Ринат, чуть наклонившись вперёд, облокачивается на стол и кладёт подбородок себе на руки. Пока я ёрзаю, пытаясь игнорировать багровые шрамы, виднеющиеся из-под закатанных рукавов, он окидывает меня бесстрастным будто неживым взглядом, ничуть не скрывая скептической улыбки.
— Уймись, сестричка, переигрываешь.
— Мне всегда было проще соврать, чем сказать то, что есть на самом деле. Тебе ли не знать? Но сейчас я говорю правду.
Он мне не верит, ни одному моему слову. Злость на саму себя вскинула голову, задрожав на ресницах непрошенными слезами. Человек сам кузнец своего счастья, я же сделала всё возможное, чтобы его разрушить. Мне не добиться доверия сводного брата, как не вернуть утраченного уважения: Ринат больше не тот наивный парень, который переступил три года назад порог нашего с отцом дома. Он возмужал, стал решительнее, взрослее. Незаметно проник в мои мысли и сердце, заполнил собою стылую пустоту в моей душе. А что сделала я? Поддавшись непонятным страхам, продолжила методично уничтожать наши и без того хрупкие взаимоотношения. Глупая, слепая месть, чуть не стоившая ему жизни. Теперь, как ни крути, что ни делай — предательство всё равно будет стоять между нами и мне вовек не подобрать слов, чтобы заслужить себе прощение. Остаётся только давиться этим липким, тошнотворным чувством беспомощности и надеяться, что непокорное сердце не сломает грудную клетку.
— Родителям в то утро ты тоже сказала правду?
Это даже не вопрос. Издёвка. Я соврала, боясь встретиться лицом к лицу с отцовским осуждением, потерять остатки родительской любви и доверия. И Ринат это прекрасно осознаёт. Он хладнокровно ударил точно в цель, по самому больному.
— Нет. Для них ты сорвался из-за бросившей тебя девушки.
— И почему я совсем не удивлён? — в апатичном голосе нет укора или обиды, лишь былое равнодушие, приправленное нотками усталости.
Тщетность моих попыток достучаться до Рината открывается вдруг с ослепляющей ясностью. Мы больше даже не враги. Просто два чужих друг другу человека, вынужденных делить спрятанные в общем шкафу скелеты. Всё, что нам осталось — бессмысленный разговор, бесполезные слова и моя не вовремя вспыхнувшая обречённая нежность, ни одному из нас к чертям не нужная.
Какое-то время мы просто сидим, не желая перегружать повисшую тишину пустыми словами. И самое время уйти, но ноги, будто в пол вросли. Близость сводного брата кружит голову, лишая желания и воли, необходимой, чтобы сойти с этой карусели. Он изменил меня, сделал слабой и восприимчивой к своей близости, отравил унизительной зависимостью, но даже такой я оказалась ему не нужна. Отчасти в этом я сама виновата, потому не стану тяготить его своим признанием, а сделаю то, что должна была изначально — по возможности освобожу от себя и своих капризов. Так будет правильно.
— Видео того глупого розыгрыша… можешь не волноваться, Климов его удалил, — говорю поднимаясь. — Никто, ничего так и не узнал.
— Как-то плевать уже, — Ринат ловко перехватывает мою руку, насильно усаживая обратно, и поясняет: — Здесь хорошо избавляют от всякого рода волнений.
— Я собиралась уйти, — неуверенно смотрю на длинные пальцы, не отпускающие моё запястье. Тепло его прикосновения парализующим ядом просачивается под кожу, впитываясь в самое естество, не давая ни думать, ни нормально дышать. Колючим терновником прорастает из плоти, чтоб рассыпаться над эпидермисом буйным цветением. Вы знаете, как пахнет цветущий терновник? Сладким весенним головокружением. Это даже не запах — чувство наркотической эйфории. Моя порочная зависимость.
— Я так и не услышал, зачем ты на самом деле пришла. Правду, а не бессвязный лепет о внезапно проснувшейся совести.
— Если об этом кто-то узнает, меня упекут в женское отделение, по соседству.
— На моей памяти, я ещё ни разу тебя не выдавал.
