— Тьфу ты! Что же это за порядки? В Майере мы все строились по отделениям, и за каждым было закреплено место.
— А здесь ананасная армия.
— Что-то мне это не нравится.
— Я и не ждал, что понравится. Ничего другого предложить не могу. Ладно, скоро сюда заявится Старый Айк. Проведет с тобой беседу, объяснит тебе твои обязанности. В нашей роте капрал командует своим отделением, только когда он получает наряд на уборку сортира. Да и то Старый Айк обязательно приходит проверять.
— Этот Галович, как я посмотрю, тот еще тип.
Вождь вынул из кармана рубашки кисет с табаком.
— Что да, то да, — сказал он, глядя на кисет. Потом очень осторожно свернул толстыми пальцами самокрутку. — Он тоже служил у Хомса в Блиссе. Дежурным истопником. Приглядывал зимой за котельной. У него тогда, я думаю, было РПК. — Он раскурил коричневую рыхлую самокрутку, бросил спичку в жестянку из-под кофе и сделал несколько затяжек. На Пруита он не смотрел, глаза его безмятежно следили за расплывающимся в воздухе дымом. — Старый Айк у нас спец по сомкнутому строю. По расписанию каждое утро час отводится на занятия в сомкнутом строю. Командует всегда Галович.
Самокрутка догорела быстро, и Вождь кинул окурок в жестянку. На Пруита он по-прежнему не смотрел.
— Ну ладно, — сказал Пруит. — Не мучайся. Выкладывай.
— Кто мучается? Я? С чего ты взял? Просто у боксеров сезон уже кончается, и мне непонятно, когда ты начнешь тренироваться. Прямо сейчас или подождешь до лета, чтобы допустили на ротные товарищеские?
— Я вообще не собираюсь тренироваться. С боксом кончено.
— А-а, — неопределенно протянул Вождь. — Понятно.
— Ты, наверно, думаешь, я ненормальный?
— Да нет, почему же. Я, правда, немного удивился, когда услышал, что ты ушел из трубачей. Играешь ты ведь классно.
— Ну и что? — запальчиво сказал Пруит. — Взял и ушел. И не жалею. И с боксом завязал. И тоже не жалею.
— Ну, раз не жалеешь, значит, полный порядок.
— Вот именно.
Вождь встал и пересел на соседнюю койку.
— По-моему, Галович идет. Я так и думал, что он сейчас подвалит.
Пруит поднял голову и посмотрел в проход между койками.
— Слушай, Вождь, а в чьем отделении Маджио? Такой маленький, знаешь? Итальянец?
— В моем. А что?
— Просто так. Он мне понравился. Мы с ним утром познакомились. Я рад, что он у тебя.
— Хороший парнишка. Еще совсем зеленый, только что с подготовки. Все пока путает, каждый день хватает внеочередные наряды, но парнишка хороший. Сам с наперсток, а юмора на двоих. Всю роту веселит.
Галович приближался к ним по проходу между койками. Пруит смотрел на него в изумлении. Галович шел на полусогнутых ногах, медленно переставляя огромные ступни, голова и тело при каждом шаге покачивались, будто он нес на спине тяжелый сейф. Длинные руки неуклюже болтались у самых колен, и он был похож на неуверенно шагающую на задних лапах обезьяну. Маленькую голову покрывали коротко подстриженные жесткие волосы, клином спускавшиеся на лоб почти до бровей, крохотные, прижатые к голове уши и Длинная челюсть с отвисшей нижней губой подчеркивали сходство с гориллой. Пруиту подумалось, что если бы не слишком маленькие для обезьяны глубоко посаженные глаза и не худая костлявая шея, Галович был бы вылитая горилла.
— Так это и есть Галович?
— Он самый, — подтвердил Вождь, и сквозь его важную невозмутимость проглянула лукавая смешинка. — Ты еще не слышал, как он разговаривает.
Нелепая фигура остановилась у койки Пруита. Старый Айк глядел на него красноватыми глазками, утонувшими в складках морщин, и задумчиво жевал отвислыми губами, как беззубый старик.
— Пруит? — спросил Галович.
— Я Пруит.
— Сержант Галович. Имею быть замыкающий на этому взводу, — гордо сказал он. — Ты в этот взвод приписанный, ты есть под моей командой. Вытекает: я тебе начальник. Буду делать для тебя вводную беседу. — Он замолчал, оперся громадными шишковатыми лапищами о спинку койки, дернул подбородком, втянул губы так, что они превратились в тонкую линию, и уставился на Пруита.
Пруит повернулся к Вождю и выразительно поднял брови, но индеец уже лежал, свесив с Койки большие ноги и откинув голову на подушку, накрытую сложенным вчетверо серо-зеленым одеялом. Вождь выбыл из игры внезапно, без предупреждения, и теперь всем своим видом показывал, что не участвует в происходящем.
