«Возьми огня!» – «Хозяин, что за это Я получу?» – «Что хочешь!» И за светом Уж плоская продвинулась рука. Вот по стене скользит, как облак черный, Проходит в щели быстро и проворно И возвращается, спокойна и легка. Мне показалось, что в окно пустое Стучится снег холодною рукою, И оглянулся я, зажав перо в руке: Перед свечой, что воск сдвигала ярый Вниз от огня на мой подсвечник старый, Сидит старик в зеленом сюртуке. «Вы, сударь, кто?» – «Приятель Шваммердама». «Точнее, сударь, говорите прямо!» Молчит он, опершись на край стола. И вдруг морщины в плотный полог слиты, Кривится рот, и вместо ног – копыта. И за плечами – мощные крыла. «Мне, милостивый государь, конечно, Как человеку с честью безупречной И ваша честь отменно дорога», — Так он сказал, и мне казалась странной В его устах с акцентом иностранным Глухая речь. И на ноге – нога. «Племянник мой, что в аде крыши мазал, Вотще лишился тени долговязой, Она пристала к краске навсегда… Как наших мест старинный посетитель Вы мне свою взамен не продадите ль? Что скажете?» И я ответил: «Да!» Взвились крыла, и в облачной метели Две тени плоские со свистом пролетели Над крышами, за дымной пеленой. Я был один. Металась в ветре вьюга, И одиночество мне было верным другом, И город каменный качался за спиной.
– Ну и плохо! – сказал Бортников. – Очень плохо! Непонятно и даже вредно. Ей-богу, вредно! Чертовщина какая-то. Тень продают… Ерунда! Тень есть результат столкновения световых лучей с телом, для них непроницаемым. Ее, как известно из физики, ни продавать, ни каким-либо другим способом от себя отчуждать невозможно. А ты продаешь. Чертовщина какая-то! Я бы запретил!
Ногин молчал, покусывая губы.
Ничего не ответив, он посмотрел на Сашку.
Сашка что-то подозрительно долго возился с печкой, отгребал угли.
– Нет, почему же, неплохо, – пробормотал он наконец, – нельзя сказать… Неплохо! Только вот там с этим Шваммердамом напутано. Шваммердам – это все-таки историческое лицо, с ним нужно обращаться с осторожностью. И вообще, как-то, знаешь… Вот рифмы тоже не совсем точные: вьюга – другом… Но все-таки хорошо. В общем, хорошо написано!
Он со зверским видом смотрел на Бортникова. «Видишь, парень влип, вкатился, а ты тут еще масла в огонь подливаешь, собака», – прочел в этом взгляде Ногин.
В другое время, в другой час он, вероятно, стал бы возражать, обругал бы их за узость, за то, что они ни черта в поэзии не понимают, – и начался бы отчаянный, бесконечный студенческий спор о полезности или бесполезности литературы, о преимуществах точных наук перед гуманитарными, о том, важнее ли одна электрическая станция десяти первоклассных поэтов или нет.
Но на этот раз Ногин не сказал ни слова. Он молча сунул в рот папироску и затянулся так, что у него
