— Иди спать, — приказал ему Ражный и медленно поднялся.
Фермер наконец заорал, попятился и уже через мгновение мчался прочь чуть ли не на четырех, поскольку то и дело запинался и хотел сохранить равновесие.
Должно быть, принял за приведение или напился до чёртиков…
За ним вился жёлтый дымок следа, полный смятения, паники и ужаса. Он чем-то напоминал пятно такого же тумана, оставшегося на месте, где волк повалил на землю бычка. Смертный страх имел одно и то же свойство и окраску, что у животного, что У человека. Но матёрый оставил совершенно иной след — след огненной ярости, и это свечение дымной Дорожкой уходило к лесу. Ражный поднял свёрток с карабином и пошёл рядом с ним, как по берегу ручья, не касаясь следа, будто опасался замочить ноги.
В этом состоянии его, как лунатика, нельзя было отвлекать и будить…
На опушке леса, в густых зарослях след немного позмеился и почти оборвался у большого пятна: волк залёг здесь, чтобы посмотреть на плоды своей мести. Отсюда хорошо были видны загон и выпас, где учинён разбой. Зверь торжествовал, взирая на человеческое горе, и дальше потрусил в полном удовлетворении от содеянного, поскольку цвет ярости после всяческой игры его оттенков медленно преобразовался в белую пунктирную строчку. Волк на некоторое время стал самим собой — гордым и благородным зверем.
До глубокой ночи Ражный бежал этим следом, по-волчьи перескакивая через ветровал, ручьи и мочажины. И если матёрый часто останавливался, выслушивая пространство впереди, или подолгу трусил лёгкой рысцой, то уподобившийся ему человек, напротив, прибавлял скорости в этих местах и таким образом сокращал расстояние. Пересекая малые речки и ручьи, он некоторое время бежал по воде, хватал её на бегу горстями, пил, хотя можно было бы набрать во фляжку, и, так и не утолив жажды, снова выскакивал на берег.
Перед рассветом, оставив позади километров тридцать, Ражный оказался на старом, безводном горельнике, затянутом молодым осинником. Здесь волк выкатался на зольной, перемешанной с углём, земле, похватал нижние листья медвежьей пучки, поскольку тоже страдал от жажды, и, углубившись в высокие травы, лёг на отдых.
Он в точности повторил все действия зверя, превратив свою несуразно белую одежду в пятнисто-серый с зеленоватым разливом камуфляж, однако на лёжке задержался лишь на мгновение, чтобы подсечь выходной след.
Теперь уже было ясно, что зверь идёт к Красному Берегу — бывшей деревне, где сейчас жил со своей семьёй горемычный мужик по фамилии Трапезников — всего в семи километрах от базы! Даже в голодовку никогда раньше волчья семья не трогала скот в близлежащих к логову хозяйствах, соблюдая жёсткий неписаный закон добрососедства. Получалось, что человек первым нарушил его и теперь пожинал плоды…
Несколько замкнутый, но с вечно блистающим взором, Трапезников поселился здесь одновременно с Ражным. Приехал он откуда-то из Сибири, где много лет работал штатным охотником, и в середине своей жизни захотелось ему покрестьянствовать в средней полосе России, пожить независимым от удачи промыслом, покормиться не ружьём и веслом, а трудами на земле. Он поклялся не брать больше в руки ни оружия, ни ловушек и после долгих мытарств получил ссуду и сорок гектаров запущенных сельхозугодий в глухом углу при абсолютном бездорожье. И бился на этой земле уже пять лет: первый год выращивал картофель, который оказался никому не нужным и замёрз в начале ноября, вывезенный в условленное с покупателем место, но так и не востребованный. Затем развёл коров и стал бить сливочное масло — экологически чистый продукт, который опять же топился от жары и портился, ибо рынок был завален французским и новозеландским аналогичным товаром.
Отчаявшись, на третий год забил своё стадо, продал мясо цыганам и взялся выращивать лук и чеснок — благо, что урожайность его в этих местах была потрясающей. Результат оказался таким же плачевным: продал лишь семьдесят килограммов, остальное замёрзло и сгнило.????????,?????????????????????????????,????????????????????????????????????????????????? (??????????????????????????)??????????????????????????,????????????????????????????????????????(tm) и разуму на второе место после человека. Да не простых чистопородных, а исключительно пегих, поскольку фирма обязалась покупать у него весь приплод двухлетнего возраста и продавать в Европу, где была мода на таких лошадок.
Два года Трапезников пластался на покосах, овсяных полях и своей конеферме и с великими трудами произвёл и вырастил первую партию из пяти жеребят, для чего собрал со всей области всех пегих маток и отыскал двух жеребцов-производителей.
Волк теперь шёл по направлению на Зелёный Берег. Новоиспечённый конезаводчик действительно не брал в руки оружия, однако в нем, вероятно, остался сильный охотничий азарт, да и сыновья его. Максы, никаких клятв не давали и потому не гнушались зверовым промыслом, всюду ездили с ружьями, и теперь матёрый, подозревая их в разорении своего гнёзда, шёл мстить совершенно безвинным крестьянам.
У несчастного новопоселенца было шестеро детей, рождённых ещё в Сибири, в охотничьих зимовьях, вдалеке от школ и цивилизации, так что двое старших парней вообще не закончили ни одного класса и по этой причине даже в армию не призывались, а четверо младших с великим родительским напряжением учились в селе за тридцать километров.
И вряд ли упорный Трапезников выдержит на сей раз удар судьбы — несправедливую волчью месть…
От последней лёжки матёрый оставлял за собой красноватый, словно обагрённый кровью, мерцающий шлейф — вновь начинал яриться, и Ражный, рискуя утратить своё волчье, позвоночное зрение и потерять след, мчался уже со скоростью спринтера.
Сильнейшее физическое напряжение помогало находиться в «полёте нетопыря», но одновременно быстро растрачивалась своя собственная энергия. Тогда, в Таджикистане, лёжа с дырой в боку, Ражный вывел себя из болевого шока, остановил кровь и держал её, паря летучей мышью, в течение семи часов. Это был его личный рекорд. В вертолёте же он мгновенно потерял сознание и очнулся лишь в госпитале, когда готовили аппаратуру для переливания крови…
Зверь мог держаться в таком состоянии сутками и потому, даже смертельно раненный, не терял способности к сопротивлению, уходил на многие километры и, случалось, выживал. И человек, столкнувшись с подобным явлением, объяснял это большой физической силой, крепостью на рану, низким уровнем развития нервно-психической деятельности, дикостью или той же самой «нечистой силой»…
Сейчас Ражный бежал по незримому волчьему ходу восьмой час и чувствовал, как начинает слабеть это поле и яркий след, насыщенный энергией мести, превращается в пунктирную извилистую линию, будто разносимую ветром. Он понимал, что не успеет, если двигаться звериным путём, часто петляющим между болот или открытых мест, к тому же быстро светало, а на восходе солнца нетопырь слепнет и забивается на днёвку в укромное, тёмное место. Можно было забраться под осадистую ель и переждать восход, точнее, проспать его, что бы дало силы, но он боялся упустить время: волк проявлял крайнюю степень мужества и отваги, мстил открыто, делал набеги в светлое время суток, уподобляясь смертнику. Теперь Ражный не сомневался, что матёрый выбрал жертвой конеферму в Красном Береге — там, где его не ждут — и рискнул оторваться от следа, что позволяло бежать Напрямую, а по возможности упредить зверя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
