Кажется, уже не кадет, не юнец прапорщик, но отхватал полных пятнадцать часов, недоспанное за всю дорогу. А после завтрака, за первой трубкой, пошел уже деловой разговор.
— Дело городническое, — начал Семен Степанович, — больше военной службы требует ума и твердости. Там существуют уставы и всегда с офицерами посоветоваться можешь, ежели не знаешь, как поступить, а здесь иное дело. Вся инструкция заключена в двадцати четырех весьма общих пунктах «О городничем и его должности», занявших четыре странички в «Учреждении о губерниях». Из пунктов сих ясно, что ты на весь город верховная власть и дел у тебя множество по блюдению всяческих порядков — от исполнения судебных решений до правильности мер и весов, от чистоты на улицах до открытия ворованного, от прекращения скотского падежа до справедливых цен на базаре. Есть к сим пунктам дополнения, которые только то поясняют, что всех дел предусмотреть закон не в силах. Конечно, можно на все наплевать, как делал Догадчиков, который цельные дни наливку потягивал. Но знаю, что ты так поступать не станешь. Знаю еще, что на деньги или иной интерес, что поднесут, не польстишься. Но боюсь, не обошли бы обманом. Увидят, что доверчив, и начнут врать, разжалобливать. Впрочем, не все люди и в Луках гадки. Коих Чернобуров хвалил, то считай все наоборот: предводитель — пустая башка и чванлив, судья не умнее, хотя до взяток небольшой охотник, раз холост и столь ленив, что как привезут из присутствия, то все делает на диване: ест, в дураки с лакеем играет, а потом и заснет. Почтмейстер умней, но совести и золотника не бывало.
— Чужие письма читает? — спросил Сергей Васильевич.
— Это бы что! На имя людей малограмотных деньги присланные присваивает. И хитро, не полностью сумму, а часть оной. Послано, положим, пять рублей, а он выдаст три и расписаться за неграмотного во всех пяти своему писцу даст. Доказывай потом.
— Откуда ж узнали?
— А приедет сын к матери, который в отлучке был и послал, или муж к жене. «Получила?» — «Получила столько-то». — «Как так?» Ну раз бы — может, баба врет. А как неоднократно?.. Значит, нечисто. Писал о том еще прежнему губернатору. Но Чернобурову почтмейстер все про здешних отписывает, вот и охранен.
— А Чернобуров силен?
— Вторая персона в губернии. Первая — откупщик, вторая — он.
— А губернатор? Вице-губернатор?
— На бумаге они, а на деле Чернобуров. Умен, ход дел знает, писать мастер, слог, как у Демосфена. Но я не кончил о здешних-то. На твое счастье, откупщиков приказчик порядочный, отставной поручик Юрьевич, раненый, который из бедности на такое гадкое дело пошел…
— А смотритель училищ, а врач уездный?
— Одна видимость. Первый в училище не заглядывает, у другого лечиться никто не хочет. Что и знал, перезабыл. Хоть и немец — Ремер фамилия, — а ленив, как турок. Есть еще соляной пристав — пустышка, вечный прапорщик, фамилией Сарафанчиков… И самая первая моя тебе заповедь — жить особняком, благо ты холост. «Отыди от зла и сотвори благо» — в Евангелии писано. Но, к общему рассуждению о городничестве возвращаясь, замечу, что ежели пожелаешь, то немало и добра сделаешь, оттого именно, что на многое твердых законов нету.
— А служил при вас пристав, который сейчас городом правит? — спросил Сергей Васильевич.
— Как же! Бывший квартальный Квасов. Такой складный, рослый.
— Так он, кажись, неплох был по службе-то.
— Был ничего себе, а стал, сказывают, дрянцо.
— С чего же? — удивился Сергей Васильевич.
— А разве не замечал, что многие на низших должностях хороши, а выше — кому ума, кому совести не хватает. Квартальным Квасов был хоть куда — разбитной, толковый, грамотный. Но ведь я смотрел за всем в оба. В тайне он шагу сделать не мог. Разве с купца сахару да рыбы соленой сдернуть за грязь в лавке, — так то мелочь. А сел на мое место лентяй Догадчиков да овдовел вскоре, значит, погонялки домашней лишился, так и забрал над ним силу Квасов: «Вы, мол, ваше благородие, не беспокойтесь, все будет порядком, только подпись на бумаги пожалуйте, которые я подносить стану. И десятой бумагой подмахнул представление о производстве его же, Квасова, в частные приставы. Я-то сию должность вакантной держал за нехваткой подходящего кандидата. А тут снарядил Квасов подношение Чернобурову, и готов новый пристав — правая рука городничего и его замена. Теперь же, как тот помер, то и совсем, слыхать, распоясался.
— Были там недавно? — спросил Сергей Васильевич.
