Я сжала зубы и часто задышала. Я уже видела такие ростки. Они были у пар, что не смогли доносить своих детей. Когда женщина в браке с такой татуировкой зачинала дитя, новый росток вязи появлялся не только у нее, но и у мужчины. Он рос на протяжении всего времени, пока в ребенке формировалась магия, и если… если женщина теряла ребенка, то… этот росток замирал.
— О Мигрис-матушка, не могла же я такое забыть? — отчаянно прошептала я, чувствуя, как по губам в рот начали стекать соленые слезы.
Послышался стук в дверь, я быстро вытерла щеки и поднялась с кровати. Мне принесли ужин, и я смела его с такой скоростью, что даже не понимала, что ела. Я торопилась. Хотела поскорее выпить еще две капли теткиного зелья и уснуть. Все было не так просто. Десять лет назад случилось что-то слишком важное, а я предпочла спрятаться в домике, все позабыв.
Огонь. Много-много огня и дыма. А еще страх…
Милли снова бежит по пустым коридорам родового замка, пока мебель с коврами утопает в оранжевом пламени, заполняя помещение тошнотворным запахом жженой шерсти.
Ожидаемый сон-воспоминание ее так и не посетил. Лишь кошмар, преследующий ее разум годами. Она опять бежит, не разбирая дороги, надеясь найти саму себя и увести быстрее из этого горящего ада.
Только на этот раз Милли до конца даже не понимает, где настоящая она, а где нет. Она видит себя словно со стороны. И в то же время чувствует, как в ее голове бьется удушающая мысль:
"Успеть… Успеть…"
Язычки магического огня, не обжигая, касаются ее кожи, пока она спешит туда, откуда доносятся звуки тихого плача, больше напоминающие скулеж. Почему-то она не помнит дорогу… узнает свой родовой замок, но, если бы не собственный плач, она никогда бы не нашла саму себя.
Хотя толку от этого нет, как и всегда.
Молодая Милли, как и прежде, обнимая себя за колени, раскачивается из стороны в сторону и тихо зовет на помощь, раз за разом повторяя:
— Эдди, Эдди, Эд…
— Вставай. Беги! — кричит Милли, но её отражение словно ничего не слышит.
Еще немного, и она начнет гореть и задыхаться так же, как и ее юный двойник.
Все напрасно.
Ей опять ничего не исправить.
Но сдаваться нельзя!
Именно сейчас в ней еще больше решимости, чем обычно. А под натиском этой решимости привычная паника отступает. Милли больше не задыхается, не чувствуя дыма, огонь снова ее не обжигает, а она спешит к плачущей девушке.
— Он не придет, — шепчет она, падая на колени рядом с Милли и создавая портал. Она крепко стискивает плечи беременной девушки и на этот раз спасает ее, затягивая в портал.
Сон заканчивается резко. Не так, как обычно.
Обычно мою душу начинала разъедать адская невыносимая боль, именно от нее я всегда и просыпалась. От боли и собственных криков.
Сегодня же все иначе. Я просто подскочила с кровати, начала хлопать по себе ладонями, пытаясь потушить несуществующий огонь, который больше меня не преследовал. Он остался там, во сне. Так же как я и… мой огромный живот. Я действительно была беременна и потеряла ребенка. Именно в тот день…
— О Мигрис-матушка… — прошептала я одними губами и только потом истошно закричала. Так, как никогда. Я пыталась прогнать из себя ту боль, вытравить ее криком, чтобы она больше меня не съедала.
Но как, если меня уже не было?
В момент осознания я поняла, что от меня ничего не осталось. Я поняла, почему предпочла все забыть, почему изменилась до неузнаваемости… отнюдь не потому, что у меня отшибло память. Я изменилась в тот день, когда потеряла ребенка, а спасать меня пришел не муж, а сестра. Именно ее я всегда принимала за себя настоящую в своих кошмарах.
Из марева истерики я выплыла, кажется, к обеду, когда в дверь начали усиленно стучать.