— Не смотри на него, — приказал Галович… — Это я делаю для тебя разговор, а он — нет. Он здесь Только капрал. Командир на этом взводу сержант Вильсон. Это он может для тебя указать, если я не указал.
Когда утро, встаешь, и для тебя первое дело — заправить койку. Без никаких морщин, и запасное одеяло сложил на подушку. Я на этом взводу смотрю каждую койку все как один и, кто плохо, раскидываю, а он снова заправляет.
А хочешь обманывать — для тебя плохо, ясно? Отделение каждый день имеет наряд: уборка для комната отдыха и наружная галерея. Себе койку убрал — берешь швабру, помогаешь для галереи.
На этом взводу освобождение от работы или от строевой для никого нет, сначала надо другую большую нагрузку получать.
Маленькие красноватые глазки глядели с вызовом и почти с надеждой, будто ждали, что Пруит с чем-нибудь не согласится и вынудит Старого Айка доказать свою преданность Хомсу, Роте и Великой Цели. Что это за цель — отличная служба, боевая готовность в мирное время или увековечение армейской аристократии? — никто точно сказать не мог, но разве важно, как Великая Цель называется, если она все равно существует и взимает подать преданностью.
— И вынь из головы, — продолжал Старый Айк, — что если ты боксер, то можешь бить, кого хочешь, потому что ты очень герой. Кто очень герой, он быстро будет в гарнизонной тюрьме… А сейчас будут через пять минут давать сигнал для работы, и ты будешь идти на построение, — заключил Старый Айк, метнув на Пруита сердитый взгляд, и с укоризной уставился на спокойно лежавшего Чоута. Потом протопал назад к собственной койке и, вернувшись к прерванному ради беседы с Пруитом служению своему неведомому богу, взялся наводить глянец на дожидавшиеся его ботинки.
Когда он ушел, Вождь Чоут поднялся и сел, пружины под его тяжелым, массивным телом протестующе заскрипели.
— Теперь представляешь, как он подает команды на строевой?
— Да, — кивнул Пруит. — Теперь представляю. Что, остальные у вас такие же?
— У нас каждый хорош по-своему, — важно сказал Вождь и не спеша, тщательно свернул новую самокрутку. — Я думаю, он уже пронюхал, что ты не идешь в команду Хомса, — медленно добавил он.
— Так быстро? Как ему удалось?
Вождь пожал плечами.
— Трудно сказать, — ответил он слишком уж невозмутимо. — Но, по-моему, уже пронюхал. Он же знает, что ты боксер. Если бы думал, что все путем, стоял бы перед тобой на ушах, да еще бы и задницу тебе вылизал до блеска.
Пруит рассмеялся, но на лице Вождя не мелькнуло и тени улыбки, круглое важное лицо вообще не выражало никаких чувств. Вождь, казалось, лишь слегка удивился, что его слова вызвали смех, и от этого Пруит захохотал еще громче.
— Ладно, — сказал он индейцу, — с этим вопросом мы, пожалуй, разобрались. Дашь еще какие-нибудь наставления или мне уже можно постричься в монахи и начать святую жизнь?
— Да почти всё, — размеренно сказал Вождь. — Смотри, чтобы в тумбочке не было бутылок. Старику не нравится, когда солдаты пьют. Он проверяет тумбочки каждую субботу. Если я не успеваю спрятать бутылки, он их забирает.
Пруит усмехнулся:
— Подожди, я возьму блокнот и запишу, а то забуду.
— И еще, — медленно продолжал Вождь. — После десяти вечера никаких женщин в казарме. Только если белые, тогда можно. Всех других — желтых, черных, коричневых — я обязан сдавать под расписку Хомсу, а он сплавляет их Большому Белому Отцу.
Он с важностью посмотрел на Пруита, а тот сделал вид, что записывает его советы на манжете.
— Что еще?
— Все.
Пруит улыбнулся Вождю и подумал о женщине, которая ждет его в Халейве. За сегодняшний день он вспоминал ее уже в третий раз, но, как ни странно, сейчас мысль о ней не причинила ему боли, он теперь мог думать о ней легко; на мгновенье он почти поверил, что на каждом углу красивые женщины только и дожидаются, чтобы он позвал их за собой, стал их любовником, дал им то, о чем они мечтают, хотя, конечно, знал, что никому-то он не нужен. Спокойная, немногословная дружелюбность Вождя заполнила теплом пустоту в его душе.
Снизу раздался свисток, одновременно со свистком дежурный горнист заиграл сигнал к построению, и Пруит даже сумел объективно оценить горниста. Очень плохо сыграно, решил он про себя, он бы сыграл гораздо лучше.
— Тебе пора на построение, — сказал Вождь, подымаясь с койки высокой широкоплечей громадой. — А я, пожалуй, пойду полежу. Самое время малость всхрапнуть.