— Мне с места трогаться не надобно, — усмехнулся дяденька, — тут живучи, все знаю. Ездят купцы великолуцкие в Невель, в Витебск, Полоцк, и редкий ко мне не завернет, как раньше в Луках, являлись, чтоб новости рассказать. Помнят мое добро. Так Квасов-то, за городничего оставшись, дерет с правого и виноватого. Жадность, видно, обуяла… Хотя сейчас Чернобуров ему, конечно, уже предупреждение послал, сколь нежданно быстро к ним едешь, чтоб был готов принять и особенно не зарывался…
Вечерело, когда оба ступинские барина вышли на крыльцо с трубками, а в комнатах Аксинья подняла форточки. Закат догорал бледно-желтой полосой, на снег ложились лиловые тени.
— А скажите, крестный, отчего из городничих ушли? Мне, полагаю, то узнать было б полезно, — спросил Сергей Васильевич.
Дяденька затянулся раза два и помолчал, будто прислушиваясь к глубокой тишине, лежавшей над снежными полями.
— На вопрос твой, Сергун, нонче не отвечу, — сказал он наконец. — Может, после когда… Однако знай: ничего бесчестного не сотворил и, погорячась при уходе, не раз потом жалел… И еще: ежели бы ты со мной советоваться смог, то подтвердил бы городничество брать, ибо еще раз скажу: при доброй воле на оном можно немало справедливости поддержать… Ежели не возразишь, то с тобой на первые недели туда поехать не прочь, чтоб в дела ввесть. Последнего городничего в живых нету, а предпоследний есмь я — вот и сдам тебе должность. Согласен? Или пред обывателями застыдишься, что подполковника и кавалера дядя наставляет? Говори прямо…
— Прямехонько говорю, что о том вас прошу покорно, — сказал Сергей Васильевич.
* * *
Выехали затемно и часов в девять были у заставы, где все так же встречал приезжих навсегда поднятый облупленный шлагбаум.
— Дурацкое заведение! — ворчал Семен Степанович. — Шлагбаумы приказано Павлом Петровичем на въездах возобновить и посты у них содержать воинским командам, в городе квартирующим. А в Луках гарнизону с тысяча семьсот восемьдесят восьмого года не бывало. Писал я по начальству, просил разрешения снять древеса сии, чтоб, обрушась, не зашибли кого. Так нет! Приказано ремонтировать на обоих въездах… Ступай к собору! — велел он Кузьме. — Надобно политику блюсти, — добавил уже вполголоса, — всем показать, что начал ты с поклонения местным святыням. Оттоль пешком в городническое правление, которое ноне в особом дому, мной строением начатом, где купно с дворянской опекой и земским судом помещена. И уж только потом на квартеру будущую, хотя, чаю, после Догадчикова в тех стенах навряд жить возможно без полного ремонту.
В соборе пробыли до конца обедни. Дяденька твердо вывел Сергея Васильевича вперед молящихся, и выходивший на амвон протоиерей не раз пристально глянул в их сторону.
Из собора пошли мимо лавок на площади. Дяденька отвечал на поклоны провожавших их глазами купцов и покупателей. Потом указал Сергею на вывеску:
— Видно, живописец приезжал — недавно малевано.
Над лавочной дверью был изображен турок в зеленой чалме, раскинувший красные шаровары по узорному ковру и куривший трубку, из которой поднимались волны голубого дыма.
— А эта, никак, еще хлеще!
Теперь Семен Степанович смотрел на дом напротив торговых рядов. На длинной вывеске были изображены в ряд блюда с желтыми рыбами и красными окороками, за которыми выстроились разноцветные бутылки, и под ними сверкала золотая подпись: «Трактир Русской пiр». Ниже, над самой дверью, — еще ряд букв. Когда перешли улицу, Сергей Васильевич прочел вслух:
— «Для приезжающих и приходящих с обеденным и ужинным расположением».
— Такого у нас еще не бывало! — рассмеялся дяденька. — Не пришлось бы и нам нонче, во оное расположение пришедши, сюда отправиться. Я ведь не велел Аксинье без нарочного ехать с горшками да кастрюлями. Посмотрим квартеру, тогда и решим. Ладно?..
Сергей Васильевич не поспел ответить, как Семен Степанович заговорил снова:
— А сие новшество мне вовсе не по вкусу! Думаю, и тебе не больно понравится. Ох, Квасов! Его, чую, куншты!
Сергей Васильевич окинул взглядом подметавших дорогу женщин.
Подняв глаза, новый городничий увидел четырех женщин, которые делали нечто несообразное: возили метлами по укатанному санями снегу посредине улицы. Тут же стоял караульщик — старый полицейский солдат с алебардой на красном древке. Увидев подходивших офицеров, он стал во фрунт, взяв алебарду к ноге.