Как же хорошо, что перед сном, предчувствуя возможный кошмар, наложила глушащее заклинание на комнату. Иначе ко мне давно прибежали бы испуганные владельцы гостиницы, да и постояльцы: слишком шумно я себя вела. Кричала, крушила все, что могла, обдирала руки о деревянный пол и плакала, плакала, плакала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но, слава Мигрис-матушке, никто ничего не услышал. У меня просто кончилась оплата.
Долго ли они стучали?
И как я вообще услышала сквозь свой вой стук в дверь? Ответов на эти вопросы у меня не было, но я все же наслала на себя успокаивающее заклинание, затем укрепляющее, потом все же поднялась с пола. С большим трудом, но я сделала это. Наложила на лицо иллюзию. Должно быть, я опухла… не знаю. Достала два золотых и только тогда приоткрыла дверь.
— Ата, вы…
— Простите, я проспала. У вас слишком мягкие перины, — непринужденно улыбнулась я и вложила в руки встревоженной девушки золотые, а затем закрыла дверь прямо перед ее носом.
Еще вчера я не хотела привлекать лишнего внимания, но сегодня выглядела более чем странно, поэтому убираться из этого места нужно было скорее. Резерв если и наполнился за ночь, то истерика знатно его опустошила. А потому тратить магию на уборку было бы глупо. Собирая вещи, я поняла, что не смогу построить портал до столицы, а потому, просчитывая все возможные варианты, решила, что мне нужно переждать еще немного, просто пересидеть. Успокоиться. Но дурацкое ощущение, что меня кто-то преследует, появившееся в храме Мигрис-матушки, сделало выбор за меня. Я построила портал в наш родовой замок. Точнее, в один из потайных ходов под ним. Дальше сил просто не хватило.
Я ведь даже не знала, кто теперь распоряжался нашим с сестрой домом. У отца не осталось родственников — значит, корона. А если учесть, что лишь у меня остался наследник — муж, тогда точно без вариантов. Родовой замок Анрэйн перешел королевской семье, и я даже не хотела знать, кому они могли преподнести его в дар за какие-нибудь выдуманные или нет заслуги. Главное, чтобы не дядюшке.
Я быстро зажгла магический огонек, сформировав из него большой шар, освещающий мне заброшенные подземные ходы, и пошла в сторону самой главной для нашего рода комнаты. На то он и был древним, чтобы иметь свои, такие же древние, секреты.
Нашла путь я довольно быстро. Подойдя к обычной с виду стене, я тихо выругалась и, тут же опустившись на корточки, начала подыскивать что-нибудь острое.
Мне нужна была кровь, ну не кусать же себя?
Подобрав с пола два камня, один я сразу выкинула, забраковав, а второй был не настолько тупым, и я попробовала хоть немного проткнуть им кожу себе на ладони. Получилось лишь с третьего раза. Я тут же прочитала обеззараживающее заклинание: слишком долго была врачом на Земле и наслышана о таких инфекциях, о которых на АКЭМе никто и представления не имел.
А затем я просто приложила ладонь к одному из выступающих камней, после чего стена отъехала, пропуская меня в святая святых нашего замка. Тут было наше родовое древо. Огромное помещение, стены которого украшали имена моих предков и просто дальних родственников — всех, в ком текла хотя бы капля крови Анрэйн. Умершие светились серым, а живые по цвету магии… да.
Микаэла Анрэйн светилась голубым. Я провела по стене пальцами, сначала по ее имени, затем по веточке вверх, к серым именам родителей, а затем опять вниз, только по другой веточке — своей. Мое имя было красным, а вот то, к которому вел росток от меня, серым.
Катрин Стефано.
Я должна была убедиться, и все же… Идя сюда, я подсознательно на что-то надеялась. Но серое имя новорожденной дочери было словно насмешкой. Я прикрыла глаза и плотно сжала зубы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Неужели мы хотели назвать ее именно так?
И я… я все еще была Стефано. Не Анрэйн.
Как Эдвор мог опять жениться, если между нами все еще была золотая линия, а его имя было на стене моего рода? Он же тоже… тоже член такого же древнего рода. Иначе между нами не образовалось бы свадебных уз. Так отчего на его стене погасло мое имя? Или нет?
Но тогда как?
