— А ты вон у него силушки возьми, — сказал не то в шутку, не то всерьез Безяйчик. — Сама же сказала, что есть в нем сила. Пусть с тобой поделится, а ты за это нам погадаешь.
— Не могу, — сморщила и без того запавшие губы Татьяна. — У него сила прямая, как воинский луч, острая, будто холодное железо, и чистая, словно красная медь, не по нутру мне такая сила. Вот кабы эту силушку, да через могильную землю процедить, в ржу, да медную зелень обратить, вот тогда бы…. Да что это я, ведь есть у него то, что мне надобно, есть, вон в кармане лежит. Даже отсюда чую, только никак не разберу, что там у него.
— Давай, Сержант, доставай, что там у тебя в кармане, — серьезно сказал Безяйчик, — не жмоться.
— Я между прочим, капитаном в отставку вышел, — обиделся Иван.
— Это не важно. В нашем деле ты все равно больше чем на сержанта не тянешь, — ответил Мальчиш. — Значит, так и будешь покамест Сержантом. Присваиваю тебе такое погоняло.
Иван неохотно полез в карман и вытащил почерневшую серебряную пулю, размером с инжир. Такую же сплющенную и, по всему видать, старинную, потому, что ни в одно современное охотничье ружье не влезет. Калибры нынче не те.
— Вот, — говорит. — Берите, не жалко. Я ее у одного душмана в подсумке нашел. Сам не знаю, зачем с собой столько лет таскал, а смотри-ка — пригодилась! А то ни выбросить, ни продать.
Это же Несмертельная Пуля, — шаманка аж вскинулась. Глаза зеленым налились, в волосах молнии стреканули. — Да еще и неупокоенная! Ну-ка, давай сюда, покуда делов не наделал!
Иван молча протянул черную луковку шаманке.
Взяла шаманка несмертельную да неупокоенную пулю, с ладони на ладонь перебросила, будто уголек.
Жжется!
Бросила в стакан, водки добавила, отхлебнула глоточек — совсем чуть-чуть, и замерла, словно прислушивалась к чему-то. А в самой, как будто костер развели — в глазах уже не зелень, а алое что-то сквозь веки светится, морщины разгладились, желтое лицо порозовело. Потом вздохнула, и сказала:
— Страшная сила в Несмертельной Пуле, если, конечно, знать, как ее использовать. Вам это, слава создателю, не дано, а кому дано, тот не знает.
— Какая такая сила? — заинтересовался Иван-воин, он же Сержант. — Тем более, сама же сказала, что она несмертельная. По-моему, настоящая сила как раз в смертельных пулях заключается. Сколько раз видел, иная пуля свистнет — и ничего, только волосы холодом продернет, а иная прилетит без звука, шуркнет тихонько, словно кто кровью в снег сплюнул — и все — конец.
— Ошибаешься, солдат, — качает головой шаманка, — ох, как ошибаешься. Несмертельная пуля, эта та пуля, которая крови хлебнула, да жизнь до конца не выпила. И в землю не упала, не упокоилась, значит. Вот и ждет такая пуля своего часа. Сила в ней да ярость великая. Думаешь, почему раненые пулю, которая в них попала, с собой носят?
— Почему? — спросил Иван-солдат и машинально потрогал грудь. Там на стальной цепочке висела обыкновенная автоматная пуля калибра семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. В госпитале подарили. После операции.
— А потому, что это смерть свою они на цепи держат. — Шаманка посмотрела на Ивана, и усмехнулась. — А пока смертынька на цепи — быть солдату живу. Одна смерть от другой защитит, если, конечно та, другая, проворней да сильней не окажется.
— А это чья смерть? — Мальчиш показал на черную луковку в стакане. Вокруг пули-луковки хороводились маленькие пузырьки, словно водка ни с того, ни с сего закипать начала.
— Не ваша, — засмеялась шаманка. — А чья — не скажу!
— Так, выходит, это ты от чьей-то смерти так на глазах и раскрасавилась? — возмутился Безяйчик. — Нет, ты правду скажи!
— А жизнь она всегда от смерти происходит, больше-то не от чего. И не зыркай на меня глазищами, не больно-то я пугливая! — сказала Татьяна, достала их карману закопченную трубку-носогрейку и затянулась вонючим болгарским табаком. И в каком только соцреализме она его купила? — Ну, чего знать желаете? Спрашивайте, пока я добрая, а то ведь я и передумать могу. Да и недосуг мне с вами тут…
Иван смотрел рот разинув то на Мальчиша с Безяйчиком, то на шаманку. Что-то вроде изменилось, а не понять что. Потом сообразил — теперь шаманка здесь главной стала, а Растюпинскские ребята перед ней словно съежились и мягкой шерстью обросли. Котята. Хотя и шипят.
