И этот спектр настроений и мнений – он же и внутри самой разведки присутствовал.
Ко времени прихода Примакова в разведке формальная департизация уже произошла. Партийные организации исчезли, но люди еще не могли привыкнуть к простой мысли: взгляды у тебя могут быть любыми, но вся политика остается за воротами Ясенево. Твои взгляды к работе отношения не имеют. Вот объявят выборы, зайдешь в кабинку для голосования, штору за собой задвинешь, все свои мечтания в бюллетене отметишь и опустишь в урну. Тем самым и определишь грядущую жизнь…
Евгений Максимович все это говорил, надеясь, что будет понят. И правильно рассчитывал. Разведка – это место, где работают не самые глупые люди. И в основном это было понято.
В ноябре 1991 года Примаков приказал отменить программу обнаружения признаков возможного ракетно-ядерного нападения. Это было детище Андропова, который пугал страну приближающейся войной. Программа действовала десять лет. Каждые две недели все (!) резидентуры докладывали Москве об отсутствии признаков подготовки Запада к войне – вроде количества горящих ночью окон в Пентагоне или дополнительных закупок крови для военных госпиталей. Выполнение этой андроповской программы стоило стране огромных денег.
Я расспрашивал разведчиков: какое настроение было у Примакова в первые месяцы его работы в разведке? Все-таки он вошел в новое для себя дело в трудный для страны и для службы час. Это был решающий момент в истории государства, и разведка испытывала все проблемы, которые переживала страна. Семьдесят лет разведка работала на идеологическом противостоянии на международном поле – и вдруг начинается пересмотр самой философии разведки!
Какой же должна быть разведка?
Ответ на этот вопрос Примаков дал своей четырехлетней работой в Ясенево. Но в первый же день работы он знал одно – служба внешней разведки будет не такой, какой она была до 1991 года. Это не значило, что все нужно менять. И он не стал говорить то, что унизительно, тягостно, мучительно для людей: что вся их прошлая жизнь была бездарной. Он не хотел унижать подчиненных, перечеркивать их жизнь. Примаков корректно, рассчитывая на то, что он имеет дело с умными людьми, повторял:
– Друзья, это не годится. Забудем об этом. А делать будем вот так, потому что сейчас время другое, мир другой.
Поэтому выжидательно-сдержанное отношение быстро уступило место благожелательности, а потом вылилось в благодарность Примакову. Главное состояло в том, чтобы приспособить разведку к реалиям времени. Он осторожно говорил, что национальные интересы есть и у других государств. Следовательно, возникает поле, где наши национальные интересы совпадают. Вот на этом поле мы можем сотрудничать. А есть поле, где наши интересы не совпадают, там сотрудничество не получится, там будет действовать разведка.
Опять посыпались недоуменные вопросы: какое такое сотрудничество? Он тогда вместо «сотрудничества» выбрал другое слово – «взаимодействие». Опять всеобщее удивление – о каком взаимодействии можно говорить, работая в разведке? И все равно в Ясенево нашлись люди, которые его поддержали.
Примакова напрасно подозревали в намерении только дружить с Западом.
В середине декабря 1991 года в Москву приехала группа руководителей британской контрразведки МИ-5. Среди них была Стелла Римингтон, которая вскоре возглавит всю контрразведку. Она встретилась и с Бакатиным, и с Примаковым.
«Я хотела понять, в какой степени уменьшится шпионаж КГБ против нашей страны, – вспоминала Стелла Ремингтон. – Если холодная война окончилась, то и разведка должна стать менее агрессивной. Эту тему надо было обсуждать с руководителями первого главного управления, внешней разведки КГБ.
Руководитель первого главного управления, г-н Примаков, который впоследствии станет министром иностранных дел и на короткое время главой правительства, пригласил меня обсудить этот вопрос. На посольском „роллс-ройсе“ нас отвезли куда-то на окраину, видимо, это был конспиративный дом КГБ.
Трудно было избежать ощущения, что каким-то образом мы оказались в фильме про Джеймса Бонда и реальность перемешана с фантазией. Это был темный, холодный и снежный вечер. Как только я сняла зимние сапоги в прихожей, на лестнице материализовался г-н Примаков. Мы поднялись в комнату с тяжелыми шторами и драпировкой.
