очень это ценил. И сейчас ценю. А насчет предложений… Дядя Сережа, это все такая тонкая материя, тут так все сложно… Нас с Юлькой женихом и невестой с детского сада дразнят, да и шло уже как-то раз дело к кольцам, но не сложилось. И я не знаю, к худу или все же к добру. И сейчас я ничего не хочу вам на этот счет не то что обещать, но и даже говорить. Но я вас услышал, за это поручусь.
— Хотя бы так, — кивнул Певцов. — И вот еще что. Валерка, ты ее не обижай, ясно? Не знаю, что у вас там происходит, но такой я ее больше видеть не хочу. Хоть ты мне и как сын, но…
— Она сама себе чего-то напридумывала! — заявил я. — К ней все вопросы.
Мне показалось, или откуда-то ветерок принес слово «скотина»? Откуда-то из-за не до конца прикрытых дверей, ведущих внутрь дома?
Само собой, меня никуда не отпустили. Сначала хотели определить в гостевую спальню на втором этаже, но я выбил себе право ночевать в гостевом домике, находящемся в глубине сада. Если уж тут завяз, так хоть под дубом покопаюсь.
Вот только все мои планы смешала усталость. Хотел дождаться, пока хозяева угомонятся, вроде бы не секундочку прикрыл глаза, и моментально уснул.
Но лучше бы я этого не делал!
Глава седьмая
Как правило, человек погружается в сон постепенно, он начинает острее реагировать на звуки, потихоньку утрачивая связь с реальностью, мир настоящий и мир видений сливаются для него в одно целое. Впрочем, случается и так, что человек падает в сон как в омут, окунаясь в черноту нереальности. Со мной такое в последний раз происходило, когда Розалия Наумовна после своего отпуска решила нас проучить за безделье, которому мы блаженно предавались все две недели, что она отсутствовала, и устроила учет. Учет в архиве! Думаю, что кто-то там, в аду, наверняка внес данное изобретение в список инновационных пыток. Не может быть, чтобы подобную придумку не оценили.
Кстати, мы потом долго пытались выяснить, кто нас Розалии сдал, явно же без крысы не обошлось. Так и не докопались до истины, хотя было понятно, что она находится где-то рядом. В смысле — рядом с нами.
Так вот — есть ряд чуть более или чуть менее приятных способов перехода от бодрствования ко сну. Но мне сегодня достался такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. С эффектом полного погружения, если таковым можно назвать полуабсурдный кошмар, который накрыл меня сразу же после того, как я закрыл глаза.
Ну а как мне еще расценивать то, что я увидел, а именно рот, полный полусгнивших зубов, и летящую в разные стороны слюну. Почему слюну? Потому что обладатель рта смеялся, и до того жутко, что у меня даже во сне мороз по коже прошел.
Смех закончился, и передо мной заметались шесть горящих фигур, полыхающие как факелы и невероятно страшно при этом кричащие. Их предсмертные вопли сливались воедино с откровенно безумным хохотом, а я силился проснуться — и не мог.
А после — снова смех, правда, теперь он сопровождал другую картину, немногим уступающую предыдущей. Казнь. Если точнее — гильотинирование. Один за другим мужчины и женщины вставали на колени, их шеи фиксировала раздвижная доска, и косое лезвие сверкающим на солнце росчерком подытоживало их жизни. Фонтаны крови, радостный вой горожан, пришедших поглядеть на казнь, головы, летящие то в корзины, стоящие у помоста, а то и в толпу, на радость последней.
И человек, стоявший недалеко от эшафота, маленький, безликий, смеющийся над происходящим.
Картины сменяли друг друга, но едино было одно — хохот, безумный, истеричный, жуткий хохот.
А потом я увидел его. Перстень. На этот раз он не прятался за пеленой, я наконец-то разглядел его в деталях. Прямоугольный рубин в основании, который поддерживали десять миниатюрных зубчиков, по пять с каждой стороны. Они были словно десять маленьких пальцев, эта ассоциация сразу появилась у меня в голове. Приметил я и рисунок под камнем, на одной из двух сторон перстня — всадник с занесенным над головой мечом.
Что с другой — не увидел. Не успел. Перстень крутанулся, и я словно нырнул в красноту рубина, она захватила меня как болото, накрыв с головой. Мне не хватало воздуха, я не мог дышать, сон совсем уж перестал быть похожим на таковой, и вот тут, на этот раз очень кстати, в это мерзкое густое марево ворвался посторонний звук.
Смартфон. Он выдернул меня из инферно обратно в реальность. Хвала прогрессу и гаджетам!
Весь мокрый, как мышь, и, скорее всего, с выпученными глазами, я нажал на зеленый кругляш с дергающейся трубкой и просипел:
— А?
— Хрен на, — крайне некорректно и очень недовольно отозвался Михеев. — А лучше проси два, мы тебя барабанщиком сделаем. Дрыхнешь?
— Можно и так сказать, — вытер пот со лба я.
— А ничего, что мы здесь за тебя переживаем, прикидываем, как будем гнездо ведьм выжигать каленым железом в отместку за твою героическую гибель, думаем, покупать тебе от отдела венок на похороны или нет? С одной стороны, ты вроде как нормально с нами контактировал, с другой — не настолько хорошо мы тебя и знаем, чтобы подотчетные деньги тратить. Теперь, кстати, точно покупать не будем. Ты слово не держишь, а в наших кругах подобное не приветствуется.
— Какое слово? — чуть ошалело уточнил я.
— Ты обещал позвонить и устроить мне театр у телефона, — напомнил мне оперативник. — Но этого не сделал. Три ночи на часах, если ты не в курсе, и мне остается только гадать — зажарили тебя в печи, тихонько удавили пояском или просто и банально отравили.
— Мне стыдно, — совершенно не кривя душой признался я. — Забыл. Закрутился с разной ерундой и забыл.
— Забыл, — проворчал Михеев. — Спать лечь не забыл, а меня набрать забыл. Валера, так дела не делаются. На первый раз — ладно, проехали. Но после второго такого же больше можешь мне не звонить, трубку не сниму.
Нехорошо получилось. Некрасиво. Впрочем, кто его знает, может, он сам только что обо мне вспомнил, вот и набрал. Хотя это и неважно, так и так я теперь ему обязан. Пусть долг невелик, но он есть, и придется его отдавать. Люди вроде него могут забыть про деньги, но про услуги — никогда, я это наверняка знаю, у меня родитель точно таких же взглядов, как Михеев, придерживается.
Впрочем —
