в прохладу вечернего города, Ксюша сонно перебирает ногами и спустя пару минут просто встаёт посреди тротуара.
— Ножки устали.
Макс без лишних слов снова берёт её на руки. Длинными пальцами поглаживает детскую спину, когда она обнимает его руками за шею и сладко зевает куда-то в плечо.
А я, глядя на идущего рядом мужчину, сразу вспоминаю, что мы… ну как бы помимо самого момента зачатия, и близки-то особо не были. О чём с ним говорить, я совершенно не представляю! А ещё, анализируя сегодняшний вечер, прихожу к выводу, что Макс вроде как ухаживает. Ну, или совсем от скуки спятил, его разве поймёшь? И напрямик не спросишь, неловко. Да и во внеземную любовь спустя пять лет молчания верится с трудом.
— Ахметова, ты б ещё на другую сторону улицы перешла. Как школьница на первом свидании, ей-богу!
— А у нас свидание? — изображаю безмерно удивление, мысленно чертыхаясь. Ох, не надо было дышать в их с Ксюшей сторону с таким придыханием!
— Разве не похоже? — нагло ухмыляется Макс.
— Ну так себе, — из вредности пытаюсь казаться искушённой. Хотя кого я обманываю? И зачем? — Все мои познания о свиданиях почерпнуты из кино, — признаюсь, открыто глядя ему в глаза.
Этой короткой фразой высказываю всё: и то, что не порхала бабочкой по рукам, и то, что он едва ли сможет похвастаться тем же.
Макс весь оставшийся путь задумчиво молчит. Переваривает.
— Зайдёшь? — предлагаю, отпирая новую дверь.
— В гости или до утра? — с бесстыжей улыбкой уточняет этот неисправимый повеса.
— До детской и обратно.
— Ну разве что так. Мне ещё поделку делать.
— Сомневаюсь, что у тебя найдётся под рукой хоть часть необходимого, — усмехаюсь, включая ночник в комнате Ксении.
За спиной слышится скрип кровати, сонное бормотание дочери, тихие шаги…
Я прикрываю глаза, чувствуя, как пульс начинает быстрее стучать в висках от его хриплого шёпота:
— Может, я всё-таки задержусь?
Пускай это прозвучит преувеличенно… но предметы вокруг теряют очертания, будто Амиль в прошлом году и не возил меня на операцию по коррекции зрения.
Прыткий какой! И ведь попробуй устоять!
Снимаю куртку, намеренно избегая случайных прикосновений. Сейчас любой искры достаточно, чтобы наутро кусать локти.
— Не заскучаешь в одиночестве, пока мы спим?
— Мы же взрослые люди, Ахметова. О какой скуке может быть речь?
Та-а-ак… Это
