«Предаться наслаждению научных занятий» — так мог сказать только подлинный ученый, умеющий выше всего ценить охраняемые настороженной тишиной недолгие часы творческих поисков и счастливых находок.
Но, мог ли автор «Цепей рабства», подошедший в молодости вплотную к решению коренных политических проблем, волновавших его соотечественников, забыть, оставить навсегда эти жгучие темы?
Социально-политические проблемы — область, в которой Марат однажды уже сумел сказать свое новое слово, — продолжали притягивать его. Он и не мог оставаться к ним равнодушным, ибо сама жизнь, врывавшаяся в окна кабинета ученого на улице Старой голубятни, каждодневно, ежечасно напоминала о них.
Но всецело поглощенный своими физическими опытами и исследованиями, которые, раз будучи начатыми, требовали все новых и новых экспериментов для нахождения ускользающего решения, Марат лишь урывками, на короткое время возвращался к тематике своей молодости.
До нас дошли лишь две его работы, относившиеся к социально-политической проблематике: «План уголовного законодательства» и «Похвальное слово Монтескье».
Первая работа была написана, видимо, в конце семидесятых годов и впервые опубликована в 1780 году. «Похвальное слово Монтескье» было написано в 1785 году, при жизни автора не издавалось и увидело свет лишь шестьдесят лет спустя после его смерти. Оно интересно лишь как свидетельство большого уважения Марата к этому писателю; в остальном же эта работа большого значения не имела: она представляла собою краткое изложение идей Монтескье, или, точнее говоря, его главного труда «О духе законов».
«План уголовного законодательства» имел большую ценность.
История возникновения этой работы такова. Под влиянием огромного успеха нашумевшей книги итальянского просветителя Беккариа «Трактат о преступлениях и наказаниях»3 многие научные учреждения и общества в Европе проявили большой интерес к поднятым Беккариа вопросам. Одно из научных учреждений такого рода — «Экономическое общество в Берне» — в 1777 году объявило конкурс на сочинение плана уголовного законодательства со сроком представления работ в 1779 году.
Марат принял участие в этом конкурсе. Его прельщал не материальный эффект (премия была более чем скромной), не слава (захолустное «Экономическое общество в Берне» даже в случае успеха не могло ее принести); Марата, несомненно, интересовали те социально-политические проблемы, которые надлежало в этом сочинении разрешить.
«План уголовного законодательства» не вносит чего-либо принципиально нового по сравнению с «Цепями рабства».
Как и «Цепи рабства», «План уголовного законодательства» не свободен от внутренних противоречий. Так, например, Марат пытается сочетать идею Руссо о происхождении государства в результате соглашения людей с ранее развивавшейся им мыслью о том, что государство возникло в результате насилия.
Важнее, однако, другое: понимание насильственного характера государства на всех стадиях его возникновения и развития, хотя и затемненное противоречивым сочетанием с учением о естественном праве и общественном договоре, все же позволяло Марату прийти к ряду важных выводов.
Рисуя историю общественной борьбы как цепь непрерывных насилий богатых над бедными, сильных над слабыми и рассматривая эти насилия как систематические нарушения естественного права, Марат логически приходил к выводу о праве угнетенных и бедных силой добиваться освобождения от гнета.
«Окиньте взором большинство населяющих землю народов, и что вы увидите? Лишь жалких рабов и властных господ. Разве существующие там законы не являются лишь указами повелителей?» Марат делает отсюда вывод, что «в мире нет ни одного правительства, которое можно было бы счесть законным», и он в дальнейшем подробно доказывает, как, покушаясь на священные права истинного суверена — народа или его представителей, — монархи, присваивая не принадлежащие им права, сами совершают государственные преступления.
Но Марат идет дальше. Он пишет: «На земле, повсеместно заполненной чужими владениями, где неимущие ничего не в состоянии себе присвоить, им остается лишь погибать с голоду. Неужели же, будучи связаны с обществом лишь одними невыгодами, они обязаны уважать его законы?»
Марат дает на этот вопрос отрицательный ответ. Неимущие, бедные, которых общество оставляет на произвол судьбы, не должны себя считать связанными законами; они должны силой добиваться восстановления своих попранных прав.
Марат неоднократно подчеркивает, что главным содержанием общественной борьбы последнего времени является борьба между угнетенными и угнетателями, между бедными h богатыми. И он отчетливо формулирует неоспоримое право бедняков и угнетенных на восстание с оружием в руках. «Чем обязаны они своим угнетением? Далекие от обязанности уважать их порядки, они с оружием в руках должны требовать от них восстановления своих «священных прав».
Безоговорочно, как и в «Цепях рабства», оправдывая право бедных и угнетенных на восстание, Марат, естественно, подвергает жестокой критике деспотическую власть и политические учреждения, угнетающие слабых и бедных или препятствующие осуществлению их естественных прав. Он ведет речь в гневном, обличительном тоне. Целая глава в его трактате посвящена мнимым государственным преступлениям, изобретаемым продажными юристами, подводящими под эту статью все, что совершается против государя. Суждения Марата по этому вопросу проникнуты боевым, задорным демократизмом. Интересы государства и интересы государя для него не только не тождественны, как это представляют слуги монарха-деспота, но большей частью противоположны. В частности, Марат решительно отвергает толкование сочинений, направленных против монарха, или покушения на его жизнь как государственных преступлений. Убийство монарха должно быть караемо так же, как карается простое убийство.
В «Плане уголовного законодательства» Марат должен был, естественно, еще раз определить свое отношение к собственности.
В этом произведении Марат, как и раньше, далек от какого бы то ни было отрицания института частной собственности вообще, и в этом его позиция до последних дней жизни остается неизменной. Марат никогда не был коммунистом-утопистом; он не разделял коммунистических идей Мелье, Морелли, Мабли. Но Марату в то же время чуждо столь характерное для большинства буржуазных политических писателей и политических деятелей конца восемнадцатого столетия почтительное преклонение перед институтом частной собственности как священным и непререкаемым Правом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