— Ладно. Хуже уже всё равно не будет, — мне вдруг становится неловко за свою ущербность, и я стараюсь не встречаться с ним взглядом, чтобы не видеть его жалость. — С того момента, как тебя увезла скорая, у меня начались жуткие галлюцинации. Это происходит спонтанно, я попросту выпадаю из реальности и оказываюсь где-то на мокрой листве, в то время как ты, Ринат, душишь меня. А после начинается самое страшное, нас заливают потоки горячей крови и дальше мрак. Вдобавок отец как-то обмолвился, что подобное со мной происходит не впервые, но я ничего такого не помню. Я уже не знаю, во что верить! За три года столько всего наворотила, думаешь так просто с этим жить? То утро наверняка стало последней каплей. Прости меня, Ринат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не буду скрывать, желание придушить тебя мелькало, и довольно часто, — холодно соглашается он.
— Как будто это для меня новость.
— Знаешь, Карина, в твоём случае обратиться к врачу не худший вариант. Кроме шуток.
— Проехали.
— Да не вопрос.
Как бы это ни было больно признавать, но ему действительно всё равно.
— На том и разойдёмся, братишка, — меня неожиданно пробирает тихий, злой смех, за которым надёжно прячутся непролитые слёзы и одиночество. — Моё первое в жизни свидание плавно подошло к концу. Такое же бессмысленное, как и первый поцелуй. Всего хорошего, Ринат, можешь не провожать.
Пальцы Рината, до сих пор согревающие мою руку ощутимо напрягаются. Едва заметная эмоция, без понятия, чем вызванная, но она перекрывает кровоток, заставляя неметь сердце. Всё случилось как я того хотела: любимый братишка держит мою руку, так крепко, что я чувствую биение его пульса, только ощущения от этого полностью противоречат ожиданиям. Кажется будто мы далеко. Дальше, чем были когда-либо. В разных зданиях, городах или даже странах. Где-то в противоположных вселенных и я не знаю, как это теперь исправить.
С некоторым сожалением, и всё же твёрдо высвобождаю свою руку, поднимаюсь со стула и иду к выходу. Главное двигаться, не оборачиваться, иначе будет только хуже. Трудно скрывать свои чувства, находясь с ним рядом, а уходить и вовсе невыносимо, будто отрываю себя от него с мясом.
— Карина, — ласкает мне спину его окрик.
Я останавливаюсь, не решаясь обернуться. Так и стою, крепко-накрепко зажмурив глаза, чувствуя как влажная от выступившей испарины одежда, вязко пристаёт к коже.
— Да? — спрашиваю почти шёпотом, однако Ринат каким-то непостижимым образом слышит.
— Весь тот отстой, пусть останется в прошлом. Такое сложно забыть, и всё же я простил тебя. Давно. Просто знай это, сестрёнка.
Впервые он назвал меня сестрой без издёвки. Скорее всего, надеется таким образом подчеркнуть, что мы больше не враги, а меня как пулей пронзает. Концентрируется острой болью в груди и там уже гложет, печёт…
Совсем не таких отношений мне хочется.
Как добралась до ворот клиники, для меня сущая загадка. Наверняка я бы и дальше витала в потоке своих мрачных мыслей, если бы кто-то осторожно не сжал моё плечо.
— Девушка, вы меня слышите?
Я с удивлением смотрю на долговязого мужчину, взгляд которого перехватила ранее, в комнате для свиданий. Вблизи он вселяет ещё больший страх. Быстро глянув в сторону машины, вижу, что водительское место пустует. Отец всё ещё беседует с лечащим врачом Рината. Верно истолковав моё состояние, незнакомец поднимает кверху широкие ладони и уже мягче продолжает:
— Извините, если напугал, просто увидел вас сидящей за столиком с молодым человеком, Трошин его фамилия, так ведь?
— Допустим, — я никак не могу понять, отчего так дрожат мои коленки, а потому отступаю ещё на пару шагов. Вдруг интуиция не зря кричит об опасности?
— Простите за нескромный вопрос, а кем вы ему приходитесь? — мужчина больше не приближается, остаётся стоять на прежнем месте, что позволяет немного расслабиться.
— Какая вам разница? Не пойму, к чему весь этот разговор.
Несмотря на широкую, приторную улыбку, у незнакомца колючие, как стекловата глаза. Он мне определенно не нравится.
— Дело в том, что я знал его отца.
— У Рината есть отец? — брякнув глупость, тут же прикусываю язык. Конечно же, у Рината есть отец, как иначе? Просто о нём как-то никогда не упоминалось, даже вскользь, вот я и сморозила чушь. В присутствии этого мужчины я вообще плохо соображаю и страшно теряюсь.