Разговор был коротким и холодным. Я сказала, что теперь, после окончания холодной войны, открывается широкое поле для сотрудничества в вопросах безопасности, в борьбе против терроризма и организованной преступности. Но если наладится реальное сотрудничество, масштаб шпионажа КГБ в Англии должен быть уменьшен.
Г-н Примаков дал понять, что ему эта мысль кажется нелепой. Разведка по-прежнему необходима для обеспечения безопасности России, и они сами решат, какой уровень разведывательных усилий понадобится. Было очевидно, что беседа не будет плодотворной. Разговор завершился, и г-н Примаков скрылся за драпировкой».
Евгений Максимович обратил внимание коллег на то, что после окончания холодной войны проблемы национальной безопасности – а разведка занимается именно этим, – скорее всего, будут определяться экономической составляющей государства, удельным весом его экономики в мировом хозяйстве, способностью адекватно отвечать на социальные и технологические вызовы эпохи. Следовательно, нужно представлять себе, что происходит в мировой экономике, а раз так – понадобится мощная экономическая разведка. И он из отдела сделал управление.
Он старался, чтобы все поняли, насколько необходимы перемены. А не просто вызвал и приказал: теперь извольте работать так.
Взамен «главного противника» в лице определенного государства – это были Соединенные Штаты – появился главный противник в лице оружия массового уничтожения, организованной преступности, незаконного оборота наркотиков, международного терроризма. Когда этот набор выстроился, то стало ясно, что это и есть поле, где совпадают национальные интересы почти всех стран. И сражаться на этом поле можно только сообща. И Примаков сказал: здесь мы будем взаимодействовать.
У разведки тогда было много поводов для огорчений. Потеряли союзников – разведки социалистических стран, которые тоже вели борьбу против Запада. Самой большой утратой было исчезновение разведки ГДР, нашпиговавшей своей агентурой Западную Германию и структуры НАТО. Более того, территория Восточной Европы, которая считалась дружеской, перестала быть таковой.
Вскоре после того, как Примаков занял пост начальника разведки, забеспокоились сначала чехи, затем другие восточноевропейские государства. Чехи пришли к выводу, что российская разведка демонстрирует особую активность на их территории. Чехи были огорчены и обижены. А ведь в Москву приезжал тогдашний министр внутренних дел Ян Румл и договорился с Примаковым о том, что секретные службы двух стран не будут работать друг против друга. Обманули, выходит, бедных чехов?
Сотрудники Службы внешней разведки ответили мне так: против Чехии работать не собираемся. Ударение было сделано на слово «против», то есть исключаются подрывные акции, наносящие ущерб стране. Но нормальный сбор информации о положении внутри Чехии будет продолжаться.
Вопрос о методах разведки непрост. Если бы речь шла только о сборе информации, которую можно получать открытым путем, вполне хватило бы и усилий дипломатов. Разведка же создает свою агентуру известным образом – подкупом, шантажом, обманом. Поскольку, тем не менее, современная политика не готова отказаться от услуг разведки, то только наивные люди способны предположить, будто российская разведка оставит без внимания Восточную Европу.
В Польше происходили громкие шпионские скандалы. Поляки утверждали, что российская разведка пытается получать информацию у старых друзей – бывших партийных чиновников, по-прежнему занимающих важные посты в государстве. В конце 1995 года в результате такого обвинения вынужден был уйти в отставку премьер-министр Польши Юзеф Олексы.
Мало кто из поляков всерьез полагал, будто премьер-министр, яко тать в нощи, бегал на тайные встречи с российским резидентом и, поминутно оглядываясь, передавал ему секретные документы из собственного служебного сейфа. Но скандал напомнил полякам о том, о чем сам Олексы хотел бы забыть. В социалистические времена молодой, перспективный партийный работник Юзеф Олексы действительно крепко дружил с сотрудником представительства КГБ в Польше и даже ездил с ним на охоту. Об этом поведал журналистам бывший полковник внешней разведки Владимир Петрович Алганов, который с 1981 года работал в представительстве КГБ в Варшаве под крышей первого секретаря посольства.
Владимир Алганов устроил пресс-конференцию в Москве, чтобы обелить Олексы:
– Я его не вербовал, вербовать не мог, потому что не имел права заагентурить гражданина соцстраны…
