– А энергообмен, – спросил я вместо этого, – ты затеял, чтобы убедиться?
– Нет, – ответил Эрвин, – я хотел тебе помочь. Но я знал, что бывает при прямом эмоциональном контакте. И я хотел…
– Чего?
– Признаться.
Он смолк, потом посмотрел на меня и растерянно моргнул. Я хотел сказать, что люблю его, но не сказал. Отобрал у него сигару, затушил её и поцеловал его в пахнущие вишней и табаком губы. Эрвин обнял меня и закрыл глаза.
…Он быстро учился. Вскоре мне уже не верилось, что тот самый Эрвин, который заставляет меня кусать подушку и расцарапывать ему руки в кровь, в первый раз вёл себя как школьник – и очень напуганный школьник.
Я сидел у него на коленях и расстёгивал на нём китель. Почему-то я запомнил, как сверкали форменные пуговицы и бляха ремня. Эрвин смотрел на меня жаркими огненно-чёрными глазами, замерев, напрягшись, – так, будто безумно хотел ко мне прикоснуться, но кто-то это ему запрещал. Он не решался даже обнять меня, только позволял мне делать всё, что вздумается. Я поцеловал его в шею, прикусил мочку уха и положил его руки себе на бёдра. Пальцы у него были жёсткие и неуверенные, неумелые. Я погладил его по стриженой голове, и Эрвин закрыл глаза с видом растерянным и послушным…
– Всё хорошо, – шёпотом сказал я ему, – всё замечательно.
И подумал, что кто-то другой на его месте вызывал бы жалость. Но не Эрвин Фрайманн.
Казалось, он сознаёт себя только как оружие и боится применить себя не по назначению.
А потом он словно опомнился. Я задохнулся. Показалось, рёбра хрустнут в таких объятиях.
– Тише, – попросил я, – Эрвин, это слишком…
– Я хочу тебя, – сказал Эрвин, и меньше всего это походило на пошлую фразу из порно. На лице его выражалось искреннее изумление, словно он сделал открытие и сам ему поражался. Это уже было действительно забавно.
Я улыбнулся и сказал:
– Возьми.
Иной раз лезвие идеальной заточки тянет приложить к коже, увидеть, как покатится капля крови и удивиться, что даже боли не ощущаешь… Желание, которое я испытывал, было сродни этому.
А ещё Эрвин всегда угадывал минуту моего пробуждения. Я успел привыкнуть к тому, что, проснувшись, увижу, как он лежит рядом, подперев голову рукой, и смотрит на меня, улыбаясь.
– У тебя счастливый вид, – сказал он однажды, – даже во сне.
Я зевнул, потянулся и ответил:
– Ну ещё бы.
К тому дню, когда «Тропик» вышел из плюс-пространства, я был не слишком компетентным и собранным, зато хорошо отдохнувшим и абсолютно счастливым человеком.
Часть вторая. Сердце Тысяч
По экрану шли миротворцы.
Голограмма разворачивалась во всю стену, проектор был мощный, импортный. Лет семь назад, в пору затишья перед бурей будущий начупр финансов в последний раз отправлял свой лайнер на ремонт и модернизацию. Оборудование на «Тропике» стояло такое, какое Циалеш уже не успел увидеть… Миротворцы Союза Двенадцати Тысяч сотрясали шагами твердь. Казалось, сейчас они превозмогут собственную призрачность, обретут плоть и ворвутся в единственную суперлюксовую каюту «Тропика», сметая торшеры и кресла. В огромных боевых экзоскелетах они казались грузными, как горы, но двигались стремительно, как насекомые. Маскхалаты были отключены, иначе голокамера просто не распознала бы фигуры бойцов.
Над головой пронеслись тени универсальных истребителей. «Фактор-М, – вспомнил Николас, – класс «Фактор модернизированный»… Во внутренних сферах они уже сорок лет как модернизированные, а соколы товарища Легерта летают на старье – и на тех, старых, «Факторах» гоняют мантийцев в оортовом облаке. На таких кораблях ещё император мантийцев гонял».
Потом Николас подумал, что имперская военная пропаганда не любила образ человека в экзоскелете. На боевой машине – пожалуйста, в рубке корабля – сколько угодно, но не в экзоскелете. И такая важная военная профессия, как оператор беспилотных устройств, тоже оставалась в тени. Солдат Тикуана смотрел в камеру открыто и смело, ничего не боялся и ничего не стыдился – так же, как и его противник, мантийский «спортсмен». А вот миротворцы теперешнего Союза лиц не показывают.
