Горничная, прибежавшая убрать чашки, замерла.
– Госпожа, что случилось?
Ханьвэнь покачала головой и поспешила сесть – почти упала на диван. Она словно парила над собственным телом. Перед глазами расплывались темные пятна, будто чернила, замаравшие ее безопасный дом. Зажмурившись, Ханьвэнь жадно глотнула горячего чая, который подала ей горничная. “Они ушли, ушли, – повторяла она про себя, – опасности больше нет”. К телу медленно возвращалась привычная тяжесть, голова больше не была такой невесомой. Ханьвэнь открыла глаза.
– Все в порядке, – сказала она, но горничная, похоже, не поверила, и Ханьвэнь повторила.
Таких приступов у Ханьвэнь не случалось уже больше года, то есть ни разу за все время, пока горничная у них работала. Когда Ханьвэнь была моложе, приступы происходили чаще, но годы шли, причин для тревог, способных вызвать стресс, становилось меньше. Теперь ее жизнь защищали ограда вокруг жилого комплекса и другие люди, вместо нее взаимодействующие с миром. Но эта парочка проломила барьер. Ради чего? Слова господина Цяня звучали как шифровка, но Ханьвэнь не сомневалась: во-первых, эти двое угрожали ее семье, а во-вторых, это как-то связано с Гуйфанем.
Тем же вечером она рассказала мужу про гостей. Он сидел за столом в спальне и просматривал бумаги, но стоило Ханьвэнь упомянуть Международный центр процветания, как он резко обернулся:
– Они сюда приходили?
– Да. Не понимаю, как их охрана пропустила.
– Откуда они знают, где мы живем?
– Возможно, тебе лучше самого себя спросить.
В его глазах за стеклами очков читалось недоверие.
Ханьвэнь снова стало страшно, но она собралась с силами. Знать, в чем дело, она не желала, однако понимала, что деваться некуда. Она глубоко вздохнула и заговорила:
– Я никогда не задаю тебе вопросов о работе, но эти двое пришли именно ко мне и угрожали Юньюаню. Я не буду на тебя сердиться, но тебе придется мне все объяснить.
Ханьвэнь показалось, что Гуйфаню стало легче, когда он рассказал ей обо всем, и она подумала, что он долго прятал все это в себе.
Его рассказ напоминал историю, о каких говорят в новостях, – обычно сопровождая зернистыми кадрами, на которых полицейские выводят закованных в наручники мужчин. Ей и в голову не приходило, что Гуйфань замешан в чем-то подобном.
Господин Цянь работает на “Ли Корпорейшн”, национальную строительную компанию. Это название Ханьвэнь слышала – они возводят самые высокие небоскребы во многих крупных городах. Сперва они пообщались с мэром города, которому уже платили раньше. С новым торговым комплексом у них связаны грандиозные планы. Предполагаемое место строительства находится в экономической зоне развития, которую контролирует Гуйфань. От него требовалось дать разрешение на снос целого района, который состоит из лабиринта старой застройки. Гуйфань отказался выгонять людей из их жилищ ради того, чтобы построить торговый комплекс, для которого в городе все равно не найдется достаточно арендаторов. Ему было очевидно, что эти люди, представляющие интересы корпорации, к отказу отнесутся крайне неодобрительно. Мэр сперва пытался умаслить его, рассказывая, сколько каждый из них получит, если Гуйфань окажет эту небольшую услугу. Но Гуйфань оставался непреклонным, и спустя несколько месяцев мэр начал намекать, что он найдет повод пожаловаться на Гуйфаня в Главный дисциплинарный комитет и обвинить его в коррупции.
– Несколько месяцев? – перебила Ханьвэнь. – Это продолжается уже несколько месяцев? Почему ты ничего не рассказывал?
– Я… Я боялся. – Гуйфань опустил голову. – Не знал, как тебе сказать, и не хотел, чтобы ты переживала.
– А есть из-за чего переживать? Он действительно может на тебя нажаловаться? Ты же ничего не нарушал.
Гуйфань вздохнул:
– Все эти подарки. Такие каждому чиновнику дарят, а то, что дарили нам, и в сравнение не идет со всеми остальными, вот только это не имеет значения. Повод нажаловаться всегда найдется.
Разумеется, про подарки она и раньше задумывалась. Дельцы и другие состоятельные граждане старались отблагодарить Гуйфаня за то, что он выполнял их небольшие просьбы – способствовал тому, чтобы им быстрее выдавали разрешение на строительство ресторана, он мог помочь устроить чьих-нибудь детей в лучшую школу города. Совсем незначительные одолжения. Красные ребристые бутылки с байцзю, перетянутые резинкой пачки зарубежной валюты, даже свиток каллиграфии, созданный при династии Цин, – Ханьвэнь все это предпочитала не замечать, из-за этих подношений она чувствовала себя чужаком в собственной жизни. Разумеется, она сознавала, что их образ жизни невозможен на смехотворно низкую зарплату Гуйфаня, что это подачка Партии народу: лидеры должны жить как обычные люди. Все понимали, что низкое жалованье компенсируется другими благами – например, жильем, оплаченным из кармана государства, возможностью иметь личного водителя. Лишь однажды, не так давно, Ханьвэнь спросила мужа о подарках. “Это ерунда. Ничего лишнего я себе не позволю”, – успокоил он ее. Она предпочла поверить. Денег в стране гуляло немало, это всякому ясно. По улицам раскатывают иностранные машины, поднимают пыль, проезжая мимо строек, растущих как грибы. Инвесторы вкладываются в строительство новых офисных и жилых зданий, повсюду яркие брошюры, рекламирующие еще даже не существующие города.
Сейчас-то Ханьвэнь понимала, что зря поверила Гуйфаню. Она недооценила масштаб ловушек, скрытых в подношениях, слишком понадеялась на способность Гуйфаня решать проблемы.
– И чем все закончилось? – спросила она.
– Я надеялся, что они отстали. И что мэр тоже махнул на меня рукой.
– Надеялся? И все?
– А что, по-твоему, мне надо было сделать?
– Надежды были бессмысленны. Вот эти двое к нам и заявились.
Если государство решает наказать чиновника, оно не знает жалости. Таких изгоняют из Партии, лишают должности. А то и отправляют надолго в тюрьму. Такое случается нечасто, однако и не слишком редко – в вечерних новостях холодный и равнодушный голос диктора то и дело сообщает об очередном смертном приговоре за коррупцию. Мера наказания обсуждается где-то там, на самом верху, и логики, которой там руководствуются, Ханьвэнь не понимала.
Она поверить не могла, что Гуйфань пустил все на самотек, тем самым подвергнув опасности их жизни, беспомощно сунул голову в песок. Сама она пожертвовала многим, чтобы ее мать, а теперь и сын жили в покое, которого сама она была лишена. Если все, чего они достигли, так легко отнять, ради чего все ее жертвы?
Следующие несколько недель, встретив на улице курящего человека, Ханьвэнь ощущала приступ дурноты – сразу вспоминались склонившийся к ней господин Цянь и табачная вонь у него изо рта. Она даже начала писать письмо Итяню. Знаю, мы уже давно не общались, но я хотела бы посоветоваться с тобой… Но что он подумает, поняв, сколь далека ее жизнь от той, какая у нее когда-то была? Она порвала листок на клочки и швырнула их на пол.
Еще несколько недель
