Конечно, ведьма! – твердо решила для себя Махидевран. Сердце несчастной женщины обливалось кровью. Она вовсе не была злой или такой уж коварной и искренне любила султана, но провела рядом с ним совсем немного времени. Сначала между ней и Повелителем влезла наглая Гульфем, а потом вот эта зеленоглазая ведьма.
Молодая женщина, любившая и не так давно любимая, чувствовала себя ненужной и от этого несчастной. Махидевран сильно похудела, хотя и не стала гибким стебельком, каким была когда-то, она применяла разные средства, чтобы улучшить цвет лица и свою кожу, чтобы не допустить морщинки, тщательно следила за своим телом, чтобы на нем не было ни единой лишней волосинки, делала все, чтобы быть привлекательной. Темные глаза баш-кадины сверкали, встречаясь с глазами Повелителя, светились радостью, стоило ей увидеть Сулеймана…
Но все напрасно, его сердце похитила эта ведьма…
Что оставалось Махидевран? Только бороться за свою власть в гареме, за то, чтобы ее сын стал следующим султаном, чтобы проклятая ведьма не внушила Повелителю мысль сделать шехзаде ее щенка. Да-да, Махидевран уже боялась даже этого.
Но у нее оставалась надежда, что Хуррем все же надоест Повелителю, баш-кадина уже не надеялась вернуться в спальню султана, она хотела только того, чтобы из этой спальни ушла соперница. Пусть там будет кто угодно другой, только не эта Хуррем!
Подумав об этом, Махидевран даже обернулась к валиде, но прикусила язык, не время сейчас о таком. Валиде заметила ее порыв, как и то, что невестка сдержала себя. Мысленно похвалила Махидевран за сдержанность, не время проявлять к Хуррем какую-то злобу, Повелитель счастлив не только свадьбой сестры и любимого друга, но и рождением еще одного сына. Всему свое время, спадет с глаз Повелителя пелена, и Хуррем не вечна в его спальне.
Вымученно улыбаясь, Махидевран делала вид, что радуется празднику Хатидже. У нее такого не было, султаны уже давно не женились, а просто держали наложниц в гареме. Можно стать кадиной, даже баш-кадиной, но это все равно не венчанная жена, все равно рабыня, даже если не купленная. Кроме того, Ибрагим обречен быть верным жене, у него не будет гарема, а значит, у Хатидже не будет соперниц. Счастливая… А всего лишь надо было родиться сестрой султана.
Хафса с тревогой наблюдала за Махидевран. Она понимала все, что чувствовала баш-кадина, сама когда-то испытывала подобное. Счастливая соперница, невнимание мужа, страх перед будущим… Правда, Хафсе в свое время было еще хуже. Махидевран хотя бы какое-то время была любима, а она сама и того не испытала, очень красивая и сознающая это Хафса была вынуждена мириться с откровенным пренебрежением Селима. Мало того, Селим не был султаном и едва ли мог им стать, тогда никто не знал, что будет.
Но мудрая Хафса все равно понимала чувства брошенной женщины. У Хафсы тогда хватило ума не восстановить сына против отца, никогда не сказать ни единого дурного слова, ни взглядом, ни вздохом не дать понять Сулейману, что презирает Селима, что не держит на него обиду, не показать, насколько несчастна. Понял ли Сулейман? Если и понял, то только сейчас, при жизни отца она удержала сына от протеста, даже от негодных мыслей об этом.
Сумеет ли это сделать Махидевран, не внушит ли, пусть даже невольно, Мустафе чувство досады, злости на отца из-за несчастья матери? Не может же мальчик не видеть, что творится? Этого Хафса боялась больше всего, она решила после свадьбы поговорить с матерью Мустафы, объяснить ей опасность такого внушения. Мустафа не должен возненавидеть братьев, чувствовать опасность, исходящую от них, стать им врагом.
Конечно, все в гареме заметили недовольство и даже несчастье Махидевран. И правда, почему мать Мустафы после его рождения Повелитель удалил из своей спальни, радовался растущему сыну, но Махидевран к себе не брал, может, потому, что ее заменила Гульфем? А вот Хуррем берет к себе, и та снова рожает ему детей. Уже четверо за неполные четыре года!
На следующий день Хафса позвала к себе Махидевран:
– Как Мустафа? Мальчик здоров после праздников?
– Здоров, благодарю вас, валиде-султан.
– А ты здорова ли?
– Здорова.
– Не похоже.
– Голова болит от шума и криков. Мы не привыкли к такому. Это мужчины, которые ходят в походы, могут терпеть барабаны, а для слабых женщин тяжело.
Она пыталась делать вид, что все хорошо. Вечером долго не могла заснуть, все пыталась понять, как ей быть, как вести себя. Разум подсказывал, что Повелителя не вернуть, а глупое сердце продолжало надеяться. Но как об этом скажешь кому-то, даже валиде? Махидевран продолжала вымученно улыбаться, ссылаясь на головную боль из-за шума.
