кнутов. Их осталось пятеро — шестой так и не смог прийти в себя — и я неожиданно для себя стал замечать, что они будто нарочно направляют мои прыжки. Но жжение в левой руке и спине и пульсирующая боль в голове, нарастая волнами, мешала найти выход из захлопывающейся западни, а в купе с постоянным использованием магии, оставляла всё меньше и меньше сил. Боги! Мне необходим был отдых! Но для меня он сейчас был недосягаем, как и настоящий полёт. В какой-то момент, наверное, потому что уже не очень ясно соображал и начал упускать из виду окружающее, а может, оттого что уже ослабел, я едва не поджарился на контактной сети железнодорожной станции-развязки, на которой мы оказались. Хорошо, что в последний момент посильнее оттолкнулся и, пролетая над линией проводов сделал сальто, молясь, чтобы высоты хватило выжить. Но это я теперь законы физики знаю, и то волосы на голове в одуванчик превратились. А вот мои преследователи в здешнем мире обретались не так долго. Поэтому, когда позади меня раздался громкий треск и вспышка, от неожиданности я вздрогнул и вместо того, чтобы уйти в очередной перелёт, пригнувшись и прикрывая голову руками, пробежал несколько шагов и оглянулся, внезапно обнаружив, что в моём эскорте осталось только четверо.
И в этот момент удаче надоело постоянно подставлять мне плечо, чтобы перевести через попасть, и для разнообразия она показала мне, как на самом деле обстоят дела. Стоя перед четырьмя Гончими, я вдруг предательски ощутил каждый напряжённый мускул своего тела. Грудь ходила ходуном, испуская натужные хрипы. Но больше всего меня сейчас добивала дикая ломота в черепе. Меня качнуло в сторону. Я развернулся, намереваясь продолжить гонку, но, кажется, оказался для этого недостаточно проворен. Всё-таки девять изменённых на меня одного оказалось слишком много. Гибкий хлыст захватил мою ногу. Я споткнулся и очень неудачно приложился коленом о рельс. И тут совсем рядом раздался пронзительный свист электрички. Я дернул головой в сторону и очень быстро откатился с пути поезда. Моя палица осталась лежать на шпалах.
На самом деле станция была небольшой. Просто город, в котором я осел девять лет назад был немаленький. Потому, несмотря на обилие вокруг деревьев и кустарников и наличие всего одной платформы, путей здесь было как минимум семь. И на крайнем как раз стоя товарняк, возле открытого вагона которого, негромко переговариваясь, возилась группа мужиков подозрительной наружности. И если даже этот спокойно замерший состав внушал уважение своими размерами, то уж несущаяся к нам и при этом ещё и оглушающе орущая махина даже меня повергла в трепет, а уж четверых иномирян и подавно вогнала в ступор, от чего они дружно попустили тот момент, когда ещё можно было перебежать через рельсы на мою сторону, и теперь, видя, что я вставать с земли не собираюсь, решили благоразумно подождать, когда железная сороконожка освободит им дорогу. Все трое решили. А вот четвёртый с ними не согласился и рванут ей наперерез. И даже успел. Он. А вот его хлыст не совсем. Поэтому, когда торопыгу вдруг дёрнуло назад, а потом начало наматывать на колёса, превращая в рагу, думаю, он даже понять особо не успел, что пошло не так.
Наблюдая сей фонтанирующий алым процесс, я не смог ни посочувствовать бедолаге, ни порадоваться за себя от усталости. Мне было настолько всё равно, что даже не вздрогнул, представив, как этот «поезд смерти» остановится на очередной станции. Я просто поднялся и, с трудом рассчитав расстояние, отправил себя в недальний полёт, который закончился в тёмном проёме распахнутых дверей крытого вагона того самого товарняка. Дальше, почти на карачках, пару раз задев оказавшихся поблизости «подозрительных личностей», я пополз в самый дальний угол. В прочем, они списали мои прикосновения на громоздящиеся вокруг штабеля коробок, образовывавших внутри настоящий минилабиринт. Я забился за составленные стеной ящики, наблюдая, как люди неспеша освобождают помещение от груза и заодно старательно прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. И хотя это не был, конечно же, обрыв на краю поймы, где можно было бы подзарядиться силой открытого ветра, но, если повезёт, минут через десять я хотя бы маринованный кусок мяса перестану напоминать.
Сперва были слышны лишь шарканье растоптанных ботинок и негромкая речь, перемежающаяся шуточками и ругательствами. Я успел восстановить дыхание и немного прийти в себя физически, даже попытался обдумать свои дальнейшие действия, когда чётко услышал за стеной шипящий вопрос на языке, не принадлежащем этому небу:
— Старейшина там?
Я вздрогнул, поднял глаза и заполошно вжался в стену. Передо мной, не спуская взгляда со скорчившегося на полу, загнанного в угол жалкого меня, стоял Гончий. В скудном свете, пробивавшемся сюда снаружи, мне показалось, что голова его немного деформирована красиво налившейся надо лбом шишкой, и я понял, кто он. Седьмой. Тот, которого я пожалел. А вот он меня, скорее всего жалеть не станет. У него приказ, коему он должен полностью подчиняться. Моя рука машинально зашарила по полу в поисках верной дубинки, но наткнулась только на пустоту. Попутно я вдруг заметил, что кроме нас двоих в вагоне больше никого нет. Люди ушли, и даже снаружи не было слышно их голосов. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, а потом этот изменённый неожиданно спокойно направился к проёму дверей, и я услышал короткое:
— Нет.
Я оторопело смотрел перед собой, пытаясь понять, что это значило. Гончие не могут нарушить приказ учёных-магов. Им не позволяет сила унэокарри, которую полностью контролируют их хозяева, словно сплетавшие поводок из нитей магии ветра, рассеянный в воздухе. Но ведь в этом мире сила Всеведущего отличается от изначальной — той, с которой «отражения» появлялись на свет. Значит…
Додумать я не успел. Меченный изменённый возник передо мной снова. На этот раз он присел передо мной на корточки и протянул мне руку. Я перевёл настороженный взгляд на его ладонь и удивлённо и непонимающе приподнял брови. Мой враг предлагал мне оружие. Точнее, старенький затёртый грязными пальцами канцелярский нож с выдвинутой бритвенно-острой пластиной лезвия. Я замешкался, но его слова подтолкнули меня:
— Времени мало.
Моя рука приняла поданный предмет, а мозг всё никак не мог сообразить, чего от него хотят. И тут Гончий простым обыденным движением поддёрнул вверх рукава плаща и подал мне кисти своих бледных словно высушенных рук, подтвердив мои самые чёрные опасения словами:
— Старейшина должен жить.
Я едва не послал его прямым текстом в сторону половых органов глайнов и собирался уже выкинуть ножик, когда изменённый
