И вот когда все занялись подготовкой к карнавалу, наши рыцари въехали в Венецию и остановились в трактире, находившемся неподалеку от гостиницы, где проживала Аделаида.
Ах, как горько столь старательно и с такими трудами искать любимую, в то время как предмет поисков твоих пребывает у тебя под боком, а ты, будучи в неведении, не можешь устремиться к нему в объятия!
Всем известно, какие безумства позволяют себе венецианцы во время карнавала; однако главной особенностью венецианских карнавальных сумасбродств является полнейшее хладнокровие их участников: В самом деле, разве не странно, что, глядя, как здравомыслящие горожане — священники, нотабли, сенаторы, старцы, почтенные матроны — бегают ряжеными по улицам, никто даже не подумает отказать им в мудрости или рассудительности? Следовательно, карнавальные чудачества порождены не игрой ума и нелепыми поступками, а костюмами. Почтенные горожане ведут себя так, словно они с цепи сорвались, только потому, что переодеваются в маскарадные костюмы: снимите с них домино или плащ Арлекина, и к ним вновь вернется здравый смысл. Тем не менее характерной чертой венецианцев стали считать именно сумасбродство и в соответствии с этим определили им место среди других народов.
Подобно всем прочим горожанам, Фридрих и Аделаида тоже хотели побегать по улицам; но, не подозревая, что они оба находятся в Венеции, каждый отправился на карнавал сам по себе, а значит, даже если им и довелось повстречаться, они вряд ли узнали друг друга.
В Венеции Фридриху сообщили, что некая саксонка участвовала в попытке государственного переворота; так как он знал, что с некоторых пор именно так называют его жену, у него появилась надежда отыскать ее в этом городе. Но инкогнито принцессы препятствовало поискам; доверив секрет своего рождения арматору и нескольким именитым членам правительства, Аделаида попросила сохранить его, поэтому никто даже не намекнул Фридриху, что супруга его здесь; расспрашивать также было не у кого, а особых привычек и примет Аделаида не имела. Все, что удалось выяснить принцу Саксонскому, заключалось в следующем: на Риальто проживала некая дама из Саксонии, но ни имени ее, ни города, откуда она родом, никто не знал. Фридрих немедленно обошел несколько гостиниц на Риальто, но так как по просьбе прекрасной саксонки ему везде отвечали, что интересующая его дама недавно отбыла в Германию, поиски его успехом не увенчались.
Тогда принц вместе с Мерсбургом решили надеть маски и, слившись с толпой, отправиться бродить по улицам, где именитые чужестранцы сейчас проводили все свое время; иного способа отыскать Аделаиду они не видели. Ах, сколь ненадежны подобного рода поиски, сколько бесполезных хлопот и волнений они доставляют! И все же они принесли свои плоды, и об этом мы вам сейчас расскажем.
Благодаря высокому росту Аделаида даже в толпе не оставалась незамеченной. На площади Сан-Марко Фридрих увидел очаровательную женщину, шествовавшую в окружении восхищенных поклонников, осыпавших ее комплиментами. Протиснувшись сквозь толпу, он шагнул навстречу красавице, совершавшей променад вместе с супругой арматора, и приветствовал ее на немецком языке. Выражение лица ее изменилось, однако она по-итальянски ответила ему, что не поняла из его речи ни слова. В эту минуту сопровождавший принца Мерсбург незаметно сжал руку Аделаиды и шепнул ей по-итальянски:
— Опасайтесь человека, только что с вами заговорившего.
Уверенная, что разговаривает с собственным супругом, Аделаида, изменив голос, по-итальянски заявила принцу, что не может поддержать с ним беседу, ибо не понимает его речи. Когда Мерсбург перевел Фридриху ее слова, тот, сгорая от любви и ревности, воскликнул по-немецки:
— Это она, друг мой, она! И я не отстану от нее, пока не сниму с нее маску!
Немедленно передав слова его Аделаиде, Мерсбург посоветовал ей как можно скорее бежать от разъяренного супруга, без сомнения жаждавшего схватить ее и заковать в цепи.
Сообразив, в какое затруднительное положение попала принцесса, жена арматора знаком подозвала нескольких молодых дворян, и те, стремительно отделив Аделаиду от собеседников ее, быстро посадили обеих женщин в гондолу и умчали их.
Нетрудно догадаться, в каком ужасном состоянии пребывал оставшийся на площади Фридрих: он видел, как гондола с молодыми людьми увозила его супругу, которую он столько времени безуспешно разыскивал, но ничего не мог сделать. О, сколько новых поводов для тревоги и ревности!
— Друг мой, — обратился он к Мерсбургу, — не кажется ли тебе, что более странное положение трудно себе представить?