К чему бы это…
Ролик закончился, экран брызнул призрачной звёздной моросью и вновь открыл двери в высокий, золотистым деревом отделанный зал, где происходили какие-то политические дебаты. Спорили гости на тему текущей политики Совета, а значит, всё происходящее было фарсом сродни тому, какой творился на совещаниях Народного правительства в присутствии Стерляди. Только стоил этот фарс не в пример дороже, выглядел роскошней и транслировался на всё Сверхскопление, на всю ойкумену, в которой Совет Двенадцати Тысяч ничего не решал. Обитаемым миром правили Неккен и Манта.
Корабль вышел из плюс-пространства на дальних подступах к системе Сердца Тысяч. Сейчас «Тропик» пересекал оортово облако. Приёмники ожили, и Николас запросил связь с Циалешем.
Улли Красавчик сообщал, что, по данным независимых центров социологических исследований, во внешней сети резко возросла плотность рекламы службы в армии. В целом тематика «принуждения к миру» занимала теперь до четырёх процентов условного информационного поля. В значительной степени это произошло благодаря громким премьерам нескольких фильмов о Великой войне, что в определённой степени маскировало перемены. Но мантийцы не могли их не зафиксировать.
«Что-то происходит, – думал Николас, перелистывая каналы. – Неккен уже начал действовать, а у нас ни малейшего представления нет о том, чего добивается корпорация. Это очень, очень плохо. Кое-что я, конечно, узнаю от господина исполнительного директора, но когда? Он наверняка заставит меня ждать. Богом забытые миры в семнадцатой сфере не должны рассчитывать на радушие Сердца Тысяч, тем более – мятежные миры. Государственная машина неповоротлива, структуры корпорации подинамичней будут, но информационное пространство меняется с каждым часом. Данные социологических исследований товарищ Лауфер получил две недели назад, замеры производились ещё раньше, значит, данные устарели.
Мы ничего не узнаем заранее.
Мы даже вовремя ничего не узнаем.
В час икс придётся соображать очень быстро – если вообще придётся… Точь-в-точь мыши под орбитальной бомбардировкой.
Чего хочет Неккен?»
Николас откинулся на спинку кресла и потеребил губу.
В долгосрочной перспективе цели корпорации известны и понятны. У неё одна-единственная цель – выжить противника со своей территории. Приструнить Манту, вынудить её сидеть тихо и не тянуть щупальца к чужой зоне влияния… Только как этого добиться? Единожды – и большой кровью – это удалось Роэну Тикуану, но уже ко времени его кончины мантийцы взяли реванш. Второго Роэна в Сверхскоплении нет.
Не войну же развязывать собирается Сердце Тысяч. Мир заплыл жирком, миротворцы прячутся от камер.
Столичные аналитики сами не могли сказать ничего внятного. Одни размахивали статистикой, делая из неё прямо противоположные выводы, другие несли откровенный бред. Социологи заявляли, что уровень ксенофобии в обществе достиг пика за тридцать лет, но даже ребёнку было понятно, что ксенофобские настроения диктуются с самого верха. Уж не в рамках ли подготовки к конфликту?
Зато аналитики товарища Лауфера высказывались прямей. Отдел мониторинга общественного мнения проделал большую работу и убедился, что, судя по состоянию умов во внутренней сети Циалеша, в данный момент на планете не реализуется ни одна из известных мантийских схем инфильтрации.
«Из известных, – повторил про себя Николас, терзая губу. – Но могут быть неизвестные. Что, если на нас решили обкатать новую схему?»
Нет, гарантировал отдел мониторинга, просветительская работа ведётся неустанно, народ сохраняет бдительность и хорошо понимает, что происходит. Даже инцидент в Волнорезах, где за контрреволюционную деятельность расстреляли директора школы, был воспринят адекватно. Сами Волнорезы долго и тяжело лихорадило, как всегда бывает после извлечения мантийца из подконтрольного ему пространства, но в интранете господствовали здравые мнения. Даже известный противник Народного правительства Макс Зондер не разразился очередной злобной статьёй.
Николас улыбнулся. Среди сотрудников отдела мониторинга не было допущенных к государственным тайнам, поэтому про Зондера составитель отчёта писал совершенно серьёзно.
Вроде бы за умы Циалеша можно было не беспокоиться… Вот только ура-патриотический тон самого отчёта Николасу очень не нравился. Читал ли отчёт Улли? Должен был. «Спрошу его мнения», – решил Николас и вновь подумал, что страшный человек товарищ Лауфер, замкнутый, непрозрачный… «Ладно, – заметил он, усмехнувшись, – это паранойя. Улли всегда выглядел подозрительным, даже когда программистом в заводоуправлении работал, и всегда на него можно было положиться. И Доктор ему верит. Есть кое-что поважнее».
