Она побрела вдоль кромки воды, слушая ее тихий шепот. Легкий ветерок шевелил листву прибрежных деревьев и покрывал воду озера мелкой рябью, из леса доносилось пение птиц. Зоя присела на большой валун и стала смотреть на воду. Теперь, когда в Фэрфилд-хилле поселился Рассел, ее убежище перестало быть тайным и она уже не могла черпать здесь ощущение мира и спокойствия, как было раньше. С Расселом она постоянно чувствовала себя в напряжении, особенно теперь, когда он сломал очередной барьер и сделал ее своей.
Зоя понимала, что отчасти несправедлива к Расселу, обвиняя его в том, в чем на самом деле виновата сама. Она практически бросилась ему на шею. Если бы она сама не спустилась к нему, а осталась бы в спальне, ничего бы не случилось. Но она не прислушалась к голосу здравого смысла и собственной интуиции, в результате чего оказалась в таком положении, из которого безболезненный выход просто невозможен. Расселу все нипочем, он неуязвим, его сердце останется невредимым, в то время как ее сердце, вероятнее всего, будет разбито. Сидеть около воды стало прохладно. Зоя встала и перешла в другое место, туда, где густые кусты заслоняли ее от прохладного ветерка. На этом пятачке, не просматривающемся со стороны озера, она легла на траву и стала глядеть в небо. Отчего-то ей захотелось плакать, но она крепко зажмурила глаза, не желая поддаваться этому проявлению слабости. Она не плакала много лет и не собиралась плакать сейчас, пусть даже из-за Рассела она чувствовала себя как никогда уязвимой.
Зоя не знала, сколько пролежала так. Ветер стих. Тени переместились, и ее лицо стало припекать солнце. Наконец она встала и медленно побрела к воде. На мокром песке еще виднелись ее следы. Рядом с ними появились новые, оставленные более крупными ступнями. Зоя проследила взглядом вдоль дорожки этих новых следов и увидела Рассела. Он стоял футах в десяти к ней спиной; при желании Зоя могла бы притвориться, что не заметила его, и тихо уйти, но едва она об этом подумала, как Рассел повернулся в ее сторону. Она плохо видела его лицо, но по всей напряженной фигуре было ясно, что он раздражен.
Он быстро зашагал к Зое.
— Тебя не было больше трех часов!
— И что из того?
— Нужно было предупредить, куда идешь.
— С какой стати?
Рассел стиснул зубы, но быстро совладал с собой и строго, словно отчитывая нашкодившую школьницу, пояснил:
— С такой стати, что этого требует простая вежливость.
— Куда я иду, никого не касается.
— Позволь с тобой не согласиться, меня это очень даже касается.
— Ты слишком серьезно относишься к своим супружеским обязанностям! — с сарказмом заявила Зоя.
Рассел окинул ее взглядом, увидел растрепанные волосы и покрасневшие глаза.
— У тебя красные глаза, ты плакала?
— Нет, конечно; это от ветра.
Казалось, ее ответ устроил его. Он пошел рядом с Зоей, подстроившись под ее шаг. Несколько минут они шли молча, потом Рассел спросил:
— Ты, наверное, умираешь с голоду, ты же не завтракала, а сейчас уже и время ланча прошло.
— Ничего страшного, мне не мешает похудеть.
Рассел прошелся взглядом по всей ее фигуре.
— Я бы сказал, тебе нужно не худеть, а поправляться, а то того и гляди ветром сдует.
— Извини, если разочаровала. — К сарказму Зои примешалась горечь. — Я понимаю, ты привык, чтобы у твоих женщин были безукоризненные фигуры.
Рассел криво улыбнулся.
— Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что ты ревнуешь.
Зоя резко остановилась и повернулась к нему лицом.
— Жаль тебя разочаровывать, но я не испытываю к тебе никаких чувств… кроме разве что неприязни.
Он выразительно вскинул одну бровь.
— Вот как? А ночью я этого не заметил.
— Ночью я была сама не своя, говорила и делала то, чего бы никогда не допустила, будь я в нормальном состоянии.
— Ну да, разумеется, — легко согласился Рассел, даже слишком легко. — И, конечно, прошлая ночь была единственной, больше такое не повторится.
— Ты совершенно прав.
Они подошли к подъему, Рассел посторонился.
— Иди впереди, я пойду ниже, буду тебя страховать на случай, если ты поскользнешься.
— Сам иди вперед, я не поскользнусь.
Рассел пожал плечами и пошел первым. Легкость, с которой он стал подниматься по крутому склону, вызвала у Зои раздражение, сама она карабкалась вверх довольно неуклюже. Он поднялся и стал ждать ее наверху, в его глазах плясали смешинки.
— Что тебя так забавляет? — пробурчала Зоя.
— Ты.
— Это еще почему?
— Потому что ты скрываешь под раздражением другие чувства, которые тебе кажутся опасными.
— Не понимаю о чем ты, — отмахнулась Зоя.
Она хотела пройти мимо, но Рассел взял ее за руку и развернул лицом к себе. Зоя изо всех сил старалась изобразить возмущение, но с ужасом чувствовала, что в любую минуту может расплакаться.
— Все ты понимаешь. Каждый раз, когда мы оказываемся рядом, ты немедленно возводишь вокруг себя стену из раздражения и гнева. Ты очень боишься, что эта стена упадет и я увижу, что ты чувствуешь на самом деле. Но ведь ты сердишься не на меня, правда, Зоя? Ты сердишься на саму себя.
Зоя поспешно отвела взгляд и, глядя в сторону, упрямо возразила:
— Пусть тебе это покажется странным, но я действительно на тебя сердита, на тебя, а не на себя. Наверное, тебе в новинку женщина, которая не млеет при виде тебя от восторга.
— Повтори все то же самое, только глядя мне в глаза, — потребовал Рассел.
Зоя встретилась с ним взглядом.
— Рассел, я на тебя рассердилась.
Казалось, она сделала все правильно, но каким-то образом получилось, что само его имя прозвучало в ее устах как ласка, полностью опровергая следующие слова.
На его губах снова заиграла лукавая улыбка.
— Мне нравится, что ты на меня сердишься, ведь это означает, что ты испытываешь ко мне какие-то чувства.
— Ничего я не чувствую! Я…
Рассел приложил палец к ее губам.
— Тсс. Ты все время на меня сердишься. На самом деле, это правильно, ты должна быть вне себя от гнева.
Он убрал палец от ее губ, и Зоя тут же спросила:
— Почему?
— Хотя бы поэтому. — Рассел наклонился к ней и поцеловал ее долгим глубоким поцелуем, потом поднял голову и спросил: — Ну, как по-твоему, это достаточно веская причина?
Зоя открыла рот и снова закрыла, так ничего и не ответив.
— Как я понимаю, молчание — знак согласия? — И, не дожидаясь ее ответа, он повернулся и скрылся за поворотом тропинки.
Зоя решила вернуться в дом самой длинной дорогой. Она понимала, что ведет себя как трусиха, но ей хотелось оттянуть момент, когда придется снова предстать перед Расселом. Как ловкий манипулятор, он заставил ее признаться в том, в чем она признаваться не хотела. Вспоминая их разговор, Зоя запоздало поняла, что Рассел оказался большим мастером словесных игр. Он так ловко отсекал ей любой путь к отступлению, как будто не только читал ее мысли, но и разбирался в их путаной паутине лучше, чем она сама.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