— Я не считаю его странным, — хладнокровно ответил Мерсбург. — Эта женщина — не Аделаида; давайте расспросим людей, и вы убедитесь, что я прав.
— Господа, — обратился он к юношам, которые только что осыпали Аделаиду комплиментами, — нельзя ли узнать, кто та особа, на которую вы столь благоговейно взирали? Ни я, ни друг мой не обнаружили в ней ничего особенного.
— Вы просто не видели ее лица, — ответили им. — Это самая красивая женщина во всей Европе.
— Не скажете ли нам, как ее зовут?
Уверенный, что ответы не будут идти вразрез с его замыслом, он попросил их отвечать на языке франков, ибо друг его не понимает по-итальянски.
— Эта женщина, — отвечали молодые люди, — искательница приключений из Неаполя, прибывшая сюда в поисках фортуны, что само по себе является поступком вполне разумным, ибо сейчас здесь для такого рода женщин самое раздолье. Она не только красива, но и умна, однако часто бывает непоследовательна. Вместе с Контарино она присоединилась к вчерашним заговорщикам, что едва не стоило ей жизни; из тюрьмы она вышла по приказу соперника Контарино, ее нынешнего любовника. Первый погубил ее, второй спас. А теперь прощайте, господа! Более мы ничего сообщить вам не можем; в Венеции запрещено обсуждать государственные дела; возможно, мы и так сказали вам слишком много…
И они удалились.
— Ну вот, принц, что я говорил? — торжествующе произнес граф. — Теперь вы сами видите, что ошиблись. Разве стала бы ваша жена участвовать в заговоре? А тем более убегать вместе с молодыми людьми? Какие бы проступки вы ей ни приписывали, полагаю, вы и сами скажете, что на такое она неспособна.
— И все таки, друг мой, — порывисто воскликнул Фридрих, — женщина, которую мы только что видели, — это Аделаида. Скажу вам больше: я чувствую, что она верна мне, а потому я обожаю ее и в то же время ненавижу. Она правильно сделала, что бежала от меня, ибо, упав к ногам ее, я бы ее заколол: да, отчаявшаяся любовь вложила бы мне в руки кинжал, дабы я смог кровью ее обагрить алтарь, где Гименей принял клятвы от неблагодарной моей супруги.
— Это уже просто бред какой-то, сударь… — произнес Мерсбург. — Тише, за нами наблюдают, уйдемте отсюда; вам сейчас не следует оставаться на людях.
— Вы совершенно правы, и я иду за вами, ибо чувствую, что сам себе не принадлежу. Решите же участь мою, а еще лучше, покончите со мной, это самая большая услуга, кою вы только можете мне оказать: жизнь стала для меня невыносимой.
На следующий день, успокоившись, Фридрих пожелал продолжить поиски и начать с дома арматора. Граф пытался возразить, принц настаивал… завязался спор… но тут принесли письмо, и принц стал читать его:
«Та, кого вы ищете, находится в Венеции и сгорает от желания увидеть вас; но я не знаю, где она проживает. Если вы готовы проплыть две мили по каналу Бренты, возможно, вам удастся повидать ее. Наша гондола приблизится к вашей, и вы, возможно, ее увидите. Никому ни слова; малейшая нескромность, и все пропало».
Полагая, что друг его не числится среди нежелательных персон, Фридрих показал записку Мерсбургу.
— Что ты об этом думаешь? — спросил он. — Видишь, ты заблуждался, полагая, что ее уже нет в Венеции; она здесь, дорогой граф, она здесь! И я найду ее, чего бы мне это ни стоило.
ГЛАВА VII
Усилия графа Мерсбурга, пытавшегося убедить принца, что анонимные письма не заслуживают доверия, оказались напрасны. Фридрих твердо решил не покидать Венецию до тех пор, пока не найдет супругу, и сделать все, что требовал от него неизвестный автор загадочного письма.
Поэтому в урочное время оба саксонца сели в гондолу и отправились к месту встречи. Едва они приблизились, как на ожидавшей их гондоле запели баркаролу, и их собственные гондольеры подхватили ее. Сблизившись, гондолы соприкоснулись бортами… Боже! Какая страшная картина предстала перед глазами влюбленного супруга! В гондоле стоял гроб, над которым молились двое священников; какой-то человек, лица коего разглядеть не было никакой возможности, бросил в гондолу принца записку; Фридрих развернул ее и с дрожью в голосе прочел:
«Такова участь принцессы Саксонской и всех, кто плетет заговоры против Республики. Вчера я в последний раз видел супругу свою; ее арестовали и доставили к месту казни. И запомни: обвинение, предъявленное жене, вполне может быть предъявлено и мужу. Скорее покинь Венецию, и знай, что, ежели ты желаешь уничтожить Республику, приходи с войском, а не злоумышляй против нее».