А шаманка наоборот, залоснилась-закруглилась, волосы расправились, губы улыбаются, даже зубы, вроде, резаться стали. Да еще, какие острые. Нелюдские.
— Да какая же она старуха? — подумал Иван. — У Безяйчика, вон, похоже, в штанах тесно стало, вон, как заерзал.
— Ты, бабка, — сказал он вслух, — кончай людям мозги парить. — Думаешь я тебе эту хрень — тут он ткнул пальцем в стакан с несмертельной пулей — в подарок привез? Ошибаешься, желторожая, серебряшку еще заработать надо. Оклемалась маленько, и будет! Давай, делай что надо.
Взял стакан с водкой, поболтал, так что пуля о стенки зазвенела, да одним духом в себя и опрокинул. Крякнул, колбаской закусил, черное серебро пальцами из стакана вынул, обтер об рукав, да обратно в карман и сунул. Шаманка только рот открыла.
— Ай, силен, ты Иван-воин, — сказала шаманка, когда Мальчиш с Безяйчиком ее минералкой отпоили. — Надо же, и смерть-водка тебя не берет! Ну, коли, выпил — жди похмелья. А пулю себе оставь на память, нету в ней больше силы, я первую пробу сняла, а остальное ты допил и не поперхнулся.
— С похмельем я, как-нибудь справлюсь, у нас на этот случай прибор имеется, — усмехнулся солдат. — А ты обещала погадать, давай, гадай! Тоже мне, Инесса выискалась!
— Ну ладно, — сказала Татьяна, — погадаю!
Шаманка подошла к серванту, выдвинула ящик и достала оттуда большой плоский предмет, похожий на коробку от конфет, или на шахматы, только без шашечек. Поставила коробку на стол, сдвинув бутылки и тарелки с закуской, потом полезла куда-то в книжные полки и извлекла оттуда тонюсенькую свечку. Таким на рынке цена — пучок пятачок. Граждане теперь часто свечи покупают на случай отключения электричества. Так что, свечной заводик в наше время, стараниями энергетиков, дело очень даже прибыльное.
Между тем, ведьмачка взяла у Мальчиша финку с наборной рукояткой, положила свечку на столешницу и порезала ее на коротенькие желтые цилиндрики, с вершок всего длиной. Лунки в одной стороны концом финки проковыряла и белые фитильки выпростала наружу. Потом открыла коробку. Братва дружно сунулась посмотреть — что там? И так же дружно отпрянула. Аж головами стукнулись.
В коробке было что-то вроде лилипутского кладбища. Аккуратные могилки с квадратными камешками-памятниками располагались ровными рядами, словно конфетные ячейки с поставленными на попа шоколадными батончиками. Только на могилках имелись маленькие, аккуратные холмики, покрытые зеленой плесенью. Кое-где виднелись малюсенькие растрепанные веночки с совсем уж микроскопическими надписями на них.
Шаманка установила свечечки на могилках, но не на всех, а по выбору. На некоторые холмики только посмотрела, покачала головой, поправила камушки, а свечку ставить не стала.
Добыла огонь, трут раздула, и свечечки на могилках затеплила. А потом принялась руками над кладбищем разводить и приговаривать:
«Лица в памяти сплелись,Кружит ветер лик, как лист,Лица в памяти моей,Северной луны бледней,Ликов линия легка,Как молитва без греха,Лиц ликующих метель,Лиц тоскливая метель,Лиц безликий хоровод,Ломок, словно летний лед….»
Тут над могилками, где свечечки горели, появились светящиеся розовым светом огоньки-пушинки. Встали над горящими свечами, а потом медленно поплыли к шаманке, словно их что-то притягивало. А шаманка ладонями к себе делает медленно так, а потом, когда огоньки в стайку сбились, ладони наружу поворотила, дескать — стоп. Огоньки послушно остановились и принялись тихонько кружиться, образовав небольшой мерцающий шарик.
— Мурашки! — испуганно прошептал не то Мальчиш, не то Безяйчик. А Иван и так уже понял, что это мурашки. Только не страшно ему было. Точнее, не очень страшно, а если и пугало что-то, так только то, что очень уж тихо все происходило. В американском кино все не так — там шум, грохот, слизь во все стороны, и вот уже покойничек из могилы вылез сопли развесил, слюни распустил, так и ищет, кого бы сожрать. А здесь как-то уж больно по-домашнему.
А шаманка и вовсе разошлась, рукава халата разлетаются, круглое лицо золотом налилось, и кажется, что волки ей откуда-то издали отвечают. Хотя, откуда в Москве волки?
«Лица в памяти моей,Лица лилии бледней,Лик иллюзии разбив,Пусть сольются в лик судьбы!»
Потом вдруг, как дунет на шарик. Мурашки и разлетелись по комнате. Розовым по стенкам так и черкнуло! А братва шарахнулась в стороны. Не дай бог мурашка прицепится.