– Махидевран, я хочу с тобой поговорить. Никогда раньше не рассказывала, хотя, думаю, ты все знаешь сама. Садись, послушай.
Конечно, им лучше бы выйти в кешк, чтобы кто-то хоть ненароком не услышал, но, с одной стороны, Хафса действительно собиралась говорить то, что известно всем, с другой – была уверена, что не подслушают, покои валиде так расположены, что подслушивать некому.
– Все знают, как трудно мне было рядом с султаном Селимом, каково пришлось. Но я все вытерпела, когда наступили трудные времена, – Хафса не стала говорить, что других просто не было, – я перестала думать о собственном счастье или несчастье, я думала только о Сулеймане.
– Вы воспитали прекрасного сына, валиде-султан…
– Знаю, но сейчас не о том. Главное, я сумела не внушить ему ненависть к отцу, это спасло Сулейману жизнь. Понимаешь? Что бы ни было с тобой, постарайся, чтобы этого не заметил Мустафа. Он должен знать, что любим отцом, и сам должен любить Повелителя. А для этого не должен видеть несчастья матери. Ты меня слышишь? Понимаешь ли?
Как ни сдерживалась Махидевран, а слезы на глазах выступили.
– Понимаю, только смогу ли? Повелитель без конца возится с Мехмедом и Михримах. Нянчится с ними, восхищается.
– Они совсем маленькие. Мехмед толковый мальчик, но не толковей Мустафы. А Михримах просто девочка, Повелитель мечтал о дочери, тем более, она хорошенькая. Они дети и твоему сыну не угроза.
Махидевран даже возражать не стала, она прекрасно понимала, что валиде лжет сама себе. Как могут братья не быть угрозой? Султан Селим был младшим, да и Сулейман тоже…
Хафса долго еще убеждала Махидевран, та кивала, постепенно разговор пошел просто о делах в гареме, о вчерашней свадьбе. Уже перед уходом баш-кадина вспомнила:
– А вы видели новорожденного, каков он?
Хафса заметно смутилась, вчера она не стала заходить к Хуррем, все размышляла, как станет разговаривать с Махидевран, а сегодня прямо с утра этим и занялась, да вот заговорились… Уже полуденная молитва прошла, а она до сих пор не навестила роженицу.
Постаралась ответить как можно безразличней:
– Нет, я еще не была. Сейчас схожу…
Махидевран очень понравился ответ валиде, отмахнулась:
– Она, наверное, спит. Или разглядывает перстень Повелителя.
Нет, Хуррем не спала и перстень не рассматривала. Она кормила маленького Селима, решив кормить самой, как делала с другими сыновьями. Так надежней.
Женщину никто до сих пор не навестил. Хуррем знала, что пушка выстрелила, Повелитель прислал подарки, добавив к перстню еще много всего. Но мужчине нельзя приходить к рожавшей женщине целых сорок дней, значит, его ждать не стоило. Хуррем и не ждала, но почему же не зашла ни валиде, никто из одалисок, даже те, кто только вчера подлизывались на всякий случай?
Хотя с одалисками понятно, они ждут, как поведет себя валиде. Сейчас весь гарем ждет, притихнув. А валиде словно и не догадывается, что у нее новый внук. Хуррем старалась не плакать, она знала, что должна выглядеть довольной и счастливой, когда к ней придут. Покормила Селима, отдала, чтобы уложили спать. Потом покормила маленького Абдуллу. Михримах уже не сосала грудь, да если бы и так, у нее есть кормилица.
Хуррем приласкала дочку и старшего сынишку…
Напряженно ждала, но никто не появлялся. Отдав малышей Гюль и Марии, чтобы погуляли, вдруг села к столу и попросила писчие принадлежности. На лист легли строчки:
Счастливцы вы, ведь вас не разлучить,Аллах соединил навеки ваши души.Теперь любовью предстоит вам жить,Ее прекрасный голос только слушать.
Хуррем извинялась за то, что не смогла поздравить сама и передать приготовленные подарки.
Она задумалась, не отправить ли подарки с евнухом, но потом решила подождать, что-то подсказывало не торопиться. Женщина снова вскинула перо. Обещала сказать пожелания счастья лично и подарки преподнести тоже.
Немного погодя раздался стук в дверь.
– Валиде! – вскинулась Хуррем. Фатима как-то странно покачала головой.
Вошел кизляр-ага, он не мужчина, ему можно входить даже к только что родившей женщине. Произносил слова поздравления, желал здоровья Хасеки Хуррем и новорожденному, но как-то странно отводил глаза. Кизляр-аге не привыкать, у него глаза редко поднимаются от пола, и как только видит все вокруг? Но смотрел как-то не так, словно не собирался и в то же время жаждал что-то сказать.
